И Пат стало не по себе от того жара, который шел от его круглых плеч, намокших пятнами пота.
– Всему свое время, милый, – невольно вырвалось у нее. – А теперь пойдем, я куплю тебе новую обувь. И не возражай, это твой гонорар, понял?
А потом они еще целый долгий летний день бродили по всевозможным кафе и кабачкам, которых оказалось так много в этом крошечном городке, и болтали обо всем на свете. Болтали как двое людей, которые принадлежат двум разным мирам и которым интересно обменяться впечатлениями, что-то узнать и что-то сравнить – и одновременно как две школьные подружки, которые могут позволить себе говорить обо всем и ни о чем, получая от этого равное удовольствие.
И, качаясь на качелях в маленьком парке аттракционов на самой окраине города, Пат окончательно почувствовала себя девочкой-старшеклассницей. Куда делось то множество жизней, которые она прожила и выстрадала? Легкость наполняла ее, и она смеялась нежным заливистым смехом, высоко запрокидывая голову, сияя тонко-натянутой белоснежной шеей.
– Давайте купим бутылку вина! – вдруг, немного стесняясь, предложил Милош, для которого, вероятно, бутылка вина еще представлялась запретным праздником. – И выпьем тут же, на качелях!
И они купили в маленьком итальянском магазинчике бутылку дешевого кьянти, и Милош просто-напросто отбил у нее горлышко, и они, по очереди, тянули эту кислятину. Пат душил смех, и, отбирая у мальчика бутылку, она случайно толкнула его под руку. Острый край горлышка коснулся губ Милоша, и на его нижней, чуть тяжеловатой, губе проступила алая полоска.
– Больно? – испугалась Пат, завороженно глядя, как набухают и падают вниз, на белую рубашку, тяжелые темные капли.
– Сладко, – в тон ей ответил Милош, медленно слизывая кровь.
И эта кровь вдруг отрезвила Пат.
– Уже вечереет. Мама, наверное, тебя заждалась.
– Наверное… – задумчиво и печально, как эхо, повторил Милош.
– Тогда иди домой, и…
– А завтра? Завтра мы увидимся с вами? Мы же еще не поднялись на Риги! Нельзя уехать из Кюсснахта, не побывав на Риги! – горячо воскликнул он.
– Хорошо. Завтра мы поднимемся на Риги, а послезавтра я уеду.
– Мы вместе поедем до Женевы? – обрадовался Милош.
– Нет. Или да. Не знаю. Беги домой.
И Милош вновь, как вчера, действительно побежал, не забывая при этом с видимым удовольствием поглядывать на свои новые кроссовки.
А Пат вернулась в гостиницу. Некоторое время она просто стояла у окна, прислушиваясь к вечернему лепету городка. Небо было затянуто облаками, но все улицы освещались каким-то феерическим светом, лившимся с небес. Пат в удивлении подняла голову – и обомлела: вся Риги переливалась и мигала мириадами огней, являя собой не то фантастическую новогоднюю елку, украшенную рукой великана, не то настоящую волшебную гору. Оторваться от этого зрелища было невозможно и, простояв так едва ли не целый час, Пат, не поужинав, легла.
Голова ее слегка кружилась. Что напридумывала она себе про этого мальчика? Он казался ей то младшим братом, то сыном, то товарищем. Но признаться себе в том, что порой, особенно после того странного чувственного танца, она смотрит на него как на мужчину, Пат не могла. Мужчин в шестнадцать лет не бывает. И у мужчин не бывает такого детского рта и таких детских слов. И послезавтра она уедет, как ни жаль оставлять в этой глуши действительно талантливого нищего мальчика. Пат сама не заметила, как провалилась в сон, в котором ее крепко целовал не то Мэтью, не то Стив, а по губам тек кисло-сладкий апельсиновый сок.
* * *
Утром Пат поднялась рано и оделась еще до появления Милоша. У нее не было подходящего костюма для путешествия в горы, и она решила просто одеться, как позавчера: джинсы, футболка и спортивные туфли.
Милош же с порога поразил ее своим костюмом – на нем были настоящие тирольские кожаные штаны, открывавшие узкие загорелые колени, высокие горные ботинки с гетрами и отороченная козьим мехом курточка. В ответ на удивленный взгляд Пат, он, смущаясь, объяснил:
– Это мне купила Руфь, все настоящее. Я ведь часто вожу в горы туристов, а им нужно, чтобы все было как сто лет назад. А вам так нельзя идти, фрау Фоулбарт. Ноги собьете и замерзнете. Я принес на всякий случай. – Милош протянул ей сверток, в котором оказались ботинки, спортивный костюм и толстый свитер. – Это мамино. Все чистое.
Пат оделась. От свитера шел горьковатый запах полыни и костра.
