Я тоже счастлив, моя царица, так что позволь мне сегодня вечером выпить большой кубок вина, чтобы отметить возвращение Одиссеева сына.
— Телемах и мой сын, — ответила я.
Я так ждала возвращения Телемаха, а теперь боюсь за его жизнь. Женихи страшно взбудоражены и с раздражением воспримут его появление во дворце. Возвращение сына Одиссея расстроит их планы, и если бы они не боялись навсегда лишиться надежды на мою благосклонность, то его бы уже давно убили. А сам Телемах, долго ли он сможет терпеть присутствие тех, кто хочет занять место его отца?
Я научилась жить замедленно, портя глаза и пальцы за работой на станке, на котором я тку, а потом распускаю смертный покров для Лаэрта.
Каждый день я вглядывалась в небо, ища в нем доброе предзнаменование, но небо и боги Олимпа равнодушны к моим надеждам.
Сколько раз мне удавалось подавить свой гнев против женихов, но как долго еще мне удастся денно и нощно скрывать свои чувства за завесой притворства? Кричат вокруг чайки -хозяйки света, реют в воздухе у меня перед глазами, и кажется, будто они хотят что-то сказать. Мне неведом их язык, но если они могут читать в моем сердце, пусть их охватит великая жалость к Пенелопе.
Одиссей
Когда мы с Телемахом и верным моим Эвмеем подходили ко дворцу, на нас налетел с жестокими оскорблениями некий Меланфий, козопас женихов.
— Куда ты ведешь этого попрошайку? Этого грязного оборванца? Во дворец, чтобы он набил утробу объедками? Лучше бы ты заставил его мести хлев — там его место.
С этими словами Меланфий пнул меня ногой. От гнева я чуть было не потерял над собой власть, но сумел сдержаться и не проломить ему череп, у меня хватило самообладания не сорвать неосторожным поступком план, который придумали мы с Телемахом.
Итаку не узнать. Никогда не думал, что мой город можно довести до такого запустения. Фасады домов облупились, словно изъеденные проказой, мостовые совершенно разбиты, а канавы заросли бурьяном: никто их не прочищает. Внезапные порывы ветра поднимают облака пыли и сухих листьев. Палестра совершенно заброшена, и посреди нее выросло фиговое дерево.
В двух шагах от входа во дворец, у самой ограды, скопилась целая гора отбросов — объедки, оставшиеся от пиршеств; кости скота с приставшими к ним ошметками мяса, сочащиеся кровью шкуры, кучи гнилых овощей.
Старый пес, приютившийся возле этой помойки, где он и кормился, едва завидев меня, замахал хвостом, с трудом поднялся с земли и подошел ко мне. Я сразу же узнал его, бедного своего Аргуса. Столько лет он ждал меня и так отощал, что все ребра у него наперечет, но не от недостатка пищи, а от никого не щадящей старости. Бедный мой верный Аргус, если бы люди оставались такими преданными, как ты и как пастух Эвмей, мое возвращение было бы поистине благословенным и счастливым. Но мне довелось вернуться в обличье нищего, я оброс неопрятной бородой, едва передвигаюсь, согнувшись и опираясь на палку, — чтобы никто меня не узнал.
И снова я еле сдержал слезы: Аргус упал, и стало ясно, что он уже никогда не поднимется, ибо волнение от встречи со столь долго отсутствовавшим хозяином убило его. Я только протянул руку, чтобы погладить его по голове, он на мгновение открыл глаза, и тут же тень смерти легла на них. А сколько мы вместе с ним гонялись по густым зарослям кустарника за дикими кабанами, и как он радовался удачной охоте, бедный мой пес Аргус.
Мне оказал гостеприимство живущий в горах бедный пастух; меня пнул на дороге подлый козопас; меня с любовью признал старый дряхлый Аргус, не вынесший столь сильного волнения… Вот так встретили Одиссея в его собственном царстве после кровопролитной войны и после всяческих приключений, пережитых им на пути домой. Где праздничные стяги и радостные песни подданных, где венки из цветов, которыми награждают победителей, возвратившихся на родину? Где жена и ее ласки? Не только мои глаза, но и мое сердце под отрепьями нищего источает горькие слезы.
Вслед за Телемахом и Эвмеем я направился в большой зал замка, опираясь на палку, как старик, нуждающийся в отдохновении и пище, но остановился на пороге, как и подобает человеку, ждущему подаяния.
Женихи пировали под пение Терпиада и почти не заметили нашего прихода. Лишь Ангиной в знак приветствия махнул рукой Телемаху и протянул в его сторону кубок с вином. А кое-кто из женихов только кивнул Телемаху, словно он не наследник трона, а обычный гость.
Телемах велел Эвмею подать мне хлеб, и я опустил его в свою суму; потом он посоветовал мне попросить милостыню и у женихов, когда Терпиад закончит пение.
