Уже привычный молочно-белый туман вдруг исчез. Мы оказались между двумя вершинами облачных масс. Над кораблем раскинулось темно-синее небо: на нем ослепительно яркое Солнце, значительно большее, чем на Земле. Нестерпимым блеском сверкали вокруг и под нами белоснежные облака.
Мы все четверо невольно вскрикнули от восторга, но изумительная по красоте картина исчезла так же быстро, как и появилась. Корабль снова влетел в облако. Опять за стеклами окон заклубился туман. Мы стали опускаться вниз.
Горы остались далеко позади. Под нами снова был океан.
Корабль пролетел расстояние почти в восемь тысяч километров, когда мы заметили, что становится все темнее и темнее. Очевидно, кончалась та половина Венеры, на которой был день, и мы летели в область ночи.
Камов обратился к обоим астрономам.
— Как обстоит дело с вашей программой? — спросил он.
— Выполнена.
— Пробы воздуха?
— Взяли четыре.
Действительно, мы увозили с собой воздух Венеры. В стенки корабля были вмонтированы небольшие герметически закрытые ящики, сделанные из платины. Еще на Земле в них был создан полный вакуум. С помощью электрического тока можно было открыть маленькое отверстие и снова закрыть его. Четыре из этих ящичков были наполнены воздухом Венеры. На Земле этот воздух будет подвергнут анализу.
— Как у вас, Борис Николаевич? — спросил Камов.
— Сделано около трехсот снимков, не считая кинопленки.
Минуты две Камой молчал. Потом дрогнувшим голосом негромко произнес:
— Корабль оставляет Венеру!
Как быстро пролетели эти незабываемые часы! Я бросил последний взгляд на покидаемую планету.
Ты сурова, прекрасная сестра Земли. Твои грозы страшны! Но жизнь появилась!..
Пройдут тысячелетия, пройдут, быть может, миллионы лет, и всепобеждающая сила этой жизни наполнит твои леса, воды и воздух неведомыми сейчас существами.
Сквозь долгие века медленный путь эволюции приведет к появлению могучего разума. В какой форме проявятся он?..
И тогда под горячими лучами твоего Солнца начнется твоя история.
Я хочу верить, что она будет менее мучительна, менее кровава, чем на твоей далекой сестре.
Если когда-нибудь на тебе появится существо, подобное человеку, я от всего сердца желаю ему жить счастливо на его прекрасной родине!
Человек Земли посетил тебя и не раз посетит в будущем. Как старший брат, он поможет твоим детям добиться счастья.
Прощай, Венера!..
Камов остановил работающий двигатель и включил другие.
Мощный гул раздался за кормой. Убрав крылья, космический корабль с нарастающей скоростью устремился вверх.
ВСТРЕЧА
8 ноября 19… года.
Почти два месяца я не касался своего дневника. За это время не случилось ничего, достойного особого внимания. Жизнь на корабле шла спокойным, размеренным темпом.
После отлета с Венеры мы долгое время находились под впечатлением всего увиденного. Ее мощные силы, первобытная ярость стихий, величавый покой природы заставили поверить в прекрасное будущее этой планеты.
Покинув Венеру, мы долгие часы оживленно и радостно говорили о ней, обсуждали все виденное и даже немного фантазировали.
У меня осталось горячее желание посетить еще раз сестру Земли, промелькнувшую перед окнами корабля как незабываемый сон.
Удаляясь от нее, мы испытывали грустное чувство расставания с чем-то ставшим уже близким и любимым и долгие часы не могли отойти от окон.
Снова мы видели белоснежную красавицу на фоне черного занавеса, усеянного бесчисленными светящимися точками.
Но не было загадочной тайны: мы знали, что скрывается под облачным покровом, и скоро, очень скоро все человечество Земли будет знать это…
В момент нашего отлета с Венеры расстояние до Марса равнялось по прямой линии тремстам семидесяти миллионам километров, но Марс движется по орбите навстречу нам, и кораблю надо одолеть только двести пятьдесят миллионов километров, чтобы встретиться с ним. На это требуется две тысячи пятьсот часов, или сто четыре дня. Пятьдесят четыре из них уже прошли.
Как я писал, никаких особых событий не произошло. Зато вчерашний день — 7 ноября — никогда не изгладится из памяти. В этот день, который мы привыкли считать самым большим праздником, произошло событие, которое, по словам Пайчадзе, могло случиться раз в тысячелетие.
День начался необычно: впервые за весь перелет Пайчадзе и Белопольский отдыхали одновременно. Многочисленные астрономические инструменты казались покинутыми и сиротливо-печальными. Обсерватория была непривычно пустынна.
