Порой даже чувствовал: это близко. Но... Все это были намеки, только намеки. От этого чтения мало что оставалось в голове, какие-то общие впечатления, ощущения... Как будто сплошной туман кругом, и вдруг вспыхнет рожица, подмигнет тебе, - ты туда, кажись то, но рожица исчезает или окажется не рожицей, а пнем. Или кто-то дернет сзади за хлястик, ты оборачиваешься, - а там никого.
В глубине души, как это ни странно, несмотря на то что некоторые книжки он проглядывал достаточно ревностно, он не надеялся найти там ничего для себя. Само количество этих книжек говорило, что дело это - безнадежное. Он чувствовал, что все должно быть просто, ясно; если это не ясно сразу, то это не станет ясным никогда, сколько книг еще ни прочитай. Что-то должно соскочить, соскользнуть в его душе, какая-то зацепившаяся за что-то скоба, и сразу наступит облегчение, ясность; окажется, что конура, в которой он сидит, ему всего лишь померещилась. Но нет, она ему не мерещилась.
И еще одно: все эти книжки были "общего пользования". А его интересовал он, только он, только его жизнь. Например, он никогда бы не спросил: "Для чего человек живет?", а только "Для чего я живу?", или не "Что человеку нужно для счастья?", а "Что мне нужно для счастья?" Так, и только так.
Но никогда он не был, как ему казалось, так близок к цели, как когда читал Толстого. Ему чудилось какое-то глубокое свое родство с Толстым. Он прочитал статьи, трактаты, дневники. У одного критика он прочел, что Толстой больше всего ценил героизм. Что-то очень важное было нащупано здесь.
А сам он, наверно, больше всего ценил не героизм, но фанатизм. Одержимость, исступленность. "Я верю в крайности", - сказал как-то Джим Моррисон...
"Я что, ищу смысл жизни? Но я же знаю, что никакого смысла жизни нет. Да и вообще, зачем он нужен? Кто его вообще придумал? Трава зеленая, какой в этом смысл? Кому-то придет в голову спрашивать, какой в этом смысл? Во всяком случае, одного на всех смысла быть не может. Да меня и не интересуют все, меня интересую я. Что происходит со мной? Все происходит не так, хотя, казалось бы, все так. А в чем тут дело - непонятно. Непонятно и непонятно. А чего я, в конце концов, хочу? Самого главного. Ведь в этом-то все дело. Скажи мне, чего ты хочешь, и я скажу, кто ты".
Чего я хочу? Проще вопроса, как казалось ему, не бывает. Но ответа на него он не мог дать, как ни чувствовал порой, как напрягаются, наливаются кровью у него мозги. Но мусолить все какое-то одно и то же он не бросил. Что это за одно и то же, он и сам бы не смог объяснить - что-то такое крайне неясное, смутное, хотя на ощупь, на вкус, прекрасно, лучше, чем надо, его чувствовал. И все мусолил его и мусолил.
"Что я хочу, я не могу сказать. Однако все рассусоливаю над какими-то ненужными вещами, хотя чего над ними рассусоливать, если на главный вопрос я не могу дать ответ. Я что, думаю, что есть какая-то мудрость, и если ею овладеешь, то поймешь, наконец, как надо жить. Будешь с песней по жизни шагать! Да нет такой мудрости!"
Однако он и сам до конца не верил в то, что сам себе говорил. Наверно, уж очень ему хотелось, чтобы была какая-то мудрость, или даже учение, которым стоит только овладеть, точнее, к нему примкнуть. И отрава куда-то денется. В самом деле, очень уж соблазнительно это было: прочитать, выучить какую-то книжку, и все у тебя в порядке. Когда-то ведь он хорошо учился, даже и сейчас прилично сдавал экзамены, так что для него это был очень хороший, легкий, привычный путь. Кстати, и для этого он листал умные книжки. Уж больно был велик соблазн.
Но он еще и думал, что может своим умом дойти до хорошей, правильной жизни для себя. Надо хорошенько постараться, и ты поймешь, в чем она заключается, как следует жить, чтобы было хорошо. Он привык думать, считал себя умным. И считал, что если хорошо подумать, то додуматься можно до всего, было бы желание. Тем более, такому человеку, как он.
Но самое смешное, что и в это он не верил. А верил он в то, что думать здесь нечего. Это должно даться, прийти само собой. Легко, естественно. Считая себя умным, даже гордясь этим, он, однако, как это ни странно, в глубине души презирал ум. Он презирал все, до чего можно додуматься. Уважал он лишь то, что может снизойти, осенить, озарить. Без всякого твоего ума. А просто умным, он считал, если захочет, может стать любой. Если часто встречаются глупые, то это только потому, что они не хотят быть умными, им это почему-то не надо. Ну, может, есть какие-то богом убитые. Есть же горбатые, глухие, одноногие...
