потом резко остановилась, развернув велосипед в сторону моря. Некоторое время внимательно смотрела на меня, и, вновь поздоровавшись, я почувствовал во всем ее облике какую-то беззащитность одиночества. Она ответила на мое приветствие – в пустынном пространстве пляжа голос ее прозвучал резко, как птичий крик. В голосе этом была какая-то тревога и отчужденность, он воспринимался как бы отдельно от нее самой, от этого худенького лица, прекрасного и печального; возникало такое впечатление, будто она недавно выучила незнакомый ей язык, какую-то тему диалога на иностранном языке. Протянув руку, я поддержал велосипед. Теперь я стоял лицом к луне, она же оказалась в тени.
– Куда вы направлялись? – спросил я и добавил: – Девочка.
– Да никуда, – слабо отозвался этот странный голос. – Просто я люблю вечером бродить по пляжу.
Я вспомнил о том, что рассказывал официант, об англичанах из отеля «Атлантик»; о том, что потеряно ею навсегда, и моей вины тут нет, со мной не посоветовались…
– Говорят… – начал было я.
Погода изменилась: потеплело и ветер стих. Помогая девушке вести велосипед по песчаному берегу шумящего рядом моря, я внезапно ощутил неведомое мне ранее одиночество, одиночество, спокойствие и доверие.
– Если у вас нет никаких планов на вечер, то, кажется, здесь неподалеку есть корабль, превращенный в бар-ресторан.
Хрипловатый голос повторил с необъяснимой радостью:
– Кажется, здесь неподалеку есть корабль, превращенный в бар-ресторан.
Я почувствовал ее учащенное дыхание; немного погодя она добавила:
– Нет, у меня нет никаких планов. Это что, приглашение? Прямо так – в брюках и куртке?
– Ну да, прямо так.
Когда она отвела взгляд, я увидел ее улыбку: в ней не было насмешки; девушка казалась счастливой, и было похоже, совсем не привыкла к этому чувству.
– Вы сидели за соседним столиком со своим другом. Он уехал сегодня. А я вот проколола камеру недалеко от отеля, – добавила она.
Меня разозлило, что она вспомнила об Артуро; мы шагали вдоль берега по направлению к кораблю, велосипед теперь вел я.
Я произнес две-три ничего не значащие фразы, она не отвечала. В воздухе снова почувствовалось приближение грозы, потеплело. Мне показалось, что девочка рядом заскучала, я вслушивался в звук ее уверенных шагов, охватывая взглядом удивительно прямую линию тела, мальчишеских бедер, плотно обтянутых самыми обычными брюками.
Корабль стоял у берега, но темный, унылый.
– Нет корабля, нет и праздника, – сказал я. – Прошу прощения за то, что заставил вас зря идти в такую даль.
Она остановилась, глядя на накренившуюся темную громаду, освещаемую лишь лунным светом. И некоторое время стояла так, сцепив руки за спиной, отрешенно, будто совсем забыв о моем присутствии и велосипеде. Лунная дорожка бежала к горизонту или, напротив, струилась оттуда. Вдруг девушка обернулась и подошла ко мне вплотную, я едва удержал велосипед. Зажав мое лицо своими по-детски шершавыми ладонями, она старалась повернуть его к свету.
– Что? – глухо проговорила она. – Повторите еще раз.
Я почти не видел ее лица, но отчетливо запомнил его. Запомнил множество мелочей, ставших теперь как бы ее символом… Я почувствовал, что люблю ее, и ее печаль начинала разливаться во мне.
– Да так, – ответил я. – Нет корабля, нет и праздника.
– Нет праздника… – повторила она по слогам.
Во мраке я едва различил ее улыбку, белоснежно-недолговечную, как пена на гребнях маленьких волн, бивших рядом о берег. Внезапно она поцеловала меня; целоваться она умела, я ощутил ее горячее, мокрое от слез лицо. Велосипед я, однако, из рук не выпустил.
– Нет праздника, – снова повторила она, теперь наклонив голову, прижавшись к моей груди. Голос ее стал еще более неясным, почти гортанным. – Мне надо увидеть твое лицо. – И она опять повернула его к лунному свету. – Мне надо было знать, что я не ошиблась. Понимаешь?
– Да, – солгал я; тогда она, взяв велосипед у меня и сев на него, описала большой круг по мокрому песку пляжа.
Вернувшись, она положила свою ладонь мне на затылок, и так мы пошли к отелю. Минуя скалистые уступы, мы свернули к лесу. Никто никого не вел. Мы оба остановились у первых сосен, она выпустила велосипед из рук.
– Лицо. Хочу видеть твое лицо. Не сердись на меня, – умоляла она.
