— В городе, когда я был мальчишкой, я никогда не видел столько звезд, — сказал он, весь уйдя в свои воспоминания. — Когда я в первый раз попал за город, меня потрясло, сколько лишних звезд понавтыкали в небо. — Он тихонько рассмеялся. — Знаешь, когда это было? Шесть лет назад, когда я только кончил школу. Или вчера. Так что выбирай. И оба раза со мной была Санди.
Он замолчал. Какое-то время я смотрел на него, потом встал, отряхнул одежду. Говорить с ним было бесполезно. Переубедить его я не мог. Самое грустное, что я и себя не мог убедить. Может, он был и прав. Может, он правильно все решил — для себя.
— Ты когда-нибудь был в горах? — вдруг спросил он и быстро взглянул на меня, но ответа дожидаться не стал. — Знаешь, я вспоминаю одну ночь в горах, в Пенсильвании. У меня был старенький джип-развалюха, и мы так просто ездили, болтались по диким местам. И вдруг мы попали в туман, густой-густой, серый, такой, и он все накатывал волнами. Было таинственно и страшновато. Санди обожала все такое, да и я тоже, в общем. Но ехать было невозможно. Так что я свернул на обочину, мы взяли пару одеял и отошли чуть в сторону… Но было еще светло. И вот мы лежали рядышком на одеялах, обнимались и разговаривали. Про нас, про мои песни, про этот славный туман, про поездку, про пьесы, в которых она играла, про все такое. И мы все время целовались и смеялись, хотя я не помню, чтобы мы о чем-нибудь смешном говорили. Потом, наверно, через час, мы разделись и любили друг друга на этих одеялах, медленно и нежно, посреди этого глупого тумана.
Кит лежал, опираясь на локоть, и все смотрел на меня. Голос его звучал потерянно; чувствовалось, как ему одиноко и больно.
— Она была очень красивая, Гэри. Правда. Только она не любила, когда я ей это говорил. Наверно, не верила. Ей нравилось, когда я называл ее хорошенькой. Но она была не просто хорошенькая, она была красивая. Вся такая теплая, мягкая, золотистая; волосы у нее были светло-рыжие, а глаза то зеленые, то серые, по настроению. В тот вечер, по-моему, были серые. В тон туману.
Он улыбнулся, откинулся назад и снова стал смотреть на звезды.
— С этим туманом вышла забавная вещь, — сказал Кит. Сказал очень медленно. — Когда у нас все кончилось, и мы опять просто лежали рядом, он уже исчез. А в небе было полно звезд. Они сияли, как сегодня. Звезды высыпали из-за нас. Понимаешь, эти дурацкие звезды высыпали специально, чтобы за нами подглядывать. Я так и сказал Санди, и мы посмеялись, и я прижал ее к себе, такую теплую. Она так и заснула у меня на плече, а я лежал, смотрел на звезды и пробовал сочинить ей песню.
— Кит… — начал было я.
— Гэри, — сказал он. — Сегодня я снова вернусь туда. В туман, к звездам и к своей Санди.
— А-а, дьявол, — сказал я. — Прекрати, Кит. Ты же садишься на иглу!
Кит снова сел и стал расстегивать рукав.
— А тебе не приходило в голову, что я пристрастился вовсе не к хронину, а к чему-то другому? — Тут он широко улыбнулся, как дерзкий, нетерпеливый мальчишка, и потянулся за коробкой. — Оставь меня, — сказал он.
Путешествие удалось на славу. На следующий день Кит был в отличном настроении, все время улыбался, и это тепло согревало всех нас. Так продолжалось неделю. Работа казалась легче обычного, и делали мы ее быстрее, а вечерние концерты проходили веселее, чем когда бы то ни было. Мы много смеялись: впервые за долгое время у нас появилась какая-то надежда.
Правда, в этом была заслуга не только Кита. Уинтерс уже вовсю выступал со своими «предложениями», и в общине начались всякие изменения. Во-первых, они с Питом горячо принялись строить еще один дом — небольшую хижину рядом с общим домом. У Пита завязалось что-то серьезное с одной из наших девушек, и ему не терпелось иметь местечко, где бы можно было уединиться. Но Уинтерс рассматривал это строительство как первый шаг к задуманной им деревне.
Это был далеко не единственный его проект. У него в джипе оказалась масса карт, и каждый вечер он тащил кого-нибудь в сторонку и перебирал эти карты при свече, задавая всякие вопросы. Он все хотел знать — какие места мы уже обыскали в надежде найти уцелевших людей, в каких городках можно было раздобыть припасы, где предпочитали бродить крысиные стаи, и все такое прочее. Когда его спрашивали, зачем это ему, он отвечал, что планирует «поисковые экспедиции», так он это называл.
В общине были детишки, правда, немного, и Уинтерс сказал, что надо организовать для них настоящую школу. И еще он считал, что нам надо построить генератор и вырабатывать электроэнергию. По медицинской части у нас только и было, что порядочный запас всяких лекарств; Уинтерс полагал, что одному из нас следует бросить работу в поле и начать учиться, чтобы стать деревенским доктором. Я же говорил, идей у него было предостаточно, и многие из них вполне толковые; ясное дело, над деталями предстояло еще думать и думать.
Тем временем Уинтерс тоже стал завсегдатаем вечерних концертов. Пока Кит был в хорошем настроении, никаких проблем тут не возникало, даже как-то веселее стало.
Когда Уинтерс пришел во второй раз, Кит довольно язвительно глянул на него и заиграл «Вьетнамский Рэг», а мы все стали подпевать. За этим последовал «Солдат-универсал». Между куплетами он улыбался Уинтерсу эдакой вызывающей улыбкой.
Но Уинтерс, должен сказать, держался неплохо. Поначалу он немного ерзал, видно было, что ему немного не по себе, но потом он, как говорится, проникся духом этой песни и стал улыбаться, а когда Кит закончил, он встал.
— Ну, если вы хотите, чтобы в общине был свой в доску реакционер, делать нечего, я согласен, — сказал он. — Дай-ка мне гитару, — попросил он, протягивая руку.
Кит взглянул на него с любопытством, но отдал гитару охотно. Уинтерс взял инструмент, неуверенно перебрал струны, а потом запел, точнее завопил «Оки из Мускоги». Он играл так, словно пальцы у него были деревянные, а пел и того хуже, но это не имело никакого значения.
Уинтерс не пропел и трех тактов, как Кит рассмеялся, а за ним и все мы. Уинтерс с мрачным и решительным видом дотянул до самого конца, хотя знал не все слова и местами нес отсебятину. На бис он исполнил гимн морских пехотинцев, не обращая внимания на шиканье и крики.
Когда он закончил. Пит громко захлопал. Уинтерс поклонился, улыбнулся и торжественно вернул гитару Киту.
Кита, конечно, не так-то легко было перешибить. Он кивнул Уинтерсу, взял гитару и тут же исполнил «Завтра нам всем конец».
Уинтерс ответил «Кадиллаком на пособие», точнее, попытался ответить. Оказалось, что он почти не знает слов, так что в конце концов он бросил эту песню и перешел на «Поднять якоря».
Так оно и шло весь вечер: эти двое соревновались, а все сидели и ржали. Правда, мы не только хохотали: Уинтерсу все время приходилось помогать, потому что он ни одной песни не знал целиком.
1 2 3 4 5 6 7 8