Издав отрывистый звук, который можно было счесть смешком, она поднялась с места.
– Что-нибудь не так? – сердито спросил Джереми. Фрейда покачала головой.
– Все так, глупый. – Она взяла свою гитару и отправилась прочь.
***
Чем больше Джереми думал о Фрейде, тем сильнее злился.
– Она назвала меня глупым, – пробормотал Джереми. – Дважды.
– Что ты там бубнишь? – спросила Первая Сердитая Мышь.
Мыши были за сценой, в артистической – поправляли костюмы, прилаживали головы. Занавес должен был подняться через пять минут. Ходили слухи, что сегодня, в субботний вечер, в театр собирался прийти сам мэр Филлипоне.
– Ничего, – огрызнулся Джереми.
– Слушай, Джекс, – сказал Бенни Демарко, – не наступай мне на хвост во время масляного танца.
– Не буду.
– А вчера наступил.
– Чушь, – огрызнулся Джереми. Майкл Хай просунул голову в дверь.
– По местам, – сказал он. Джереми тяжело вздохнул.
– Что с тобой? – спросил Майкл.
– Четвертая Сердитая не с той ноги встала, – пояснил Бенни.
Джереми показал Бенни средний палец.
– Ладно, ладно, – сказал Майкл. – Расслабьтесь все. Сегодня у нас мэр. Пошли.
Мыши высыпали на сцену.
Джереми подошел к гигантской терке для сыра, занял свое место за ней.
Поднялся занавес, раздались аплодисменты. Мыши начали свою мышиную возню. Джереми оставался во тьме: ему нужно было выходить только через двадцать минут. Обычно, стоя здесь в ожидании, он глядел сквозь терку, выискивая в зале известных людей. Сегодня он попытался найти мэра. Однако вместо него он увидел в десятом ряду молодую женщину с упавшей на глаз черной прядью.
– Фрейда, – прошептал Джереми.
На ней было малиновое платье и перчатки до самых локтей. Рядом сидел какой-то франт в смокинге; его рука сжимала запястье Фрейды. Свободной рукой, кончиками пальцев, он время от времени по-хозяйски поглаживал ее по плечу.
Джереми нахмурился. Расслабься, сказал он себе. Расслабься.
Но он не мог расслабиться. Фрейда не просто назвала его глупым – она высмеяла его, высмеяла бездонный, сексуальный русский мрак его души.
А теперь солистка «The Great Unwashed» сидела здесь, пряча свой ужасный голос за малиновым платьем и прядью черных волос. Фрейда была, очевидно, знаменитостью – шикарной манхэттенской эстеткой, вышедшей развлечься вместе со своим любовником. Это привело Джереми в ярость. Он выскочил на свет, когда до положенного срока оставалось добрых две минуты. Зал взорвался аплодисментами. Остальные семеро мышей уставились на Джереми. Майкл Хай стоял за кулисами.
– Только не это, – прошептал он.
Джереми запаниковал. Он громко пискнул два раза – это было сигналом к масляному танцу из второго действия, хотя еще не кончилось первое. Начался хаос. Одни мыши послушались Джереми и стали неуверенно пританцовывать, другие замахали лапами в знак протеста. Зрители засмеялись.
Бенни Демарко, Первая Добродушная Мышь, наклонился к уху Джереми.
– Что ж ты делаешь? – прошептал он.
От огорчения Бенни дал Джереми пинка. В ответ Четвертая Сердитая Мышь свалила Бенни в маслобойку. Публика надрывалась от хохота. Драматург рядом с Майклом Хаем сыпал ругательствами. Первая Добродушная Мышь пустилась вдогонку за Четвертой Сердитой. Они растолкали напарников и забежали по терке на нижнюю часть крыши. Джереми спихнул Бенни с ее края. Бенни упал на двух других мышей и сшиб их на пол.
