Айвори была любимой дочерью Элайи Стоуна, а его неприязнь к Магвайру была так велика, что бросалась в глаза даже случайному человеку, видевшему их вместе на фабрике.
Стивен Магвайр приехал в Лоуэлл в 1822 году с ирландцами, нанявшимися рыть и расширять каналы. Эти работы проводились, для того чтобы в должной мере снабдить водой фабрики. По завершении их Стивена взяли на строительство самих фабричных зданий. Он был единственным из тех первых ирландцев, оставшимся позже и на самой фабрике, в ремонтной мастерской корпорации «Саммер». Работая там, он привлек внимание Джейкоба Басса. У Стивена были способности к изобретательству, и Басс быстро сделал его своим первым помощником. Нередко заглядывая в Эйкр – трущобы, где жили ирландцы, – Джейкоб встретил там свою будущую жену, кузину Стивена, Молли.
Стивен и Молли издавна были на ножах, отношения не улучшились и когда она вышла замуж, но мужчины отлично ладили на работе, и, когда фабрика открылась, Стивена сделали мастером и главным механиком ремонтного цеха. В эту пору он встретил Айвори Стоун и принялся за ней ухаживать, вопреки яростному сопротивлению ее отца. Поговаривали, что Элайя Стоун согласился на брак только лишь потому, что Айвори грозила в случае отказа выйти за Стивена по католическому обряду и переехать с ним в Эйкр. И тогда Стоун сдался, но при условии, что молодые поселятся в его доме. И до сих пор Стивен, Айвори, четверо их детей, вдовец мистер Стоун и его незамужняя сестра живут все вместе.
В последующие годы Стивен Магвайр перепробовал все мужские профессии на фабрике, поскольку тесть настаивал на необходимости до тонкостей представлять себе работу всей Корпорации в целом.
Из того, что Эммелина могла понять по разговорам в общей комнате, явствовало: мистер Магвайр скорее нравился девушкам, чем вызывал уважение. Что-то в его сердечно-шутливой манере, в стремлении поболтать, всегдашней готовности развлечь историями и шутками удерживало их от почтительного отношения, так естественно устанавливавшегося с другими мастерами. Но Айвори Магвайр пользовалась всеобщим уважением. Стивен когда-то обмолвился, что у его жены такой острый глаз на несправедливость, что она распознает ее даже в Лоренсе, успеет со стеком в руках встретить на Потакетском мосту и ни за что не пропустит в Лоуэлл. Высказывание это было воспринято всерьез и среди девушек использовалось для иллюстрации того, что, как известно всем и каждому, совесть миссис Магвайр всегда на страже.
Вместе с женой другого мастера, Филоменой Уайтхед, она создала библиотеку и лекторий, куда приезжали такие ораторы, как мистер Эмерсон и мистер Грэхем. Кроме культурной деятельности, ее волновали здоровье и духовное благополучие жителей Лоуэлла, и она принимала активное участие в деятельности епископальной церкви. Была она и членом комитета, боровшегося за открытие бесплатной больницы для фабричных рабочих. Рассказывали, что миссис Магвайр очень остро воспринимала несправедливость положения, при котором женщины оставались неграмотными, а мужчины, пусть даже и менее способные, легче имели возможность получать образование. И даже то, как она одевалась и как вела себя, внушало доверие. Несмотря на богатство, она неизменно носила простое черное платье, похожее на «форму» работниц с фабрики, не надевала украшений и не пользовалась притираниями, хотя это и начинало входить в моду среди дам ее круга. Наконец, говорили, что она держала себя с большим достоинством в неприятной истории с Люси Шортер, уволенной года три назад по причинам, «связанным с мистером Магвайром». В этот период она сочла своим долгом быть рядом с мужем везде, заезжать за ним по вечерам на фабрику и, как никогда, подчеркивать свою привязанность к нему. Миссис Магвайр ежегодно устраивала рождественский чай для фабричных девушек, для тех, кого она имела обыкновение называть «мои друзья», хотя само собой разумелось, что ее дружба, в отличие от милосердия, была ограничена исключительно этими моментами.