Ум - это само собой, как две ноги. А вот куда им шагать - вот где начинается самое интересное...
Он не верил, что можно умом дойти до правильной, хорошей жизни.
Но он верил, что можно умом дойти до правильной, хорошей жизни.
"Жизни не нужен смысл. Траве не нужен смысл. Да, это так. Но меня не устраивает это. Трава растет сама собой. А я не могу расти сам собой! Я не могу жить просто так, для себя. Мне нужно оправдание своей жизни. Не знаю зачем, ниоткуда это не вытекает, но мне это надо. Я должен отчитываться перед кем-то, почему я живу. Почему я имею право жить. Я беру ответственность за то, что живу. И с этим я ничего не могу поделать. Другим, может, это и не надо, но хрен с ними! Я одно знаю, что мне, мне это надо!"
"А почему в последнее время в голове все вертится какая-то "правильная" жизнь? Да, я хочу жить правильно. В детстве мне казалось, точнее я был уверен, что живу правильно. Я привык к этому, и теперь не могу привыкнуть к тому, что живу неправильно. А живу я неправильно, это совершенно ясно. Живи я правильно, я бы и чувствовал себя по-другому. Но как же жить правильно? Слушаться папу и маму? Наверно, раньше оно так и было. Но сейчас я не знаю, как жить правильно. Я только знаю, что сейчас живу неправильно. А как правильно жить, я не знаю".
"А может, и нет никакой правильной жизни. Это детская иллюзия, одобрение мамы с папой. А я настолько к этому привык, что никак не могу отвыкнуть. А правильной жизни никакой нет".
Думать так было страшно.
"Но я же чувствую, чувствую, что она есть. Какая-то да есть. Почему? Потому что очень хочется? Нет, все равно, я чувствую, чувствую..."
"Но самое же главное, это понять, чего я хочу? Тогда при чем здесь правильная жизнь? Пойми, чего ты хочешь, и делай это, а правильная там у тебя жизнь или неправильная, какая разница? Дело вовсе не в этом".
"Но чего я хочу, этого я и не знаю. И нужна ли правильная жизнь, тоже не знаю. И даже не знаю, существует ли она. А что главнее, делать, что ты на самом деле больше всего хочешь, или жить правильно? А может, это одно и то же?"
"Что, Амундсену нужна была какая-то правильная жизнь? Ему полюс был нужен. А маршалу Жукову? Победа. Плевать на все, плевать на себя. ЭТО ДОЛЖНО БЫТЬ СДЕЛАНО! Точка".
"Ничего не ясно, ничего не понятно. Чего я на самом деле хочу, я не знаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
В глубине души, как это ни странно, несмотря на то что некоторые книжки он проглядывал достаточно ревностно, он не надеялся найти там ничего для себя. Само количество этих книжек говорило, что дело это - безнадежное. Он чувствовал, что все должно быть просто, ясно; если это не ясно сразу, то это не станет ясным никогда, сколько книг еще ни прочитай. Что-то должно соскочить, соскользнуть в его душе, какая-то зацепившаяся за что-то скоба, и сразу наступит облегчение, ясность; окажется, что конура, в которой он сидит, ему всего лишь померещилась. Но нет, она ему не мерещилась.
И еще одно: все эти книжки были "общего пользования". А его интересовал он, только он, только его жизнь. Например, он никогда бы не спросил: "Для чего человек живет?", а только "Для чего я живу?", или не "Что человеку нужно для счастья?", а "Что мне нужно для счастья?" Так, и только так.
Но никогда он не был, как ему казалось, так близок к цели, как когда читал Толстого. Ему чудилось какое-то глубокое свое родство с Толстым. Он прочитал статьи, трактаты, дневники. У одного критика он прочел, что Толстой больше всего ценил героизм. Что-то очень важное было нащупано здесь.
А сам он, наверно, больше всего ценил не героизм, но фанатизм. Одержимость, исступленность. "Я верю в крайности", - сказал как-то Джим Моррисон...
"Я что, ищу смысл жизни? Но я же знаю, что никакого смысла жизни нет. Да и вообще, зачем он нужен? Кто его вообще придумал? Трава зеленая, какой в этом смысл? Кому-то придет в голову спрашивать, какой в этом смысл? Во всяком случае, одного на всех смысла быть не может. Да меня и не интересуют все, меня интересую я. Что происходит со мной? Все происходит не так, хотя, казалось бы, все так. А в чем тут дело - непонятно. Непонятно и непонятно. А чего я, в конце концов, хочу? Самого главного. Ведь в этом-то все дело. Скажи мне, чего ты хочешь, и я скажу, кто ты".