Я покорно повернулся к луне, к только что появившимся на небе облакам.
– Ну, что-нибудь, – прозвучал ее странный голос. – Хочу, чтобы ты сейчас сказал мне что-нибудь. Все равно что.
Прижав ладони к моей груди, она встала на цыпочки, чтобы приблизить свои по-детски чистые глаза к моим губам.
– Люблю тебя. Но это ничему не поможет. Это тоже форма несчастья, – произнес я спустя мгновение, выговаривая слова почти так же медленно, как она.
И тогда девушка прошептала так, будто была моей матерью: «Бедный ты мой» – своим необычным голосом, но теперь нежно и покровительственно; от поцелуев мы оба скоро обезумели. Я помог ей скинуть одежду, и мне было подарено то, чего я вовсе не был достоин: лицо в блесках лунного света, искаженное рыданием и счастьем, и ошеломляющая несомненность того, что я у нее первый.
Мы сидели на влажных камнях недалеко от отеля. Луна была затянута облаками. Она стала бросать камешки, иногда они долетали до воды, и в тишине раздавался громкий всплеск, иногда падали совсем рядом. Казалось, она не обращала на это никакого внимания.
История моей жизни была нелегкой, но вполне ясной. Я вел рассказ со всей серьезностью, исступленно решив говорить, не заботясь о том, поверит она мне или нет.
Прошлое утрачивало свой прежний смысл и могло отныне получить любой, какой она захочет ему придать. Конечно, я поведал о моем погибшем брате; но теперь, с этой самой ночи, как бы острием пронзив все последние дни, девушка вдруг превратилась в главное действующее лицо моего рассказа. Я чувствовал ее рядом, слышал, как она время от времени произносит «да» своим глуховатым, словно плохо поставленным голосом. И было трудно представить, что существуют годы, разделяющие нас, и искренне опечалиться; трудно сохранить отчаянную веру в могущество слова невозможно и обнаружить свой тайный страх перед неизбежными битвами. Мне не хотелось задавать никаких вопросов, а ее реплики, звучавшие порой невпопад, тоже не требовали каких-либо признаний. Одно было совершенно ясно: девушка освободила меня от призрака Хулиана, а еще от ржавчины и грязи, которую смерть Хулиана всколыхнула; было совершенно ясно, что теперь – уже целые полчаса – она мне необходима и будет необходима всегда.
Я проводил ее до входа в отель, и мы разошлись, так и не узнав имен друг друга. Когда я смотрел ей вслед, мне показалось, что шины ее велосипеда хорошо накачаны. Возможно, она обманула меня тогда, но сейчас это уже не имело никакого значения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
– Куда вы направлялись? – спросил я и добавил: – Девочка.
– Да никуда, – слабо отозвался этот странный голос. – Просто я люблю вечером бродить по пляжу.
Я вспомнил о том, что рассказывал официант, об англичанах из отеля «Атлантик»; о том, что потеряно ею навсегда, и моей вины тут нет, со мной не посоветовались…
– Говорят… – начал было я.
Погода изменилась: потеплело и ветер стих. Помогая девушке вести велосипед по песчаному берегу шумящего рядом моря, я внезапно ощутил неведомое мне ранее одиночество, одиночество, спокойствие и доверие.
– Если у вас нет никаких планов на вечер, то, кажется, здесь неподалеку есть корабль, превращенный в бар-ресторан.
Хрипловатый голос повторил с необъяснимой радостью:
– Кажется, здесь неподалеку есть корабль, превращенный в бар-ресторан.
Я почувствовал ее учащенное дыхание; немного погодя она добавила:
– Нет, у меня нет никаких планов. Это что, приглашение? Прямо так – в брюках и куртке?
– Ну да, прямо так.
Когда она отвела взгляд, я увидел ее улыбку: в ней не было насмешки; девушка казалась счастливой, и было похоже, совсем не привыкла к этому чувству.
– Вы сидели за соседним столиком со своим другом. Он уехал сегодня. А я вот проколола камеру недалеко от отеля, – добавила она.
Меня разозлило, что она вспомнила об Артуро; мы шагали вдоль берега по направлению к кораблю, велосипед теперь вел я.
Я произнес две-три ничего не значащие фразы, она не отвечала. В воздухе снова почувствовалось приближение грозы, потеплело. Мне показалось, что девочка рядом заскучала, я вслушивался в звук ее уверенных шагов, охватывая взглядом удивительно прямую линию тела, мальчишеских бедер, плотно обтянутых самыми обычными брюками.
Корабль стоял у берега, но темный, унылый.