Ближе к концу второй недели в Лоуэлле Эммелина, попросив у Хильды листок бумаги и перо, взялась-таки за письмо к матери. Сообщила, что работа тяжелая, но она в общем справляется, что девушки славные, что в конце декабря она уже вышлет деньги из своего первого заработка. Закончив, она изумленно уставилась на страничку. Сколько раз в неделю в голове проносилось: «Я непременно должна рассказать обо всем этом маме». А письмо оказалось шестью строчками, причем последнюю заполняли приветы братьям и сестрам и выражалась надежда, что дома все хорошо. О чем еще писать? Все, что казалось важным, мгновенно заслоняли новые события. Кроме того, чтобы толково рассказать о чем-либо, нужно было столько всего объяснять, что одна только мысль об этом лишала ее решимости. К тому же ни при каких объяснениях мать все равно не сможет вообразить себе лоуэллскую жизнь. И именно это было для Эммелины особенно страшным. Раньше она делилась с матерью всем: любым впечатлением, любой мыслью, и ощущение, что о Лоуэлле рассказать невозможно, приводило ее к одиночеству, куда более горькому, чем просто тоска по дому. Ей очень хотелось вновь очутиться в церкви. Чувство, что Бог не нашел ее в Лоуэлле и что ей хочется рассказать Ему, где она, не оставляло ни на минуту. Каждый вечер она добросовестно молилась, но ощущения, что она услышана, не было. Время от времени Эммелина ловила себя на том, что смотрит в небо, словно надеясь найти там знаки присутствия Бога. В церкви она, конечно, снова обретет Его поддержку.
Свое второе воскресенье в Лоуэлле она провела в Первой свободной баптистской церкви вместе с Фанни, которая вообще-то была методисткой, но сказала, что с Эммелиной охотно сходит в баптистскую. Фанни одолжила ей шляпку. Она любила красиво одеться и, так как не должна была ничего отсылать домой, имела нарядов больше, чем почти все другие девушки. Она предложила Эммелине и шаль, но та почувствовала: правильнее отказаться. А вот шляпку взяла – было уже понятно: без шляпки любая девушка выглядит деревенщиной.
Путь в церковь был ее первой настоящей прогулкой, и оказалось, что идти трудно, так как ноги отекли и башмаки немилосердно жали. Зато день стоял ясный и солнечный, и смотреть вокруг было одно удовольствие. Церковь находилась на Мерримак-стрит, и, направляясь к ней, они миновали ряд модных лавок, в витринах которых было так много привлекательного для глаз: платья, украшения и даже прежде никогда не виденная Эммелиной мягкая мебель. Уличная толпа тоже вызывала интерес. Люди шли в церковь в великолепных суконных накидках, парадных костюмах. У многих женщин длинные уличные жакеты были так изумительно сшиты, что, если б не толстая ткань, их можно было принять и за платья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Стивен Магвайр приехал в Лоуэлл в 1822 году с ирландцами, нанявшимися рыть и расширять каналы. Эти работы проводились, для того чтобы в должной мере снабдить водой фабрики. По завершении их Стивена взяли на строительство самих фабричных зданий. Он был единственным из тех первых ирландцев, оставшимся позже и на самой фабрике, в ремонтной мастерской корпорации «Саммер». Работая там, он привлек внимание Джейкоба Басса. У Стивена были способности к изобретательству, и Басс быстро сделал его своим первым помощником. Нередко заглядывая в Эйкр – трущобы, где жили ирландцы, – Джейкоб встретил там свою будущую жену, кузину Стивена, Молли.
Стивен и Молли издавна были на ножах, отношения не улучшились и когда она вышла замуж, но мужчины отлично ладили на работе, и, когда фабрика открылась, Стивена сделали мастером и главным механиком ремонтного цеха. В эту пору он встретил Айвори Стоун и принялся за ней ухаживать, вопреки яростному сопротивлению ее отца. Поговаривали, что Элайя Стоун согласился на брак только лишь потому, что Айвори грозила в случае отказа выйти за Стивена по католическому обряду и переехать с ним в Эйкр. И тогда Стоун сдался, но при условии, что молодые поселятся в его доме. И до сих пор Стивен, Айвори, четверо их детей, вдовец мистер Стоун и его незамужняя сестра живут все вместе.
В последующие годы Стивен Магвайр перепробовал все мужские профессии на фабрике, поскольку тесть настаивал на необходимости до тонкостей представлять себе работу всей Корпорации в целом.
Из того, что Эммелина могла понять по разговорам в общей комнате, явствовало: мистер Магвайр скорее нравился девушкам, чем вызывал уважение. Что-то в его сердечно-шутливой манере, в стремлении поболтать, всегдашней готовности развлечь историями и шутками удерживало их от почтительного отношения, так естественно устанавливавшегося с другими мастерами. Но Айвори Магвайр пользовалась всеобщим уважением. Стивен когда-то обмолвился, что у его жены такой острый глаз на несправедливость, что она распознает ее даже в Лоренсе, успеет со стеком в руках встретить на Потакетском мосту и ни за что не пропустит в Лоуэлл. Высказывание это было воспринято всерьез и среди девушек использовалось для иллюстрации того, что, как известно всем и каждому, совесть миссис Магвайр всегда на страже.
