Он чувствовал себя великолепно. Полным энергии. На вершине мира! Он с честью выдержал допрос в полиции и фактически обвел их вокруг пальца, вернее, руки! Черт подери, его обуяло прямо-таки сексуальное возбуждение!
Бобу не терпелось поведать Эстевану, как он ловко натянул нос копам. Профессионально, на его взгляд. Не оставил им ни единого шанса. Они не могли не поверить его легенде, логически стройной и правдивой. Раздосадованные копы хотели взять его на испуги засадили в тюремную яму, кишащую кровожадными, безжалостными уголовниками, но и те не помогли им расколоть Боба. Напротив, он завоевал уважение сокамерников, поразив их мощью своего мочеиспускания. Боб оказался слишком крепким орешком для копов, не по их коповским зубам. Он почувствовал, как от этих мыслей его пенис напрягся и уперся в штаны – чем не призыв отпраздновать победу!
Накануне Эстеван заставил Боба выучить на память номер телефона. Тот должен позвонить по нему из любого автомата, назвать свое имя, тут же повесить трубку и ждать ответного звонка в течение, как заверил его Эстеван, минут пяти, не дольше. Боб понял из объяснения, что с помощью хитроумной комбинации спутниковой связи идентификация абонентов становилась невозможной. Если полиция попытается определить, откуда осуществлен звонок, то след приведет ее совсем к другому уличному телефону-автомату. Боб зашел в первую попавшуюся телефонную будку, но позвонил не Эстевану, как того требовал долг, а Фелисии.
Банка «комета» и шершавая губка так и остались на дне ванны. И кровавое пятно тоже. «Ни черта его теперь не ототрешь!» – решил Норберто. Потом сообразил, что не захочет мыться в ванне, перепачканной кровью, и принялся за работу. Включил холодную воду и принялся драить изо всех сил. Результат получался примерно такой же, как если бы он песком начищал фаянсовую поверхность. Тем не менее помогало – пятно постепенно уменьшалось.
Норберто думал о том, что услышал от Мартина. И чем больше размышлял, тем нелепее казался ему замысел гринго. Неужели до Мартина не доходит, что остальные группировки Ла-Эме не станут молча просиживать задницы и наблюдать, как он с Норберто прибирают к рукам мощное и доходное предприятие Эстевана? Наверняка кто-то из могущественных лос-хефес захочет сам доить эту корову! Скажем, Харед Самуэль, или Томас Эрнандес. Они наедут на Мартина и Норберто так скоро, что те не успеют и глазом моргнуть. Им останется только прикрыть свои задницы и молиться, чтобы не было слишком больно.
Если Мартин и впрямь попытается свергнуть Эстевана, то на его место ему придется поставить всеми уважаемого человека. Такого, к примеру, как Амадо. Да в придачу нанять целое войско для своей охраны. А не сделает этого, его песенка спета!
Норберто в недоумении покачал головой. Как он мог поддаться на уговоры гринго! Хорошо, что вовремя образумился и посоветовал Мартину поступить точно так же! Наверное, в ту минуту на него нашло затмение или он был под кайфом, если решил, что эта тупая выдумка может сработать. И тут Норберто вспомнил.
Он действительно был тогда под кайфом!
Мартин свернул с Вентуры на Лорел и поехал вдоль каньона по направлению к горному перевалу, за которым начинался Голливуд. Он решил подбросить руку Амадо в полицейский участок Западного Голливуда. Пусть полиция Лос-Анджелеса погрызется с местными копами по поводу разграничения полномочий. Создать им этакий ведомственный бардачок.
Рука лежала рядом на пассажирском сиденье. Она тряслась и подпрыгивала на ходу, будто живая. Так, по крайней мере, мерещилось Мартину, испытывающему из-за этого неприятное чувство. Ему даже стало довольно жутко. Сквозь прозрачную пленку просвечивали пальцы; они шевелились, напоминая Мартину виденный в детстве фильм ужасов, в котором рука убийцы действовала сама по себе, лишая жизни каждого, кто к ней приблизится. Амадо тоже убийца. И это его рука.
На первой же остановке у светофора Мартин запихнул руку под сиденье.
Включился зеленый, и он поехал дальше, оставив позади Долину. На перевале Мартин бросил взгляд на открывшийся вид, быстро перестроился вправо, отъехал подальше от дороги и остановился. Потом вышел из машины – прочь от мертвой руки, из-за которой у него по коже все еще ползали мурашки – и застыл на месте, любуясь панорамой в наступающих сумерках.