И тут Антиной стал упрекать Эвмея:
— Зачем ты привел в город еще одного попрошайку? Нам и так уже некуда деваться от всякого сброда, пожирающего отбросы! Ты ноешь каждый раз, когда надо заколоть свинью для нашего пира, а сам, бесстыжий, хочешь добавить еще одного обжору к тем, что и так не дают нам покоя ни днем ни ночью.
Эвмей ответил Антиною, что всяких певцов, ремесленников, целителей, фокусников, кулачных бойцов, шарлатанов и плутов охотно принимают во дворце и щедро осыпают дарами, а когда приходит нищий, который и вправду нуждается, никто не желает ему помочь.
Ободренный славами Эвмея, я тоже обратился к Антиною, чтобы умерить его гордыню.
— Похоже, — сказался, — ты и горсти соли пожалеешь для бедного голодного нищего, который придет к тебе в дом, раз ты пожалел для меня кусок хлеба, к тому же тебе не принадлежащего.
Заносчивый Антиной, обвиненный в том, что он ест чужой хлеб, схватил скамейку и запустил ею в меня, задев мне плечо. И снова я сдержался, крепко сжав зубы; я уже хорошо знал, что из всех женихов Антиной самый могущественный и всеми признан как первый претендент на руку Пенелопы. Я упал на пол, словно этот удар раздробил мне кость, чем вызвал безудержный смех женихов. Выходит, боль человека — забавное зрелище. Но для них я не человек, а нищий.
Все это происходило в то время, когда Пенелопа благоразумно оставалась в своих покоях наверху.
Как долго я смогу выдерживать эти жестокие муки притворства, не знаю. Насколько же легче биться с врагом лицом к лицу или строить под стенами Трои деревянного коня с вместительным брюхом для ахейских воинов. Здесь Одиссей больше не Одиссей. Сначала меня пнул ногой подлый козопас, потом ударил в плечо Антиной. Его первого ждет смерть, когда пробьет час мщения.
Пенелопу я еще не видел. Но как тяжко мое возвращение. Сколько унижений, сколько обид! Если бы я не испытал радости встречи с Телемахом, если бы меня не утешила верность пастуха Эвмея и бедного пса Аргуса, я бы не знал, какого бога молить, чтобы он даровал мне силу вынести такой прием.
Телемах тоже сумел сдержать гнев, когда Антиной нанес мне удар. Он проявил ровно столько чувств, сколько необходимо, чтобы защитить бедного попрошайку, пришедшего во дворец вместе с ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
— Телемах и мой сын, — ответила я.
Я так ждала возвращения Телемаха, а теперь боюсь за его жизнь. Женихи страшно взбудоражены и с раздражением воспримут его появление во дворце. Возвращение сына Одиссея расстроит их планы, и если бы они не боялись навсегда лишиться надежды на мою благосклонность, то его бы уже давно убили. А сам Телемах, долго ли он сможет терпеть присутствие тех, кто хочет занять место его отца?
Я научилась жить замедленно, портя глаза и пальцы за работой на станке, на котором я тку, а потом распускаю смертный покров для Лаэрта.
Каждый день я вглядывалась в небо, ища в нем доброе предзнаменование, но небо и боги Олимпа равнодушны к моим надеждам.
Сколько раз мне удавалось подавить свой гнев против женихов, но как долго еще мне удастся денно и нощно скрывать свои чувства за завесой притворства? Кричат вокруг чайки -хозяйки света, реют в воздухе у меня перед глазами, и кажется, будто они хотят что-то сказать. Мне неведом их язык, но если они могут читать в моем сердце, пусть их охватит великая жалость к Пенелопе.
Одиссей
Когда мы с Телемахом и верным моим Эвмеем подходили ко дворцу, на нас налетел с жестокими оскорблениями некий Меланфий, козопас женихов.
— Куда ты ведешь этого попрошайку? Этого грязного оборванца? Во дворец, чтобы он набил утробу объедками? Лучше бы ты заставил его мести хлев — там его место.
С этими словами Меланфий пнул меня ногой. От гнева я чуть было не потерял над собой власть, но сумел сдержаться и не проломить ему череп, у меня хватило самообладания не сорвать неосторожным поступком план, который придумали мы с Телемахом.
Итаку не узнать. Никогда не думал, что мой город можно довести до такого запустения. Фасады домов облупились, словно изъеденные проказой, мостовые совершенно разбиты, а канавы заросли бурьяном: никто их не прочищает. Внезапные порывы ветра поднимают облака пыли и сухих листьев. Палестра совершенно заброшена, и посреди нее выросло фиговое дерево.
В двух шагах от входа во дворец, у самой ограды, скопилась целая гора отбросов — объедки, оставшиеся от пиршеств; кости скота с приставшими к ним ошметками мяса, сочащиеся кровью шкуры, кучи гнилых овощей.