Я дежурил у пульта в полном одиночестве, так как Камов занялся проверкой каких-то вычислений и находился в каюте.
Ничем невозмутимая, мертвая тишина царила на корабле. Только равномерное тиканье часов, вделанных в пульт управления, нарушило безмолвие. Как и все часы на звездолете, они показывали московское время.
Было шесть часов утра.
Мне стало очень грустно. Я вспомнил своих друзей и товарищей, находящихся сейчас так бесконечно далеко, вспомнил, с каким волнением просыпался всегда в это утро, как спешил на улицу, чтобы не опоздать к началу парада. Впервые в жизни я встречаю праздник не только не в Москве, но даже за пределами Земли, за десятки миллионов километров от нее. И все же я на родине. Этот корабль, построенный руками советских людей, несущийся сейчас с невообразимой быстротой в темных просторах неба, — неотделимая частица Советского Союза. Где бы он ни находился, мы дышим воздухом родины.
Мои мысли были прерваны приходом Камова и Белопольского. Поздравив с наступающим праздником, Сергей Александрович попросил меня разбудить Пайчадзе.
Уже за дверью я услышал, как Камов сказал:
— Проверим еще раз.
— Все верно, Сергей Александрович, — ответил Белопольский. — Ровно в две минуты восьмого.
Пайчадзе крепко спал в своей сетке, и мне стало жаль прерывать его сон.
Но просьба командира корабля — это приказ. Я слегка дотронулся до плеча Арсена Георгиевича. Он сразу открыл глаза.
— Извините! — сказал я. — Сергей Александрович просил вас в обсерваторию.
— Что случилось? — тревожно спросил он.
— Как будто ничего.
— Где Белопольский?
Тревога Пайчадзе была законна. Еще не было случая, чтобы у нас на корабле нарушали чей-нибудь отдых. Ни мне, ни моему товарищу не приходило в голову, какой замечательный сюрприз приготовили для нас наши друзья.
Когда мы один за другим проникли сквозь круглую дверь обсерватории, Камов и Белопольский находились у пульта. Перед ними висели в воздухе банки и несколько сосудов, очевидно для завтрака. Обычно он происходил в девять часов. Ничего тревожного не было в выражении их лиц. Оба встретили нас поздравлениями.
— Что случилось, Сергей Александрович? — спросил Пайчадзе.
— Праздник, — ответил Камов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187
Мы все четверо невольно вскрикнули от восторга, но изумительная по красоте картина исчезла так же быстро, как и появилась. Корабль снова влетел в облако. Опять за стеклами окон заклубился туман. Мы стали опускаться вниз.
Горы остались далеко позади. Под нами снова был океан.
Корабль пролетел расстояние почти в восемь тысяч километров, когда мы заметили, что становится все темнее и темнее. Очевидно, кончалась та половина Венеры, на которой был день, и мы летели в область ночи.
Камов обратился к обоим астрономам.
— Как обстоит дело с вашей программой? — спросил он.
— Выполнена.
— Пробы воздуха?
— Взяли четыре.
Действительно, мы увозили с собой воздух Венеры. В стенки корабля были вмонтированы небольшие герметически закрытые ящики, сделанные из платины. Еще на Земле в них был создан полный вакуум. С помощью электрического тока можно было открыть маленькое отверстие и снова закрыть его. Четыре из этих ящичков были наполнены воздухом Венеры. На Земле этот воздух будет подвергнут анализу.
— Как у вас, Борис Николаевич? — спросил Камов.
— Сделано около трехсот снимков, не считая кинопленки.
Минуты две Камой молчал. Потом дрогнувшим голосом негромко произнес:
— Корабль оставляет Венеру!
Как быстро пролетели эти незабываемые часы! Я бросил последний взгляд на покидаемую планету.
Ты сурова, прекрасная сестра Земли. Твои грозы страшны! Но жизнь появилась!..
Пройдут тысячелетия, пройдут, быть может, миллионы лет, и всепобеждающая сила этой жизни наполнит твои леса, воды и воздух неведомыми сейчас существами.
Сквозь долгие века медленный путь эволюции приведет к появлению могучего разума. В какой форме проявятся он?..
И тогда под горячими лучами твоего Солнца начнется твоя история.
Я хочу верить, что она будет менее мучительна, менее кровава, чем на твоей далекой сестре.
Если когда-нибудь на тебе появится существо, подобное человеку, я от всего сердца желаю ему жить счастливо на его прекрасной родине!
