– Я так рада, что дозвонилась до тебя, liebchen! Сеси и Кики прибыли сюда вчера. Но прилетели они без твоего обожаемого брата. Мы страшно хотим тебя видеть. Не могла бы ты позавтракать с нами на нашей яхте? Будем только мы, ну и еще несколько друзей. Обещаю, что соберется не больше десятка, самое большее – двенадцать человек. Обещай нам, что придешь.
Несколько мгновений Эштон колебалась. Если Хоуп говорит о двенадцати, то скорее всего будет человек двадцать пять. Идти на такое сборище у нее не было настроения. В то же время, она не может постоянно сидеть в отеле, пить спиртное, которое в нее не лезет, оставаться наедине с мыслями, от которых ей уже тошно. И Эштон сказала Хоуп, что придет.
– Отлично, liebchen. Я пошлю за тобой катер в час дня.
* * *
Когда катер подошел к яхте баронессы, до Эштон донеслись звуки музыки, смех, и она увидела группу мужчин и женщин, прохаживающихся по юту. С этого расстояния один из мужчин показался ей похожим на Хэнка. Проклятие! Надо как-то остановить поток галлюцинаций.
Матрос подтянул катер к борту яхты и закрепил его, после чего Эштон поднялась по трапу. Смесь запахов готовящихся блюд и дизельного топлива, весьма характерный для подобных прогулочных яхт, обычно приводил Эштон в приятное волнение, однако сейчас эти ароматы показались ей тошнотворными. Зачем она все это делает? Для чего она идет на этот пикник и в то же время грезит о людях, которых здесь нет?
Эштон подняла взгляд и увидела Хоуп, стоящую на палубе возле трапа.
– Графиня, – проговорила она и расцеловала Эштон в обе щеки.
Эштон так же приветствовала баронессу. Однако, несмотря на подобное проявление чопорности, в общем и целом Хоуп была женщиной добропорядочной, хорошей сестрой Сеси, другом Кики и весьма доброжелательно относилась к Эштон. И Эштон пришла в голову мысль, пока Хоуп сопровождала ее до: юта, что дружба между женщинами – это нечто такое, что она в течение многих лет недооценивала.
А потом из ее головы напрочь улетучились все мысли, потому что она увидела его. Это не было галлюцинацией или миражом. Это был Хэнк – живой и настоящий. Хоуп стала говорить о том, что Эштон должна знать всех присутствующих, что Сеси и Кики рады видеть ее, словно она не встречалась с ними не каких-нибудь десять дней, а долгие годы. В это время Хэнк продвигался через толпу к ней. Дойдя до Эштон, он взял ее за руку, спросил, как она себя чувствует, и продолжал смотреть на нее, словно просто вежливо, по-светски приветствовал.
Хэнк взял два бокала шампанского с подноса проходящего мимо стюарда и повел Эштон к носовой части яхты. Отсюда были слышны лишь обрывки светских разговоров и смеха да плеск волн о борт судна.
– Ты сердишься? – спросил Хэнк.
– За что?
– За то, что я попросил баронессу заманить тебя сюда под вымышленным предлогом. За то, что я последовал за тобой.
Эштон захотелось рассмеяться, но она опасалась, что в этом случае не сможет остановиться, потому что была близка к истерике, – просто оттого, что испытала облегчение, увидев Хэнка.
– Я не сержусь, – тихо сказала она.
Они с минуту молчали, а когда Хэнк снова заговорил, голос его звучал мрачно:
– Боже мой, с каким трудом я сдерживаюсь, чтобы не заключить тебя в объятия!
Эштон положила ладонь ему на предплечье, ощутив мощь мускулов под тонкой тканью пиджака.
До них донесся голос стюарда, возвещавшего о начале завтрака.
– Ты голодна? – спросил Хэнк.
Эштон отрицательно покачала головой.
Оба засмеялись.
– Мне принести извинения за нас обоих?
– Нет необходимости, – сказала Эштон, направляясь к трапу. – Хоуп поймет.
Она думала, что они сойдут на берег. Однако Хэнк велел матросу вести катер к огромной яхте, которая вошла в бухту утром, сразу затмив своей красотой все остальные суда.
– Это твоя? – спросила Эштон.
– Я купил ее прошлой осенью.
Катер прошел под носом яхты и подошел к корме. Эштон прочитала на транце название, выведенное огромными печатными буквами: «Леди Э.».
Хэнк наблюдал за ее реакцией.
– Ты не возражаешь? Возможно, это не очень благоразумно.
Эштон снова засмеялась.
– Ты сошел с ума!
– Сошел с ума от любви, – уточнил Хэнк.
Он показал Эштон яхту. Ее яхту, непрестанно повторял он. Это было огромное, длиной свыше двух сот футов судно, с площадкой для вертолета, гимнастическим залом, кинозалом, каютами «люкс» для двадцати гостей. Но больше всего Эштон привели в восторг не размеры и удобства, а удивительная красота яхты. Ей очень понравились длинные палубы из тика, сверкающая бронзовая осветительная арматура, отделанные панелями из красного дерева салоны, в которых поддерживалась оптимальная температура для картин, столь же прекрасных, сколь и бесценных, как с радостью отметила для себя Эштон.
– Ну как? – спросил Хэнк, когда они обошли почти все судно.
– Что как?
– Тебе понравилось?
Эштон снова засмеялась:
– Разве она может кому-то не понравиться?
– Ты хочешь сказать, что все сделано со вкусом, – сказал Хэнк вроде бы в шутку, но Эштон понимала, что это вовсе не шутка.
– Можно говорить об очень тонком вкусе, – поправила она.
– Есть одна каюта, которую ты еще не видела, – Хэнк повел Эштон вниз и открыл перед ней дверь. Эштон оказалась в самой красивой из кают, какие она когда-либо видела. С одной стороны солнечные лучи светили в огромные иллюминаторы. С другой – дверь выходила на небольшую уединенную палубу. Стены здесь были не из красного дерева, а имели бледно-желтый оттенок, и от этого каюта казалась удивительно светлой и просторной. На одной из стен висела картина Сезанна, а над камином – Хокни. Середину каюты занимала огромная кровать.
– А это твоя каюта? – спросила Эштон.
– Это твоя каюта. – Хэнк подошел к ней и обнял за плечи. – Я лишь надеюсь, что ты позволишь мне разделить ее с тобой.
– Нам нужно поговорить, – сказал Хэнк, когда они отдыхали после любовной игры. Одевшись, они немного прошлись по палубе, затем сели за столик с бутылкой шампанского, глядя, как над морем опускаются сумерки, а город зажигает яркие огни, напоминающие бриллиантовое ожерелье. Затем они снова вошли в каюту, снова разделись и жадно бросились в объятия друг друга, словно после любовной игры прошло не два-три часа и даже не несколько дней, а годы жизни. Эштон открывала ему не только губы, руки и объятия, но всю себя. Она чувствовала, как его борода касается ее бедер, его губы – ее сокровеннейших мест, силу и страсть Хэнка, когда он снова и снова входил в нее, наполняя такой нежностью, восторгом и любовью, что, казалось, от этого можно умереть.
Хэнк отвез ее на катере на берег около полуночи. Он хотел, чтобы Эштон осталась на яхте, однако она возразила, что не может.
– Ты должна сказать ему.
– После гонок. Я обещала, что буду наблюдать за соревнованиями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74