Старый пес, приютившийся возле этой помойки, где он и кормился, едва завидев меня, замахал хвостом, с трудом поднялся с земли и подошел ко мне. Я сразу же узнал его, бедного своего Аргуса. Столько лет он ждал меня и так отощал, что все ребра у него наперечет, но не от недостатка пищи, а от никого не щадящей старости. Бедный мой верный Аргус, если бы люди оставались такими преданными, как ты и как пастух Эвмей, мое возвращение было бы поистине благословенным и счастливым. Но мне довелось вернуться в обличье нищего, я оброс неопрятной бородой, едва передвигаюсь, согнувшись и опираясь на палку, — чтобы никто меня не узнал.
И снова я еле сдержал слезы: Аргус упал, и стало ясно, что он уже никогда не поднимется, ибо волнение от встречи со столь долго отсутствовавшим хозяином убило его. Я только протянул руку, чтобы погладить его по голове, он на мгновение открыл глаза, и тут же тень смерти легла на них. А сколько мы вместе с ним гонялись по густым зарослям кустарника за дикими кабанами, и как он радовался удачной охоте, бедный мой пес Аргус.
Мне оказал гостеприимство живущий в горах бедный пастух; меня пнул на дороге подлый козопас; меня с любовью признал старый дряхлый Аргус, не вынесший столь сильного волнения… Вот так встретили Одиссея в его собственном царстве после кровопролитной войны и после всяческих приключений, пережитых им на пути домой. Где праздничные стяги и радостные песни подданных, где венки из цветов, которыми награждают победителей, возвратившихся на родину? Где жена и ее ласки? Не только мои глаза, но и мое сердце под отрепьями нищего источает горькие слезы.
Вслед за Телемахом и Эвмеем я направился в большой зал замка, опираясь на палку, как старик, нуждающийся в отдохновении и пище, но остановился на пороге, как и подобает человеку, ждущему подаяния.
Женихи пировали под пение Терпиада и почти не заметили нашего прихода. Лишь Ангиной в знак приветствия махнул рукой Телемаху и протянул в его сторону кубок с вином. А кое-кто из женихов только кивнул Телемаху, словно он не наследник трона, а обычный гость.
Телемах велел Эвмею подать мне хлеб, и я опустил его в свою суму; потом он посоветовал мне попросить милостыню и у женихов, когда Терпиад закончит пение.
И тут Антиной стал упрекать Эвмея:
— Зачем ты привел в город еще одного попрошайку? Нам и так уже некуда деваться от всякого сброда, пожирающего отбросы! Ты ноешь каждый раз, когда надо заколоть свинью для нашего пира, а сам, бесстыжий, хочешь добавить еще одного обжору к тем, что и так не дают нам покоя ни днем ни ночью.
Эвмей ответил Антиною, что всяких певцов, ремесленников, целителей, фокусников, кулачных бойцов, шарлатанов и плутов охотно принимают во дворце и щедро осыпают дарами, а когда приходит нищий, который и вправду нуждается, никто не желает ему помочь.
Ободренный славами Эвмея, я тоже обратился к Антиною, чтобы умерить его гордыню.
— Похоже, — сказался, — ты и горсти соли пожалеешь для бедного голодного нищего, который придет к тебе в дом, раз ты пожалел для меня кусок хлеба, к тому же тебе не принадлежащего.
Заносчивый Антиной, обвиненный в том, что он ест чужой хлеб, схватил скамейку и запустил ею в меня, задев мне плечо. И снова я сдержался, крепко сжав зубы; я уже хорошо знал, что из всех женихов Антиной самый могущественный и всеми признан как первый претендент на руку Пенелопы. Я упал на пол, словно этот удар раздробил мне кость, чем вызвал безудержный смех женихов. Выходит, боль человека — забавное зрелище. Но для них я не человек, а нищий.
Все это происходило в то время, когда Пенелопа благоразумно оставалась в своих покоях наверху.
Как долго я смогу выдерживать эти жестокие муки притворства, не знаю. Насколько же легче биться с врагом лицом к лицу или строить под стенами Трои деревянного коня с вместительным брюхом для ахейских воинов. Здесь Одиссей больше не Одиссей. Сначала меня пнул ногой подлый козопас, потом ударил в плечо Антиной. Его первого ждет смерть, когда пробьет час мщения.
Пенелопу я еще не видел. Но как тяжко мое возвращение. Сколько унижений, сколько обид! Если бы я не испытал радости встречи с Телемахом, если бы меня не утешила верность пастуха Эвмея и бедного пса Аргуса, я бы не знал, какого бога молить, чтобы он даровал мне силу вынести такой прием.
Телемах тоже сумел сдержать гнев, когда Антиной нанес мне удар. Он проявил ровно столько чувств, сколько необходимо, чтобы защитить бедного попрошайку, пришедшего во дворец вместе с ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38