Человек Земли посетил тебя и не раз посетит в будущем. Как старший брат, он поможет твоим детям добиться счастья.
Прощай, Венера!..
Камов остановил работающий двигатель и включил другие.
Мощный гул раздался за кормой. Убрав крылья, космический корабль с нарастающей скоростью устремился вверх.
ВСТРЕЧА
8 ноября 19… года.
Почти два месяца я не касался своего дневника. За это время не случилось ничего, достойного особого внимания. Жизнь на корабле шла спокойным, размеренным темпом.
После отлета с Венеры мы долгое время находились под впечатлением всего увиденного. Ее мощные силы, первобытная ярость стихий, величавый покой природы заставили поверить в прекрасное будущее этой планеты.
Покинув Венеру, мы долгие часы оживленно и радостно говорили о ней, обсуждали все виденное и даже немного фантазировали.
У меня осталось горячее желание посетить еще раз сестру Земли, промелькнувшую перед окнами корабля как незабываемый сон.
Удаляясь от нее, мы испытывали грустное чувство расставания с чем-то ставшим уже близким и любимым и долгие часы не могли отойти от окон.
Снова мы видели белоснежную красавицу на фоне черного занавеса, усеянного бесчисленными светящимися точками.
Но не было загадочной тайны: мы знали, что скрывается под облачным покровом, и скоро, очень скоро все человечество Земли будет знать это…
В момент нашего отлета с Венеры расстояние до Марса равнялось по прямой линии тремстам семидесяти миллионам километров, но Марс движется по орбите навстречу нам, и кораблю надо одолеть только двести пятьдесят миллионов километров, чтобы встретиться с ним. На это требуется две тысячи пятьсот часов, или сто четыре дня. Пятьдесят четыре из них уже прошли.
Как я писал, никаких особых событий не произошло. Зато вчерашний день — 7 ноября — никогда не изгладится из памяти. В этот день, который мы привыкли считать самым большим праздником, произошло событие, которое, по словам Пайчадзе, могло случиться раз в тысячелетие.
День начался необычно: впервые за весь перелет Пайчадзе и Белопольский отдыхали одновременно. Многочисленные астрономические инструменты казались покинутыми и сиротливо-печальными. Обсерватория была непривычно пустынна.
Я дежурил у пульта в полном одиночестве, так как Камов занялся проверкой каких-то вычислений и находился в каюте.
Ничем невозмутимая, мертвая тишина царила на корабле. Только равномерное тиканье часов, вделанных в пульт управления, нарушило безмолвие. Как и все часы на звездолете, они показывали московское время.
Было шесть часов утра.
Мне стало очень грустно. Я вспомнил своих друзей и товарищей, находящихся сейчас так бесконечно далеко, вспомнил, с каким волнением просыпался всегда в это утро, как спешил на улицу, чтобы не опоздать к началу парада. Впервые в жизни я встречаю праздник не только не в Москве, но даже за пределами Земли, за десятки миллионов километров от нее. И все же я на родине. Этот корабль, построенный руками советских людей, несущийся сейчас с невообразимой быстротой в темных просторах неба, — неотделимая частица Советского Союза. Где бы он ни находился, мы дышим воздухом родины.
Мои мысли были прерваны приходом Камова и Белопольского. Поздравив с наступающим праздником, Сергей Александрович попросил меня разбудить Пайчадзе.
Уже за дверью я услышал, как Камов сказал:
— Проверим еще раз.
— Все верно, Сергей Александрович, — ответил Белопольский. — Ровно в две минуты восьмого.
Пайчадзе крепко спал в своей сетке, и мне стало жаль прерывать его сон.
Но просьба командира корабля — это приказ. Я слегка дотронулся до плеча Арсена Георгиевича. Он сразу открыл глаза.
— Извините! — сказал я. — Сергей Александрович просил вас в обсерваторию.
— Что случилось? — тревожно спросил он.
— Как будто ничего.
— Где Белопольский?
Тревога Пайчадзе была законна. Еще не было случая, чтобы у нас на корабле нарушали чей-нибудь отдых. Ни мне, ни моему товарищу не приходило в голову, какой замечательный сюрприз приготовили для нас наши друзья.
Когда мы один за другим проникли сквозь круглую дверь обсерватории, Камов и Белопольский находились у пульта. Перед ними висели в воздухе банки и несколько сосудов, очевидно для завтрака. Обычно он происходил в девять часов. Ничего тревожного не было в выражении их лиц. Оба встретили нас поздравлениями.
— Что случилось, Сергей Александрович? — спросил Пайчадзе.
— Праздник, — ответил Камов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187