Зрители были в судорогах – даже те, кто видел спектакль раньше и понимал, что он срывается. Джереми тяжело дышал в своем мышином костюме, его лицо – человеческое – было красным, как свекла. Расслабься, приказал он себе. Расслабься. Но тут его взгляд снова нашел в толпе лицо Фрейды. Рот у нее был разинут, голова запрокинута – девушка буквально умирала от смеха. Ее любовник корчился рядом, тоже разинув рот.
Джереми с силой закрыл глаза, ненавидя себя за то, кем он стал – шутом. Его манера смешить была нелепой и безобразной, она приводила его в бешенство, но забавляла других. Эти другие, зрители, сейчас веселились вовсю. Они смеялись, показывая на него. Джереми не мог этого вынести. Он побежал на самый верх крыши.
– А вот и я, – прошипел он.
Он положил руки на свою мышиную голову, попытался отцепить ее. Он бил себя по щекам, колотил по ушам, дергал за макушку.
– Что он делает? – запищали мыши внизу.
Майкл Хай и драматург затаили дыхание.
– О боже, – вырвалось у Майкла.
Публика притихла. Четвертая Сердитая Мышь вцепилась в собственную голову, точно пытаясь снять с себя скальп. Остальные мыши бросились наверх,
– Не надо! – взвизгнула Третья Добродушная.
– Стой! – рявкнула Третья Сердитая.
– А вот и я, – предупредил Джереми. Он нащупал на своей шее защелки и торопливо отстегивал их. Первая Добродушная Мышь была всего в паре шагов от него.
– Образ! – просипел Бенни. – Не выходи из образа!
– А вот и я! – крикнула Четвертая Сердитая Мышь. Последняя защёлка наконец поддалась.
Нет, взмолился Майкл Хай, но было уже поздно. Путем обезглавливания, потрясшего публику, Джереми Джекс явил миру свой немощный облик.
* Ennui – скука (фр.).
** Галитоз – неприятный запах изо рта, вызванный бактериями.
*** Weltanschauung – мировоззрение (нем).
1 2 3 4 5
– Что-нибудь не так? – сердито спросил Джереми. Фрейда покачала головой.
– Все так, глупый. – Она взяла свою гитару и отправилась прочь.
***
Чем больше Джереми думал о Фрейде, тем сильнее злился.
– Она назвала меня глупым, – пробормотал Джереми. – Дважды.
– Что ты там бубнишь? – спросила Первая Сердитая Мышь.
Мыши были за сценой, в артистической – поправляли костюмы, прилаживали головы. Занавес должен был подняться через пять минут. Ходили слухи, что сегодня, в субботний вечер, в театр собирался прийти сам мэр Филлипоне.
– Ничего, – огрызнулся Джереми.
– Слушай, Джекс, – сказал Бенни Демарко, – не наступай мне на хвост во время масляного танца.
– Не буду.
– А вчера наступил.
– Чушь, – огрызнулся Джереми. Майкл Хай просунул голову в дверь.
– По местам, – сказал он. Джереми тяжело вздохнул.
– Что с тобой? – спросил Майкл.
– Четвертая Сердитая не с той ноги встала, – пояснил Бенни.
Джереми показал Бенни средний палец.
– Ладно, ладно, – сказал Майкл. – Расслабьтесь все. Сегодня у нас мэр. Пошли.
Мыши высыпали на сцену.
Джереми подошел к гигантской терке для сыра, занял свое место за ней.
Поднялся занавес, раздались аплодисменты. Мыши начали свою мышиную возню. Джереми оставался во тьме: ему нужно было выходить только через двадцать минут. Обычно, стоя здесь в ожидании, он глядел сквозь терку, выискивая в зале известных людей. Сегодня он попытался найти мэра. Однако вместо него он увидел в десятом ряду молодую женщину с упавшей на глаз черной прядью.
– Фрейда, – прошептал Джереми.
