– Если я когда-нибудь буду платить женщинам, то, возможно, прельщусь теми, которых отвергал Райт.
– Во всем мире для вас не найдется достаточно денег, чтобы купить меня, – сказала она, и голос ее дрожал от еле сдерживаемой ярости.
Он рассмеялся. Рассмеялся, черт его возьми! Затем, очень медленно и осторожно, он наклонился, обхватил ее голову руками так, что его пальцы погрузились в волосы, и поцеловал ее.
– Спокойной ночи, Оливия, – ласково сказал он. Она стояла, замерев, пока он шел через комнату к двери, потом услышала, как дверь открылась, затем захлопнулась. Очень медленно и осторожно, будто сделанная из стекла, Оливия направилась к выходу и дважды повернула ключ в замке, потом поднялась по лестнице в свою квартирку.
Она постояла в темноте, затем сбросила одежду и вошла в душевую, включила очень горячую, насколько можно терпеть, воду и стояла под струей долго-долго, пока наконец не почувствовала себя очистившейся не только от обвинений Эдварда Арчера, но и от его прикосновений и от стыда, что не отвергла их.
4
На следующее утро Дольчи явилась с коробкой шоколадных конфет из магазина, что находился на той же улице, и искренне извинилась.
– Прости за то, что я вчера наговорила, – заявила она с порога со смущением на лице. – Я была так увлечена, доказывая, что все, что ты сделала, – это твое личное дело, что не обратила внимание на самое главное.
– Ты не обязана извиняться передо мной.
Дольчи взяла ее за руку.
– Я прямо подскочила в кровати, когда наконец поняла, что ты мне тогда сказала – что девушка на той ужасной фотографии, та девушка, у которой был роман с Чарлзом Райтом, не ты.
Оливия вздохнула.
– Нет, то была не я, – сказала она тихим голосом. – Это была вовсе не я. Извинения не нужны. – Она положила руку на руку Дольчи. – Я знаю, ты – мой друг, и…
– Я так сожалею, что завела вчера вечером этот глупый, разговор.
– Он не был глупым, – сказала Оливия, улыбнувшись. – Ты была добра и великодушна, и я благодарю тебя за это.
Дольчи улыбнулась.
– Поблагодари меня лучше за конфеты. – Она положила коробку на письменный стол Оливии. – Я проявила большую силу воли и преданность тебе, поскольку не прикончила ее, пока несла сюда.
Оливия засмеялась.
– Ты действительно настоящий друг, Дольчи.
Сказала легко, не задумываясь. Но чем ближе к концу подходила неделя, тем дружба Дольчи все больше казалась Оливии спасательным кругом. Именно Дольчи поддержала ее, когда на следующий день пришел номер «Чаттербокса». Первое, короткое упоминание о «таинственной незнакомке» Чарлза Райта было только началом. На этот раз статья была больше и содержательнее: описывались романтические детали «любовного гнездышка в Саттон Плейс», делались дерзкие намеки на то, кто же такая эта «таинственная незнакомка», основываясь на словах мальчика-рассыльного из супермаркета, который уверял, что однажды видел ее в прихожей.
– Первое достоверное свидетельское показание, – сказала Дольчи об описании, приведенном мальчиком.
Таинственная женщина была молода и очень красива, рассказывал посыльный. Но под это описание подпадала значительная часть женского населения Манхэттена.
И она была стройной.
– Да уж, попали в точку, – сквозь зубы сказала Дольчи.
Оливия сделала героическое усилие, чтобы успокоиться, прочитав описание «незнакомки». В действительности Риа и она не были похожи друг на друга. Длинные темные волосы и стройные фигуры – вот и все сходство. Но для газетенок вроде «Чаттербокса» смешивать факты с вымыслом и догадками было делом привычным, их отличительной особенностью. Реальные факты и правда для них значили слишком мало.
«Выходные дни они проводили здесь, в небольшом коттедже у моря…» – рассказывал управляющий одного из гостиничных комплексов на Файер Айленд.
Это конечно же касалось Риа. Она как-то упоминала, что вместе с Чарлзом на уик-энды отправляется на побережье.
«…Здесь у них постоянно проходили интимные ленчи…» – доверительно сообщал старший официант ресторана в Гринвич Вилладж.
А вот это была Оливия. Но ленчей было только два – и оба связаны с бизнесом, они проводились в месте, удобном для представителя архитектурной конторы.
«…Они всегда просили дальнюю кабинку, – заливался официант, – и мы хорошо знали, поскольку постоянно обслуживали этих клиентов, когда их можно побеспокоить».
Оливия выругалась так, как не позволяла себе никогда, оторвала страницу со статьей от газеты и разорвала ее на мелкие кусочки.
– Это ложь, абсолютная ложь!