Перед ним распростерлось огромное, разлинованное улицами пространство Лос-Анджелеса. Город расположился в бескрайней котловине, уходящей вдаль во всех направлениях, насколько мог видеть глаз. В его собственном космосе подмигивали бесчисленные огоньки, собравшиеся в необыкновенно оживленную звездную галактику. В темнеющем небе, в последних лучах заходящего солнца, розовели полосы, оставленные реактивными самолетами.
Мартину нравился Лос-Анджелес. Этот город походил на рекламный щит. Солнце и пальмы, кабриолеты и блондинки. «We love it!». Но если присмотреться к Лос-Анджелесу повнимательнее, да заглянуть под все новые и новые подтяжки на фасаде, предстающем восхищенным взорам человечества, то станет понятно, что место это довольно зловещее и жизнь здесь устроена гораздо сложнее, чем кажется.
Сверху город покрыт глянцевым слоем людей, занятых повседневными делами – работой, покупками, учебой, ухаживаниями, любовью. Лицевым, так сказать, слоем. Но под ним находится еще один слой, невидимая изнанка, существующая за счет товарно-денежного обмена с лицевой стороной. Деньги за наркотики. Деньги за секс. Деньги за подпольные ди-ви-ди. Деньги за то, чтобы верхний слой мог существовать более или менее сносно. Люди, зарабатывающие деньги собственным трудом, тратят их на выживание или на новенькие «БМВ», или на маленькие удовольствия, которые позволяют им забыть о своих унижениях и страхах, почувствовать себя счастливыми. Миллиарды долларов перекочевывают в черный подкладочный слой во имя преходящих радостей. А там, в невидимом невооруженным глазом мире, денежный оборот достигает таких объемов, какие долбанной налоговой инспекции и не снились.
Потому что под первым невидимым миром находится второй, за ним третий и так далее, становясь все меньше и меньше, наподобие русских матрешек.
Искусство Мартина заключалось в том, чтобы оживлять незаконные деньги, скопившиеся мертвым грузом в нижних слоях. У него получалось это не хуже чародеев из Лас-Вегаса. Как по мановению волшебной палочки, деньги опять становились частью лицевого слоя. Отличный фокус! Но до сих пор Мартин проделывал его для других, по заказу, по найму. Теперь же настало время открыть собственное дело.
Мартин начал сворачивать очередную толстую самокрутку и удивился, обнаружив, что у него почти закончилась травка.
Дон закончил печатать запрос о выдаче ордера на обыск.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Бобу не терпелось поведать Эстевану, как он ловко натянул нос копам. Профессионально, на его взгляд. Не оставил им ни единого шанса. Они не могли не поверить его легенде, логически стройной и правдивой. Раздосадованные копы хотели взять его на испуги засадили в тюремную яму, кишащую кровожадными, безжалостными уголовниками, но и те не помогли им расколоть Боба. Напротив, он завоевал уважение сокамерников, поразив их мощью своего мочеиспускания. Боб оказался слишком крепким орешком для копов, не по их коповским зубам. Он почувствовал, как от этих мыслей его пенис напрягся и уперся в штаны – чем не призыв отпраздновать победу!
Накануне Эстеван заставил Боба выучить на память номер телефона. Тот должен позвонить по нему из любого автомата, назвать свое имя, тут же повесить трубку и ждать ответного звонка в течение, как заверил его Эстеван, минут пяти, не дольше. Боб понял из объяснения, что с помощью хитроумной комбинации спутниковой связи идентификация абонентов становилась невозможной. Если полиция попытается определить, откуда осуществлен звонок, то след приведет ее совсем к другому уличному телефону-автомату. Боб зашел в первую попавшуюся телефонную будку, но позвонил не Эстевану, как того требовал долг, а Фелисии.
Банка «комета» и шершавая губка так и остались на дне ванны. И кровавое пятно тоже. «Ни черта его теперь не ототрешь!» – решил Норберто. Потом сообразил, что не захочет мыться в ванне, перепачканной кровью, и принялся за работу. Включил холодную воду и принялся драить изо всех сил. Результат получался примерно такой же, как если бы он песком начищал фаянсовую поверхность. Тем не менее помогало – пятно постепенно уменьшалось.
Норберто думал о том, что услышал от Мартина. И чем больше размышлял, тем нелепее казался ему замысел гринго. Неужели до Мартина не доходит, что остальные группировки Ла-Эме не станут молча просиживать задницы и наблюдать, как он с Норберто прибирают к рукам мощное и доходное предприятие Эстевана? Наверняка кто-то из могущественных лос-хефес захочет сам доить эту корову! Скажем, Харед Самуэль, или Томас Эрнандес. Они наедут на Мартина и Норберто так скоро, что те не успеют и глазом моргнуть. Им останется только прикрыть свои задницы и молиться, чтобы не было слишком больно.