– Нет корабля, нет и праздника, – сказал я. – Прошу прощения за то, что заставил вас зря идти в такую даль.
Она остановилась, глядя на накренившуюся темную громаду, освещаемую лишь лунным светом. И некоторое время стояла так, сцепив руки за спиной, отрешенно, будто совсем забыв о моем присутствии и велосипеде. Лунная дорожка бежала к горизонту или, напротив, струилась оттуда. Вдруг девушка обернулась и подошла ко мне вплотную, я едва удержал велосипед. Зажав мое лицо своими по-детски шершавыми ладонями, она старалась повернуть его к свету.
– Что? – глухо проговорила она. – Повторите еще раз.
Я почти не видел ее лица, но отчетливо запомнил его. Запомнил множество мелочей, ставших теперь как бы ее символом… Я почувствовал, что люблю ее, и ее печаль начинала разливаться во мне.
– Да так, – ответил я. – Нет корабля, нет и праздника.
– Нет праздника… – повторила она по слогам.
Во мраке я едва различил ее улыбку, белоснежно-недолговечную, как пена на гребнях маленьких волн, бивших рядом о берег. Внезапно она поцеловала меня; целоваться она умела, я ощутил ее горячее, мокрое от слез лицо. Велосипед я, однако, из рук не выпустил.
– Нет праздника, – снова повторила она, теперь наклонив голову, прижавшись к моей груди. Голос ее стал еще более неясным, почти гортанным. – Мне надо увидеть твое лицо. – И она опять повернула его к лунному свету. – Мне надо было знать, что я не ошиблась. Понимаешь?
– Да, – солгал я; тогда она, взяв велосипед у меня и сев на него, описала большой круг по мокрому песку пляжа.
Вернувшись, она положила свою ладонь мне на затылок, и так мы пошли к отелю. Минуя скалистые уступы, мы свернули к лесу. Никто никого не вел. Мы оба остановились у первых сосен, она выпустила велосипед из рук.
– Лицо. Хочу видеть твое лицо. Не сердись на меня, – умоляла она.
Я покорно повернулся к луне, к только что появившимся на небе облакам.
– Ну, что-нибудь, – прозвучал ее странный голос. – Хочу, чтобы ты сейчас сказал мне что-нибудь. Все равно что.
Прижав ладони к моей груди, она встала на цыпочки, чтобы приблизить свои по-детски чистые глаза к моим губам.
– Люблю тебя. Но это ничему не поможет. Это тоже форма несчастья, – произнес я спустя мгновение, выговаривая слова почти так же медленно, как она.
И тогда девушка прошептала так, будто была моей матерью: «Бедный ты мой» – своим необычным голосом, но теперь нежно и покровительственно; от поцелуев мы оба скоро обезумели. Я помог ей скинуть одежду, и мне было подарено то, чего я вовсе не был достоин: лицо в блесках лунного света, искаженное рыданием и счастьем, и ошеломляющая несомненность того, что я у нее первый.
Мы сидели на влажных камнях недалеко от отеля. Луна была затянута облаками. Она стала бросать камешки, иногда они долетали до воды, и в тишине раздавался громкий всплеск, иногда падали совсем рядом. Казалось, она не обращала на это никакого внимания.
История моей жизни была нелегкой, но вполне ясной. Я вел рассказ со всей серьезностью, исступленно решив говорить, не заботясь о том, поверит она мне или нет.
Прошлое утрачивало свой прежний смысл и могло отныне получить любой, какой она захочет ему придать. Конечно, я поведал о моем погибшем брате; но теперь, с этой самой ночи, как бы острием пронзив все последние дни, девушка вдруг превратилась в главное действующее лицо моего рассказа. Я чувствовал ее рядом, слышал, как она время от времени произносит «да» своим глуховатым, словно плохо поставленным голосом. И было трудно представить, что существуют годы, разделяющие нас, и искренне опечалиться; трудно сохранить отчаянную веру в могущество слова невозможно и обнаружить свой тайный страх перед неизбежными битвами. Мне не хотелось задавать никаких вопросов, а ее реплики, звучавшие порой невпопад, тоже не требовали каких-либо признаний. Одно было совершенно ясно: девушка освободила меня от призрака Хулиана, а еще от ржавчины и грязи, которую смерть Хулиана всколыхнула; было совершенно ясно, что теперь – уже целые полчаса – она мне необходима и будет необходима всегда.
Я проводил ее до входа в отель, и мы разошлись, так и не узнав имен друг друга. Когда я смотрел ей вслед, мне показалось, что шины ее велосипеда хорошо накачаны. Возможно, она обманула меня тогда, но сейчас это уже не имело никакого значения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10