– Минна, дорогая, с вами не соскучишься! Как вам это удаётся?
Он смеётся, по-прежнему обнажённый… Минна, засунув руки в муфту, смотрит ему в лицо. Она ненавидит его. Теперь она это знает точно. Она безжалостно и бесстыдно рассматривает этого измученного мальчика, его фиалковые глаза, вялый красный рот, грудь со светлыми курчавыми волосами, худые мускулистые бёдра… Она ненавидит его. Чуть наклонившись вперёд, она мягко произносит:
– Я не настолько люблю вас, чтобы прийти ещё раз. Вчера я ещё не была уверена. Позавчера я просто не думала об этом. Ведь вы тоже не знали вчера, что любите меня. Мы оба открыли для себя много нового.
И она быстро устремляется к дверям, чтобы он не успел сделать ей больно.
Антуан, возвращаясь домой пешком, пребывает в унынии по двум причинам: во-первых, потому, что наступила оттепель и грязная мостовая хлюпает под ногами, будто мокрая тряпка; во-вторых, потому, что раздражённый патрон назвал его «скрипичным мастером мумий…».
Охваченный тягостными мыслями, Антуан входит в прихожую бесшумно, не мурлыкая, как обычно, весёлую песенку, не уронив ни одного зонтика с вешалки… Он распахивает дверь гостиной без предупреждения и застывает в изумлении: Минна спит на канапе, обтянутом белой тканью в цветочек…
Она спит? Но почему? Она положила шляпку на стол, перчатки бросила на жардиньерку, а муфта её, упавшая в ногах, похожа на котёнка, свернувшегося клубком в тени…
Она спит… Как непривычен для Минны этот беспорядок, этот усталый сон неудачницы, потерпевшей очередное поражение! Он подходит ближе: она заснула, упёршись головой о сухую спинку дивана, и блестяще-металлическая волна волос укрыла ей плечо… Он наклоняется с бьющимся сердцем, взволнованный тем, что стоит рядом, испытывая смутный страх и стыд, будто вскрыл чужое письмо… Как печально спит его обожаемая девочка! Лоб слегка нахмурен, уголки губ скорбно опущены, а тонкие ноздри вдруг расширяются, с силой вдыхая воздух… неужели из этих закрытых глаз сейчас хлынут слёзы?
«Что в ней изменилось? – думает Антуан с испугом. – Это совсем другая Минна! Откуда она пришла такая усталая и такая грустная? Её сон полон отчаяния, и никогда я не чувствовал такой отчуждённости, никогда она не была такой далёкой от меня… Неужели она снова начнёт лгать?..»
Ибо ложью является уже и эта изнурённая дремота, это незнакомое выражение лица, которое, стало быть, от него скрывали… Он отступает на шаг назад. Минна пошевелилась. Руки её слегка вздрагивают, словно лапы собаки, бегущей за кем-то во сне, и она вдруг резко садится, смятенно глядя прямо перед собой:
– Это вы? Говорите же? Это вы?
Антуан смотрит на неё пристально:
– Это я, Минна. Я только что вернулся. Ты спала… Отчего ты говоришь мне «вы»?
Матово-бледная Минна вспыхивает до корней волос и, задохнувшись, поспешно набирает в грудь побольше воздуха:
– А, это ты! Какой дурной сон!
Антуан садится рядом с ней, всё ещё чувствуя неясную тревогу:
– Так расскажи мне этот дурной сон!
Она улыбается дерзкой улыбкой женщины, сознающей свою власть, и откидывает назад выбившуюся светлую прядь волос:
– Нет уж, спасибо! Я не хочу пугаться ещё раз!
– Я с тобой, моя Минна, бояться нечего, – говорит Антуан, обнимая её и накрывая почти целиком своими большими руками.
Но она, засмеявшись, ускользает от него и начинает танцевать, всё ещё подрагивая, чтобы согреться, чтобы проснуться, чтобы забыть ужасный сон – лежащего на красном ковре мальчика, белокурого, обнажённого и бездыханного…
Сегодня воскресенье – день, нарушающий привычный недельный ритм, не похожий на все прочие дни. По воскресеньям Антуан – полюбивший музыку с тех пор, как занялся реставрацией «барбитос», – водит Минну на концерты.
Минна, по правде говоря, не сумела бы объяснить, отчего она так зябнет по воскресеньям. Она усаживается в зале, стуча зубами от холода, и музыка не согревает её, потому что она слушает слишком напряжённо. Чуть наклонившись вперёд, засунув руки в муфту, она слушает музыку, не сводя глаз с дирижёра, будто по мановению руки Шевийяра или Колона вдруг поднимется занавес и начнётся таинственное действо, которое скрыто в чудесных звуках, но которое никому не дано увидеть… «Увы, – вздыхает Минна, – отчего ни в чём нет совершенства? Это бесконечное ожидание, словно слёзы, подступившие к глазам… но развязки нет!»
В это серое оттепельное воскресенье Минна одевается в серое платье из бархата цвета потускневшего серебра, с пелериной из чернобурки. Из-под шляпки, увенчанной тёмными перьями, сверкают её волосы, укрывая затылок упругим золотым узлом. Стоя в своём будуаре перед зеркалом Бро, отражающим её в разнообразных ракурсах, она с удовлетворением произносит:
«Пожалуй, я близка к идеалу светской женщины».
Затем она отправляется к мужу, ибо не может отказать себе в удовольствии поворчать на него. Сознание собственного совершенства делает её требовательной. Антуан одевается в маленькой комнатке – рядом с кабинетом и курительной, в дальнем крыле дома. Таково было желание Минны, которая не терпит «мужского барахла», равно как и нижнего белья – всё это такое некрасивое и такое шершавое на ощупь. «Если бы можно было, – говорит она, – хотя бы бантиков нашить на кальсоны и фланелевые жилеты, чтобы они выглядели пристойно, сложенные в шкафу!»
Антуан, получивший хорошую закалку в коллеже, одевается быстро и бесшумно.
– Что ты возишься? – ворчит маленькая серебристая фея.
Он обращает к ней бородатое озабоченное лицо, посверкивая белками чёрных глаз доброго авантюриста:
– А, Минна! Застегни мне левую манжету.
– Не могу, я в перчатках.
– Ты могла бы и снять…
Он, впрочем, не настаивает больше, всё такой же насупленный и встревоженный. Минна любуется собой перед старым трюмо, сосланным в эту отдалённую комнату, а потому заманчивым: всегда можно обнаружить что-то новое, вглядываясь в незнакомое зеркало…
Она вдруг начинает петь звонким и чистым голоском маленькой девочки:
Вот фиалка,
Вот малышка.
Это жёлтая мартышка!
Ти-ри-ри! Та-ра-ра-ра!
Порезвимся до утра!
Антуан ошеломленно поворачивается к ней.
– Что это такое?
– Это? Да просто песенка.
– Кто тебя научил?
Она задумывается, приставив палец к виску, и вдруг вспоминает, что эту грубоватую считалку мурлыкал, забавляясь с ней, её первый любовник-практикант. Забавное воспоминание… И она отвечает смеясь:
– Не знаю. Когда я была маленькой… Наверное, Селени напевала это на кухне…
– Удивительно, – говорит Антуан с серьёзностью, которой, конечно, не заслуживает подобный пустяк. – Отчего же я никогда не слыхал этого от Селени, хотя видел её почти так же часто, как ты…
Минна беззаботно машет рукой:
– Что ж тут странного?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46