Но ложь продолжала тиражироваться до тех пор, пока даже такой новичок в мире дешевых сплетен, как Оливия, не поняла, что «Чаттербокс» готов перейти последнюю грань, разделяющую домыслы и обвинения.
Она продолжала уговаривать себя, что Риа вот-вот неожиданно появится и все прояснит. И ждала неутомимого репортера из «Чаттербокса», чтобы доказать ему, что он идет по ложному следу, смешивая истории двух разных женщин. Но ни то, ни другое ее желание не осуществлялось.
Как-то утром Дольчи вошла в магазин и протянула Оливии очередной номер газеты.
– Ты лучше сядь, – мягко сказала она.
– Что, очень плохо?.. – спросила Оливия. Девушка кивнула головой.
– На третьей странице.
Оливия обреченно вздохнула и развернула газету. Она предвидела этот момент уже несколько дней и пыталась подготовить себя к самому худшему, но когда увидела свою фотографию на четверть страницы, – себя, стоящей на пороге «Мечты Оливии», лицо ее стало белым, как бумага.
Четким шрифтом напечатано: «Оливия Харрис – таинственная женщина в жизни женатого финансиста». Более мелким шрифтом напечатанный подзаголовок объяснял, что старший официант ресторана в Вилладже не задумываясь опознал в Оливии ту самую «таинственную незнакомку».
Оливия не знала, смеяться или плакать. Официант смог назвать ее имя только потому, что она подписала счет за один из ленчей.
– Эти деньги к делу не относятся, – настаивала она, когда Чарлз потянулся за чеком. А теперь ее имя выплыло благодаря этому счету, чтобы покончить с ней.
Она долго сидела, уставившись на фото. Затем посмотрела на Дольчи. Глаза Оливии стали еще темнее на фоне побледневшей кожи.
– Я подам в суд, – с яростью прошептала она, – я вытрясу из этих грязных ублюдков все до последнего пенни.
– Успокойся, Оливия, может быть… возможно, все закончится без…
Звонок телефона прервал Дольчи на полуслове. Звонил репортер одного из бульварных журнальчиков, чтобы договориться об интервью. Утро еще не кончилось, когда Оливия вынуждена была выключить телефон. Что за нужда была отвечать на настойчивые звонки, если она заранее знала, что звонящий окажется либо репортером, настаивающим на интервью, либо клиентом, который холодным тоном объявит, что не намерен больше иметь дело с женщиной, которую по заслугам назвали «доморазрушительницей».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
– Во всем мире для вас не найдется достаточно денег, чтобы купить меня, – сказала она, и голос ее дрожал от еле сдерживаемой ярости.
Он рассмеялся. Рассмеялся, черт его возьми! Затем, очень медленно и осторожно, он наклонился, обхватил ее голову руками так, что его пальцы погрузились в волосы, и поцеловал ее.
– Спокойной ночи, Оливия, – ласково сказал он. Она стояла, замерев, пока он шел через комнату к двери, потом услышала, как дверь открылась, затем захлопнулась. Очень медленно и осторожно, будто сделанная из стекла, Оливия направилась к выходу и дважды повернула ключ в замке, потом поднялась по лестнице в свою квартирку.
Она постояла в темноте, затем сбросила одежду и вошла в душевую, включила очень горячую, насколько можно терпеть, воду и стояла под струей долго-долго, пока наконец не почувствовала себя очистившейся не только от обвинений Эдварда Арчера, но и от его прикосновений и от стыда, что не отвергла их.
4
На следующее утро Дольчи явилась с коробкой шоколадных конфет из магазина, что находился на той же улице, и искренне извинилась.
– Прости за то, что я вчера наговорила, – заявила она с порога со смущением на лице. – Я была так увлечена, доказывая, что все, что ты сделала, – это твое личное дело, что не обратила внимание на самое главное.
– Ты не обязана извиняться передо мной.
Дольчи взяла ее за руку.
– Я прямо подскочила в кровати, когда наконец поняла, что ты мне тогда сказала – что девушка на той ужасной фотографии, та девушка, у которой был роман с Чарлзом Райтом, не ты.
Оливия вздохнула.
– Нет, то была не я, – сказала она тихим голосом. – Это была вовсе не я. Извинения не нужны. – Она положила руку на руку Дольчи. – Я знаю, ты – мой друг, и…
– Я так сожалею, что завела вчера вечером этот глупый, разговор.
– Он не был глупым, – сказала Оливия, улыбнувшись. – Ты была добра и великодушна, и я благодарю тебя за это.
Дольчи улыбнулась.
– Поблагодари меня лучше за конфеты. – Она положила коробку на письменный стол Оливии. – Я проявила большую силу воли и преданность тебе, поскольку не прикончила ее, пока несла сюда.
Оливия засмеялась.