На ней было малиновое платье и перчатки до самых локтей. Рядом сидел какой-то франт в смокинге; его рука сжимала запястье Фрейды. Свободной рукой, кончиками пальцев, он время от времени по-хозяйски поглаживал ее по плечу.
Джереми нахмурился. Расслабься, сказал он себе. Расслабься.
Но он не мог расслабиться. Фрейда не просто назвала его глупым – она высмеяла его, высмеяла бездонный, сексуальный русский мрак его души.
А теперь солистка «The Great Unwashed» сидела здесь, пряча свой ужасный голос за малиновым платьем и прядью черных волос. Фрейда была, очевидно, знаменитостью – шикарной манхэттенской эстеткой, вышедшей развлечься вместе со своим любовником. Это привело Джереми в ярость. Он выскочил на свет, когда до положенного срока оставалось добрых две минуты. Зал взорвался аплодисментами. Остальные семеро мышей уставились на Джереми. Майкл Хай стоял за кулисами.
– Только не это, – прошептал он.
Джереми запаниковал. Он громко пискнул два раза – это было сигналом к масляному танцу из второго действия, хотя еще не кончилось первое. Начался хаос. Одни мыши послушались Джереми и стали неуверенно пританцовывать, другие замахали лапами в знак протеста. Зрители засмеялись.
Бенни Демарко, Первая Добродушная Мышь, наклонился к уху Джереми.
– Что ж ты делаешь? – прошептал он.
От огорчения Бенни дал Джереми пинка. В ответ Четвертая Сердитая Мышь свалила Бенни в маслобойку. Публика надрывалась от хохота. Драматург рядом с Майклом Хаем сыпал ругательствами. Первая Добродушная Мышь пустилась вдогонку за Четвертой Сердитой. Они растолкали напарников и забежали по терке на нижнюю часть крыши. Джереми спихнул Бенни с ее края. Бенни упал на двух других мышей и сшиб их на пол.
Зрители были в судорогах – даже те, кто видел спектакль раньше и понимал, что он срывается. Джереми тяжело дышал в своем мышином костюме, его лицо – человеческое – было красным, как свекла. Расслабься, приказал он себе. Расслабься. Но тут его взгляд снова нашел в толпе лицо Фрейды. Рот у нее был разинут, голова запрокинута – девушка буквально умирала от смеха. Ее любовник корчился рядом, тоже разинув рот.
Джереми с силой закрыл глаза, ненавидя себя за то, кем он стал – шутом. Его манера смешить была нелепой и безобразной, она приводила его в бешенство, но забавляла других. Эти другие, зрители, сейчас веселились вовсю. Они смеялись, показывая на него. Джереми не мог этого вынести. Он побежал на самый верх крыши.
– А вот и я, – прошипел он.
Он положил руки на свою мышиную голову, попытался отцепить ее. Он бил себя по щекам, колотил по ушам, дергал за макушку.
– Что он делает? – запищали мыши внизу.
Майкл Хай и драматург затаили дыхание.
– О боже, – вырвалось у Майкла.
Публика притихла. Четвертая Сердитая Мышь вцепилась в собственную голову, точно пытаясь снять с себя скальп. Остальные мыши бросились наверх,
– Не надо! – взвизгнула Третья Добродушная.
– Стой! – рявкнула Третья Сердитая.
– А вот и я, – предупредил Джереми. Он нащупал на своей шее защелки и торопливо отстегивал их. Первая Добродушная Мышь была всего в паре шагов от него.
– Образ! – просипел Бенни. – Не выходи из образа!
– А вот и я! – крикнула Четвертая Сердитая Мышь. Последняя защёлка наконец поддалась.
Нет, взмолился Майкл Хай, но было уже поздно. Путем обезглавливания, потрясшего публику, Джереми Джекс явил миру свой немощный облик.
* Ennui – скука (фр.).
** Галитоз – неприятный запах изо рта, вызванный бактериями.
*** Weltanschauung – мировоззрение (нем).
1 2 3 4 5