К полудню они были уже над альпийскими лугами, где, к удивлению Пат, и вправду бродили гладкие блестящие коровы с колокольчиками. Подъем шел плавный, и она совсем не устала, но сразу уходить от такой красоты вверх, к холодным камням и снегу, было жаль, и она попросила Милоша объявить привал.
Он согласился и, чувствуя себя здесь взрослым и хозяином, расстелил плед и достал из своего рюкзака бутылку красного сухого вина.
– Надо немного выпить, воздух здесь разреженный. Будет лучше, это проверено. – Он подал ей пластмассовый стаканчик.
– Разве не как вчера? – Пат улыбнулась одними глазами.
– Нет, здесь – нет, – точно так же ответили ей большие серьезные глаза. А вслух Милош добавил: – Надо переждать самую жару.
И они легли на траву, глядя в густое синее небо. Козий мех щекотал щеку Пат, но она не отодвигалась.
– Я специально повел вас сюда, – послышался вдруг тихий голос Милоша. – В горах все откровенно и нельзя притворяться. – Какая-то сладкая пустота заныла у Пат внутри, но она только крепче зажмурила прикрытые от солнца глаза. – Вам, наверное, показалось тогда странным наше появление на кладбище и то, как я испугался?
– Наверное, – прошептала Пат, на самом деле уже не видя ни в чем ничего странного, а видя только волшебное стечение обстоятельств, подарившее ей этого удивительного мальчика, от волос которого и сейчас, в жаркий полдень, пахло свежестью мяты.
– Так вот, просто… у меня там мама.
– Где? – не сразу поняла Пат.
– Там, на кладбище. Видите ли… Но я лучше расскажу вам все с самого начала. Я родился без отца, то есть я вообще не знаю, где он, и мама не знает. Не знала. Он только был очень богатый и добрый, она говорила. И она очень его любила. И когда я родился, она еще долго ждала, что он вернется или как-нибудь даст о себе знать, но к нам с Запада очень плохо все доходило. И мама ждала, ждала, а потом стала, как помешанная. Била меня, заставляла учить английский… И ее родители, ну, мои дед с бабкой, которые и так нас терпеть не могли, выгнали нас. Совсем. Мне было тогда десять лет. А мама ничего не умела делать, совсем ничего. И мы через Аслинг подались в Германию. Было так ужасно, мама мыла посуду в Траунштайне, но она была такая красивая, и денег не было. И вы понимаете, чем это закончилось. Но она была как блаженная, и потому денег все равно было мало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
– Всему свое время, милый, – невольно вырвалось у нее. – А теперь пойдем, я куплю тебе новую обувь. И не возражай, это твой гонорар, понял?
А потом они еще целый долгий летний день бродили по всевозможным кафе и кабачкам, которых оказалось так много в этом крошечном городке, и болтали обо всем на свете. Болтали как двое людей, которые принадлежат двум разным мирам и которым интересно обменяться впечатлениями, что-то узнать и что-то сравнить – и одновременно как две школьные подружки, которые могут позволить себе говорить обо всем и ни о чем, получая от этого равное удовольствие.
И, качаясь на качелях в маленьком парке аттракционов на самой окраине города, Пат окончательно почувствовала себя девочкой-старшеклассницей. Куда делось то множество жизней, которые она прожила и выстрадала? Легкость наполняла ее, и она смеялась нежным заливистым смехом, высоко запрокидывая голову, сияя тонко-натянутой белоснежной шеей.
– Давайте купим бутылку вина! – вдруг, немного стесняясь, предложил Милош, для которого, вероятно, бутылка вина еще представлялась запретным праздником. – И выпьем тут же, на качелях!
И они купили в маленьком итальянском магазинчике бутылку дешевого кьянти, и Милош просто-напросто отбил у нее горлышко, и они, по очереди, тянули эту кислятину. Пат душил смех, и, отбирая у мальчика бутылку, она случайно толкнула его под руку. Острый край горлышка коснулся губ Милоша, и на его нижней, чуть тяжеловатой, губе проступила алая полоска.
– Больно? – испугалась Пат, завороженно глядя, как набухают и падают вниз, на белую рубашку, тяжелые темные капли.
– Сладко, – в тон ей ответил Милош, медленно слизывая кровь.
И эта кровь вдруг отрезвила Пат.
– Уже вечереет. Мама, наверное, тебя заждалась.
– Наверное… – задумчиво и печально, как эхо, повторил Милош.
– Тогда иди домой, и…
– А завтра? Завтра мы увидимся с вами? Мы же еще не поднялись на Риги! Нельзя уехать из Кюсснахта, не побывав на Риги! – горячо воскликнул он.
– Хорошо. Завтра мы поднимемся на Риги, а послезавтра я уеду.
– Мы вместе поедем до Женевы? – обрадовался Милош.
– Нет. Или да. Не знаю. Беги домой.