– Ты действительно настоящий друг, Дольчи.
Сказала легко, не задумываясь. Но чем ближе к концу подходила неделя, тем дружба Дольчи все больше казалась Оливии спасательным кругом. Именно Дольчи поддержала ее, когда на следующий день пришел номер «Чаттербокса». Первое, короткое упоминание о «таинственной незнакомке» Чарлза Райта было только началом. На этот раз статья была больше и содержательнее: описывались романтические детали «любовного гнездышка в Саттон Плейс», делались дерзкие намеки на то, кто же такая эта «таинственная незнакомка», основываясь на словах мальчика-рассыльного из супермаркета, который уверял, что однажды видел ее в прихожей.
– Первое достоверное свидетельское показание, – сказала Дольчи об описании, приведенном мальчиком.
Таинственная женщина была молода и очень красива, рассказывал посыльный. Но под это описание подпадала значительная часть женского населения Манхэттена.
И она была стройной.
– Да уж, попали в точку, – сквозь зубы сказала Дольчи.
Оливия сделала героическое усилие, чтобы успокоиться, прочитав описание «незнакомки». В действительности Риа и она не были похожи друг на друга. Длинные темные волосы и стройные фигуры – вот и все сходство. Но для газетенок вроде «Чаттербокса» смешивать факты с вымыслом и догадками было делом привычным, их отличительной особенностью. Реальные факты и правда для них значили слишком мало.
«Выходные дни они проводили здесь, в небольшом коттедже у моря…» – рассказывал управляющий одного из гостиничных комплексов на Файер Айленд.
Это конечно же касалось Риа. Она как-то упоминала, что вместе с Чарлзом на уик-энды отправляется на побережье.
«…Здесь у них постоянно проходили интимные ленчи…» – доверительно сообщал старший официант ресторана в Гринвич Вилладж.
А вот это была Оливия. Но ленчей было только два – и оба связаны с бизнесом, они проводились в месте, удобном для представителя архитектурной конторы.
«…Они всегда просили дальнюю кабинку, – заливался официант, – и мы хорошо знали, поскольку постоянно обслуживали этих клиентов, когда их можно побеспокоить».
Оливия выругалась так, как не позволяла себе никогда, оторвала страницу со статьей от газеты и разорвала ее на мелкие кусочки.
– Это ложь, абсолютная ложь!
Но ложь продолжала тиражироваться до тех пор, пока даже такой новичок в мире дешевых сплетен, как Оливия, не поняла, что «Чаттербокс» готов перейти последнюю грань, разделяющую домыслы и обвинения.
Она продолжала уговаривать себя, что Риа вот-вот неожиданно появится и все прояснит. И ждала неутомимого репортера из «Чаттербокса», чтобы доказать ему, что он идет по ложному следу, смешивая истории двух разных женщин. Но ни то, ни другое ее желание не осуществлялось.
Как-то утром Дольчи вошла в магазин и протянула Оливии очередной номер газеты.
– Ты лучше сядь, – мягко сказала она.
– Что, очень плохо?.. – спросила Оливия. Девушка кивнула головой.
– На третьей странице.
Оливия обреченно вздохнула и развернула газету. Она предвидела этот момент уже несколько дней и пыталась подготовить себя к самому худшему, но когда увидела свою фотографию на четверть страницы, – себя, стоящей на пороге «Мечты Оливии», лицо ее стало белым, как бумага.
Четким шрифтом напечатано: «Оливия Харрис – таинственная женщина в жизни женатого финансиста». Более мелким шрифтом напечатанный подзаголовок объяснял, что старший официант ресторана в Вилладже не задумываясь опознал в Оливии ту самую «таинственную незнакомку».
Оливия не знала, смеяться или плакать. Официант смог назвать ее имя только потому, что она подписала счет за один из ленчей.
– Эти деньги к делу не относятся, – настаивала она, когда Чарлз потянулся за чеком. А теперь ее имя выплыло благодаря этому счету, чтобы покончить с ней.
Она долго сидела, уставившись на фото. Затем посмотрела на Дольчи. Глаза Оливии стали еще темнее на фоне побледневшей кожи.
– Я подам в суд, – с яростью прошептала она, – я вытрясу из этих грязных ублюдков все до последнего пенни.
– Успокойся, Оливия, может быть… возможно, все закончится без…
Звонок телефона прервал Дольчи на полуслове. Звонил репортер одного из бульварных журнальчиков, чтобы договориться об интервью. Утро еще не кончилось, когда Оливия вынуждена была выключить телефон. Что за нужда была отвечать на настойчивые звонки, если она заранее знала, что звонящий окажется либо репортером, настаивающим на интервью, либо клиентом, который холодным тоном объявит, что не намерен больше иметь дело с женщиной, которую по заслугам назвали «доморазрушительницей».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45