Если Мартин и впрямь попытается свергнуть Эстевана, то на его место ему придется поставить всеми уважаемого человека. Такого, к примеру, как Амадо. Да в придачу нанять целое войско для своей охраны. А не сделает этого, его песенка спета!
Норберто в недоумении покачал головой. Как он мог поддаться на уговоры гринго! Хорошо, что вовремя образумился и посоветовал Мартину поступить точно так же! Наверное, в ту минуту на него нашло затмение или он был под кайфом, если решил, что эта тупая выдумка может сработать. И тут Норберто вспомнил.
Он действительно был тогда под кайфом!
Мартин свернул с Вентуры на Лорел и поехал вдоль каньона по направлению к горному перевалу, за которым начинался Голливуд. Он решил подбросить руку Амадо в полицейский участок Западного Голливуда. Пусть полиция Лос-Анджелеса погрызется с местными копами по поводу разграничения полномочий. Создать им этакий ведомственный бардачок.
Рука лежала рядом на пассажирском сиденье. Она тряслась и подпрыгивала на ходу, будто живая. Так, по крайней мере, мерещилось Мартину, испытывающему из-за этого неприятное чувство. Ему даже стало довольно жутко. Сквозь прозрачную пленку просвечивали пальцы; они шевелились, напоминая Мартину виденный в детстве фильм ужасов, в котором рука убийцы действовала сама по себе, лишая жизни каждого, кто к ней приблизится. Амадо тоже убийца. И это его рука.
На первой же остановке у светофора Мартин запихнул руку под сиденье.
Включился зеленый, и он поехал дальше, оставив позади Долину. На перевале Мартин бросил взгляд на открывшийся вид, быстро перестроился вправо, отъехал подальше от дороги и остановился. Потом вышел из машины – прочь от мертвой руки, из-за которой у него по коже все еще ползали мурашки – и застыл на месте, любуясь панорамой в наступающих сумерках.
Перед ним распростерлось огромное, разлинованное улицами пространство Лос-Анджелеса. Город расположился в бескрайней котловине, уходящей вдаль во всех направлениях, насколько мог видеть глаз. В его собственном космосе подмигивали бесчисленные огоньки, собравшиеся в необыкновенно оживленную звездную галактику. В темнеющем небе, в последних лучах заходящего солнца, розовели полосы, оставленные реактивными самолетами.
Мартину нравился Лос-Анджелес. Этот город походил на рекламный щит. Солнце и пальмы, кабриолеты и блондинки. «We love it!». Но если присмотреться к Лос-Анджелесу повнимательнее, да заглянуть под все новые и новые подтяжки на фасаде, предстающем восхищенным взорам человечества, то станет понятно, что место это довольно зловещее и жизнь здесь устроена гораздо сложнее, чем кажется.
Сверху город покрыт глянцевым слоем людей, занятых повседневными делами – работой, покупками, учебой, ухаживаниями, любовью. Лицевым, так сказать, слоем. Но под ним находится еще один слой, невидимая изнанка, существующая за счет товарно-денежного обмена с лицевой стороной. Деньги за наркотики. Деньги за секс. Деньги за подпольные ди-ви-ди. Деньги за то, чтобы верхний слой мог существовать более или менее сносно. Люди, зарабатывающие деньги собственным трудом, тратят их на выживание или на новенькие «БМВ», или на маленькие удовольствия, которые позволяют им забыть о своих унижениях и страхах, почувствовать себя счастливыми. Миллиарды долларов перекочевывают в черный подкладочный слой во имя преходящих радостей. А там, в невидимом невооруженным глазом мире, денежный оборот достигает таких объемов, какие долбанной налоговой инспекции и не снились.
Потому что под первым невидимым миром находится второй, за ним третий и так далее, становясь все меньше и меньше, наподобие русских матрешек.
Искусство Мартина заключалось в том, чтобы оживлять незаконные деньги, скопившиеся мертвым грузом в нижних слоях. У него получалось это не хуже чародеев из Лас-Вегаса. Как по мановению волшебной палочки, деньги опять становились частью лицевого слоя. Отличный фокус! Но до сих пор Мартин проделывал его для других, по заказу, по найму. Теперь же настало время открыть собственное дело.
Мартин начал сворачивать очередную толстую самокрутку и удивился, обнаружив, что у него почти закончилась травка.
Дон закончил печатать запрос о выдаче ордера на обыск.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72