Вместе с женой другого мастера, Филоменой Уайтхед, она создала библиотеку и лекторий, куда приезжали такие ораторы, как мистер Эмерсон и мистер Грэхем. Кроме культурной деятельности, ее волновали здоровье и духовное благополучие жителей Лоуэлла, и она принимала активное участие в деятельности епископальной церкви. Была она и членом комитета, боровшегося за открытие бесплатной больницы для фабричных рабочих. Рассказывали, что миссис Магвайр очень остро воспринимала несправедливость положения, при котором женщины оставались неграмотными, а мужчины, пусть даже и менее способные, легче имели возможность получать образование. И даже то, как она одевалась и как вела себя, внушало доверие. Несмотря на богатство, она неизменно носила простое черное платье, похожее на «форму» работниц с фабрики, не надевала украшений и не пользовалась притираниями, хотя это и начинало входить в моду среди дам ее круга. Наконец, говорили, что она держала себя с большим достоинством в неприятной истории с Люси Шортер, уволенной года три назад по причинам, «связанным с мистером Магвайром». В этот период она сочла своим долгом быть рядом с мужем везде, заезжать за ним по вечерам на фабрику и, как никогда, подчеркивать свою привязанность к нему. Миссис Магвайр ежегодно устраивала рождественский чай для фабричных девушек, для тех, кого она имела обыкновение называть «мои друзья», хотя само собой разумелось, что ее дружба, в отличие от милосердия, была ограничена исключительно этими моментами.
Ближе к концу второй недели в Лоуэлле Эммелина, попросив у Хильды листок бумаги и перо, взялась-таки за письмо к матери. Сообщила, что работа тяжелая, но она в общем справляется, что девушки славные, что в конце декабря она уже вышлет деньги из своего первого заработка. Закончив, она изумленно уставилась на страничку. Сколько раз в неделю в голове проносилось: «Я непременно должна рассказать обо всем этом маме». А письмо оказалось шестью строчками, причем последнюю заполняли приветы братьям и сестрам и выражалась надежда, что дома все хорошо. О чем еще писать? Все, что казалось важным, мгновенно заслоняли новые события. Кроме того, чтобы толково рассказать о чем-либо, нужно было столько всего объяснять, что одна только мысль об этом лишала ее решимости. К тому же ни при каких объяснениях мать все равно не сможет вообразить себе лоуэллскую жизнь. И именно это было для Эммелины особенно страшным. Раньше она делилась с матерью всем: любым впечатлением, любой мыслью, и ощущение, что о Лоуэлле рассказать невозможно, приводило ее к одиночеству, куда более горькому, чем просто тоска по дому. Ей очень хотелось вновь очутиться в церкви. Чувство, что Бог не нашел ее в Лоуэлле и что ей хочется рассказать Ему, где она, не оставляло ни на минуту. Каждый вечер она добросовестно молилась, но ощущения, что она услышана, не было. Время от времени Эммелина ловила себя на том, что смотрит в небо, словно надеясь найти там знаки присутствия Бога. В церкви она, конечно, снова обретет Его поддержку.
Свое второе воскресенье в Лоуэлле она провела в Первой свободной баптистской церкви вместе с Фанни, которая вообще-то была методисткой, но сказала, что с Эммелиной охотно сходит в баптистскую. Фанни одолжила ей шляпку. Она любила красиво одеться и, так как не должна была ничего отсылать домой, имела нарядов больше, чем почти все другие девушки. Она предложила Эммелине и шаль, но та почувствовала: правильнее отказаться. А вот шляпку взяла – было уже понятно: без шляпки любая девушка выглядит деревенщиной.
Путь в церковь был ее первой настоящей прогулкой, и оказалось, что идти трудно, так как ноги отекли и башмаки немилосердно жали. Зато день стоял ясный и солнечный, и смотреть вокруг было одно удовольствие. Церковь находилась на Мерримак-стрит, и, направляясь к ней, они миновали ряд модных лавок, в витринах которых было так много привлекательного для глаз: платья, украшения и даже прежде никогда не виденная Эммелиной мягкая мебель. Уличная толпа тоже вызывала интерес. Люди шли в церковь в великолепных суконных накидках, парадных костюмах. У многих женщин длинные уличные жакеты были так изумительно сшиты, что, если б не толстая ткань, их можно было принять и за платья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89