И Милош вновь, как вчера, действительно побежал, не забывая при этом с видимым удовольствием поглядывать на свои новые кроссовки.
А Пат вернулась в гостиницу. Некоторое время она просто стояла у окна, прислушиваясь к вечернему лепету городка. Небо было затянуто облаками, но все улицы освещались каким-то феерическим светом, лившимся с небес. Пат в удивлении подняла голову – и обомлела: вся Риги переливалась и мигала мириадами огней, являя собой не то фантастическую новогоднюю елку, украшенную рукой великана, не то настоящую волшебную гору. Оторваться от этого зрелища было невозможно и, простояв так едва ли не целый час, Пат, не поужинав, легла.
Голова ее слегка кружилась. Что напридумывала она себе про этого мальчика? Он казался ей то младшим братом, то сыном, то товарищем. Но признаться себе в том, что порой, особенно после того странного чувственного танца, она смотрит на него как на мужчину, Пат не могла. Мужчин в шестнадцать лет не бывает. И у мужчин не бывает такого детского рта и таких детских слов. И послезавтра она уедет, как ни жаль оставлять в этой глуши действительно талантливого нищего мальчика. Пат сама не заметила, как провалилась в сон, в котором ее крепко целовал не то Мэтью, не то Стив, а по губам тек кисло-сладкий апельсиновый сок.
* * *
Утром Пат поднялась рано и оделась еще до появления Милоша. У нее не было подходящего костюма для путешествия в горы, и она решила просто одеться, как позавчера: джинсы, футболка и спортивные туфли.
Милош же с порога поразил ее своим костюмом – на нем были настоящие тирольские кожаные штаны, открывавшие узкие загорелые колени, высокие горные ботинки с гетрами и отороченная козьим мехом курточка. В ответ на удивленный взгляд Пат, он, смущаясь, объяснил:
– Это мне купила Руфь, все настоящее. Я ведь часто вожу в горы туристов, а им нужно, чтобы все было как сто лет назад. А вам так нельзя идти, фрау Фоулбарт. Ноги собьете и замерзнете. Я принес на всякий случай. – Милош протянул ей сверток, в котором оказались ботинки, спортивный костюм и толстый свитер. – Это мамино. Все чистое.
Пат оделась. От свитера шел горьковатый запах полыни и костра.
К полудню они были уже над альпийскими лугами, где, к удивлению Пат, и вправду бродили гладкие блестящие коровы с колокольчиками. Подъем шел плавный, и она совсем не устала, но сразу уходить от такой красоты вверх, к холодным камням и снегу, было жаль, и она попросила Милоша объявить привал.
Он согласился и, чувствуя себя здесь взрослым и хозяином, расстелил плед и достал из своего рюкзака бутылку красного сухого вина.
– Надо немного выпить, воздух здесь разреженный. Будет лучше, это проверено. – Он подал ей пластмассовый стаканчик.
– Разве не как вчера? – Пат улыбнулась одними глазами.
– Нет, здесь – нет, – точно так же ответили ей большие серьезные глаза. А вслух Милош добавил: – Надо переждать самую жару.
И они легли на траву, глядя в густое синее небо. Козий мех щекотал щеку Пат, но она не отодвигалась.
– Я специально повел вас сюда, – послышался вдруг тихий голос Милоша. – В горах все откровенно и нельзя притворяться. – Какая-то сладкая пустота заныла у Пат внутри, но она только крепче зажмурила прикрытые от солнца глаза. – Вам, наверное, показалось тогда странным наше появление на кладбище и то, как я испугался?
– Наверное, – прошептала Пат, на самом деле уже не видя ни в чем ничего странного, а видя только волшебное стечение обстоятельств, подарившее ей этого удивительного мальчика, от волос которого и сейчас, в жаркий полдень, пахло свежестью мяты.
– Так вот, просто… у меня там мама.
– Где? – не сразу поняла Пат.
– Там, на кладбище. Видите ли… Но я лучше расскажу вам все с самого начала. Я родился без отца, то есть я вообще не знаю, где он, и мама не знает. Не знала. Он только был очень богатый и добрый, она говорила. И она очень его любила. И когда я родился, она еще долго ждала, что он вернется или как-нибудь даст о себе знать, но к нам с Запада очень плохо все доходило. И мама ждала, ждала, а потом стала, как помешанная. Била меня, заставляла учить английский… И ее родители, ну, мои дед с бабкой, которые и так нас терпеть не могли, выгнали нас. Совсем. Мне было тогда десять лет. А мама ничего не умела делать, совсем ничего. И мы через Аслинг подались в Германию. Было так ужасно, мама мыла посуду в Траунштайне, но она была такая красивая, и денег не было. И вы понимаете, чем это закончилось. Но она была как блаженная, и потому денег все равно было мало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70