Наконец я его нашла. Он сидел на лестнице у дома Вивиан Мандель, вытянув перед собой руки, а Вивиан с серьезным видом пыталась распутать бечевку, натянутую на его растопыренные пальцы. Увидев меня, она хихикнула.
– Привет, Руфи, – крикнул Мартин. – Как дела?
– Как сажа бела.
– О-хо-хо, – вздохнул он, обращаясь к Вивиан, – с ума сойти, какие в нашей семейке все остроумные.
Вивиан снова хихикнула. Он наклонился и громко поцеловал ее в нос.
– Мартин, сказать маме, что я тебя видела? Она волнуется.
– Ну конечно сказать! Скажи, что видела меня, скажи, что я… как там дальше в этой песенке? Забыл.
Вивиан хихикнула.
Я посмотрела на нее. Дешевая потаскушка (миссис Ландау уверяла, что такие встречаются только в католических школах) со смазливой мордашкой без единого признака мысли, стройными ногами и невероятных размеров торчащей вперед грудью, которая считалась достопримечательностью всего квартала и являлась предметом непомерной гордости ее обладательницы. Я никогда не обращала на Вивиан внимания, мне она была безразлична. Сейчас же я с удивлением читала на ее лице выражение страха, вызова, ненависти. И это идиотское ее хихиканье!
– Может, спустишься и поговорим? – спросила я Мартина.
– Старшая сестра, – ответил он, – говори прямо здесь, пусть моя подружка слышит.
– Мне надо знать, придешь ли ты сегодня домой.
– Я бы не прочь, но сама видишь, я… хм… – подняв руки с натянутой на них бечевкой, – я тут попал в плен к одной доброй вдовушке и ее очаровательной дочурке.
Вивиан хихикнула.
– И рад был бы вырваться, – он сильно натянул бечевку, – но стоит мне попытаться, путы становятся еще крепче.
Я стояла рядом и не могла заставить себя уйти.
– Не бойся, – внезапно осмелев, вставила Вивиан, – мы его не съедим.
– Вот как! – Он изобразил недовольство. – А что ты мне обещала?
Ее просто раздувало от гордости, но она не смогла удержаться и фыркнула, громко объявив, что Мартин «кошмарный». Эдакая застенчивая шлюшка – даже ему не удалось скрыть отвращения.
– Слушай, Руфь, передай им, что я когда-нибудь вернусь, ладно? Скажи, что я жив, хотя вряд ли их это сильно волнует, и что обо мне тут нежно заботятся.
– Небось, получше, чем дома-то, – выпалила она.
– Послушай, ты, если не можешь помолчать, иди наверх и подои свое вымя, – сказала я.
– Ну, знаешь! – Она в ярости вскочила. Мартин давился от смеха, но она этого не замечала. – Это что за выражения? Со мной в жизни так не разговаривали!
– Не сомневаюсь.
– Да кто ты такая? Чего ты так задаешься? Воображаешь, ты тут самая умная?
– Ладно, детка. – Мартин тоже поднялся и стянул бечевку с пальцев. – Замнем.
– Ах так? Тебе наплевать на меня! – завизжала она. – Ей, значит, все можно, раз она твоя сестра! А ты уже и нюни распустил!
– Да она же просто ревнует, Вивиан. Ну же, Вивви! – Он бросил бечевку на крыльцо. – У нее-то нет такой роскошной груди, видишь, она плоская, как доска. – Он обнял ее и прижал к себе. – И потом, когда меня нет дома, ее некому согреть, – закончил он, подмигнув мне.
Она, отстранившись, уставилась на него: не смеются ли над ней.
– Ты что, не знала, что мы спим в одной постели? – спросил ее Мартин. – Вот смех, я думал, все знают. Честное слово, иногда иду по улице и мне кажется, что люди думают: «Вон идет парень, который спит в одной постели с сестрой».
Я пошла прочь.
– Они же не догадываются, что в этом нет ничего плохого, – закричал он мне вслед, – потому что сестра спит головой в одну сторону, а я в другую.
Я не стала говорить родителям, что видела Мартина. Отец уже встал, и они обедали. Мать собралась и меня накормить, но есть не хотелось. Перед отцом стояла бутылка портвейна; я принесла стакан и попросила налить мне немного.
– Она теперь у нас выпивоха? – спросил отец, обращаясь к бутылке.
Я рассмеялась:
– Ты меня недооцениваешь, папа. Не просто выпивоха – законченная пьяница. Разве ты не замечал, что я уже давно закладываю?
– Не говори так, мне это не нравится, Руфи.
– Извини. – Я откинулась на спинку стула и закрыла глаза. – Просто я раскисла.
Я допила вино и пошла заниматься, но уснула над томом Вергилия и латинским словарем и проспала до девяти вечера. Мать выключила в комнате свет. Проснувшись, я взяла книги и перебралась в кухню, где она чинила свое единственное приличное платье, именовавшееся также парадным платьем, черным платьем или просто тем самым платьем.
– Господи, мама, могу поспорить, что на нем давно живого места нет.
Она ласково погладила ткань:
– Его еще вполне можно носить.
– Давай я куплю тебе новое.
– Не говори глупостей.
– Это не глупости. Я прилично зарабатываю. Я богатенькая. Ты даже не представляешь, сколько у меня на счете в банке.
Пойдем на следующей неделе к Клейну и купим тебе новое платье. Недорогое, но красивое.
– Пожалуйста, не расстраивай меня.
Вот так всегда. Не расстраивай меня разговорами о новой квартире. Или о новом платье. Кто меня тянул за язык?
– Есть хочется, – сказала я. – Может, перекусим?
Она накормила меня, и я через силу вернулась к «Энеиде». Около половины одиннадцатого ворвался сияющий Мартин, чмокнул нас обеих, напевая какую-то мелодию, прошел в комнату, разделся, вышел в кухню с полотенцем на шее.
– Где ты был? – спросила мать.
Он бросил на меня быстрый взгляд и ухмыльнулся:
– У Вивиан Мандель.
– Да? А с той, другой, больше не встречаешься?
– С Родой? Конечно, встречаюсь. Как раз завтра должен с ней увидеться и заодно кое-что выяснить. – Он нахмурился, но тут же снова просиял. – Знаешь, я вел себя ужасно глупо. Из-за того, что она не похожа на других девчонок – умнее и все такое, – относился к ней так, будто она принцесса. Дурак! Женщинами надо повелевать, даже самыми умными. Ни одна не полюбит мужчину, если он у нее под каблуком.
Он еще некоторое время распространялся на эту тему, торопясь поделиться с нами своими новыми взглядами на жизнь и любовь. Его не интересовало наше мнение; мы с матерью, переглянувшись, сделали вид, что заняты своими делами. Мною овладело отчаяние. Я убеждала себя, что, может, оно и к лучшему, если Мартин какой-нибудь глупой выходкой ускорит разрыв с Родой. Говорила себе, что он еще так молод и раны, кажущиеся поначалу смертельными, как правило, затягиваются даже у не очень молодых людей. Но ничего не помогало. Беда в том, что Мартин не менялся с возрастом и не хотел приспосабливаться к обстоятельствам. С годами он все чаще впадал в ярость, если что-то не ладилось, и в эйфорию, когда все шло как надо, а в целом все сильнее замыкался в себе, и я боялась, что он просто сожжет себя, так и не научившись справляться со своими чувствами.
– А, что с вами говорить! – воскликнул он. – Вы же не слушаете. Хотел поделиться своим богатым опытом по части отношений с женщинами, а вы не способны напрячься и дослушать до конца хотя бы одно предложение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85