Чего я хочу? Проще вопроса, как казалось ему, не бывает. Но ответа на него он не мог дать, как ни чувствовал порой, как напрягаются, наливаются кровью у него мозги. Но мусолить все какое-то одно и то же он не бросил. Что это за одно и то же, он и сам бы не смог объяснить - что-то такое крайне неясное, смутное, хотя на ощупь, на вкус, прекрасно, лучше, чем надо, его чувствовал. И все мусолил его и мусолил.
"Что я хочу, я не могу сказать. Однако все рассусоливаю над какими-то ненужными вещами, хотя чего над ними рассусоливать, если на главный вопрос я не могу дать ответ. Я что, думаю, что есть какая-то мудрость, и если ею овладеешь, то поймешь, наконец, как надо жить. Будешь с песней по жизни шагать! Да нет такой мудрости!"
Однако он и сам до конца не верил в то, что сам себе говорил. Наверно, уж очень ему хотелось, чтобы была какая-то мудрость, или даже учение, которым стоит только овладеть, точнее, к нему примкнуть. И отрава куда-то денется. В самом деле, очень уж соблазнительно это было: прочитать, выучить какую-то книжку, и все у тебя в порядке. Когда-то ведь он хорошо учился, даже и сейчас прилично сдавал экзамены, так что для него это был очень хороший, легкий, привычный путь. Кстати, и для этого он листал умные книжки. Уж больно был велик соблазн.
Но он еще и думал, что может своим умом дойти до хорошей, правильной жизни для себя. Надо хорошенько постараться, и ты поймешь, в чем она заключается, как следует жить, чтобы было хорошо. Он привык думать, считал себя умным. И считал, что если хорошо подумать, то додуматься можно до всего, было бы желание. Тем более, такому человеку, как он.
Но самое смешное, что и в это он не верил. А верил он в то, что думать здесь нечего. Это должно даться, прийти само собой. Легко, естественно. Считая себя умным, даже гордясь этим, он, однако, как это ни странно, в глубине души презирал ум. Он презирал все, до чего можно додуматься. Уважал он лишь то, что может снизойти, осенить, озарить. Без всякого твоего ума. А просто умным, он считал, если захочет, может стать любой. Если часто встречаются глупые, то это только потому, что они не хотят быть умными, им это почему-то не надо. Ну, может, есть какие-то богом убитые. Есть же горбатые, глухие, одноногие...
Ум - это само собой, как две ноги. А вот куда им шагать - вот где начинается самое интересное...
Он не верил, что можно умом дойти до правильной, хорошей жизни.
Но он верил, что можно умом дойти до правильной, хорошей жизни.
"Жизни не нужен смысл. Траве не нужен смысл. Да, это так. Но меня не устраивает это. Трава растет сама собой. А я не могу расти сам собой! Я не могу жить просто так, для себя. Мне нужно оправдание своей жизни. Не знаю зачем, ниоткуда это не вытекает, но мне это надо. Я должен отчитываться перед кем-то, почему я живу. Почему я имею право жить. Я беру ответственность за то, что живу. И с этим я ничего не могу поделать. Другим, может, это и не надо, но хрен с ними! Я одно знаю, что мне, мне это надо!"
"А почему в последнее время в голове все вертится какая-то "правильная" жизнь? Да, я хочу жить правильно. В детстве мне казалось, точнее я был уверен, что живу правильно. Я привык к этому, и теперь не могу привыкнуть к тому, что живу неправильно. А живу я неправильно, это совершенно ясно. Живи я правильно, я бы и чувствовал себя по-другому. Но как же жить правильно? Слушаться папу и маму? Наверно, раньше оно так и было. Но сейчас я не знаю, как жить правильно. Я только знаю, что сейчас живу неправильно. А как правильно жить, я не знаю".
"А может, и нет никакой правильной жизни. Это детская иллюзия, одобрение мамы с папой. А я настолько к этому привык, что никак не могу отвыкнуть. А правильной жизни никакой нет".
Думать так было страшно.
"Но я же чувствую, чувствую, что она есть. Какая-то да есть. Почему? Потому что очень хочется? Нет, все равно, я чувствую, чувствую..."
"Но самое же главное, это понять, чего я хочу? Тогда при чем здесь правильная жизнь? Пойми, чего ты хочешь, и делай это, а правильная там у тебя жизнь или неправильная, какая разница? Дело вовсе не в этом".
"Но чего я хочу, этого я и не знаю. И нужна ли правильная жизнь, тоже не знаю. И даже не знаю, существует ли она. А что главнее, делать, что ты на самом деле больше всего хочешь, или жить правильно? А может, это одно и то же?"
"Что, Амундсену нужна была какая-то правильная жизнь? Ему полюс был нужен. А маршалу Жукову? Победа. Плевать на все, плевать на себя. ЭТО ДОЛЖНО БЫТЬ СДЕЛАНО! Точка".
"Ничего не ясно, ничего не понятно. Чего я на самом деле хочу, я не знаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32