Вышеизложенная проповедь была представлена вам Департаментом тяжелых безумств Бунтарского колледжа в надежде объяснить читателям, почему глобальный симпозиум по вопросам спасения Земли, собравший такое количество мировых светил, пошел вкривь и вкось.
Не успел еще доктор Джон Лилли закончить в среду утром свою лекцию о разуме морских млекопитающих (он как раз говорил о том, что «продолжение диалога с китообразными может перевернуть наши представления обо всех живых организмах и планете, на которой мы сосуществуем»), как на него посыпались нападки. Определенная часть аудитории считала, что, пока мы не научимся общаться друг с другом, попытки наладить коммуникативный процесс с животными – бесполезная трата времени и денег.
– А как же человеческое общение? – кричали сторонники этого мнения.
– Мой бывший муж, – заявила одна женщина, – не понимал ни слова из того, что я ему говорила. Вы считаете, он способен понять дельфина?
– И чё, какая-то рыбина вытащит мою семью из гетто, – возмущался мужчина, – и устроит на работу? Если нет, на хрен мне сдались твои киты!
Резко ограниченное поле зрения.
Ли-Шери сочла, что вопросы не лишены смысла, хотя оппоненты могли бы вести себя и повежливей. Принцессе стало стыдно перед доктором Лилли за грубиянов, и она искренне порадовалась, что он сумел деликатно выйти из положения. Вообще по сравнению с послеобеденной суматохой утреннее заседание прошло как по маслу – точнее, как по дельфиньему поту.
В связи с тем, что экологический симпозиум начался на два дня позже – и все из-за Дятла, этого сукина сына с птичьими мозгами, – график мероприятий требовалось уплотнить как минимум вдвое (Гавайи, родина маи-маи и лома-лома, были самым подходящим местом для удвоения). «Круглый стол», посвященный вопросам контрацепции, объединили с семинаром по охране материнства и детства. Под баньяном собрались толпы экспертов, из уст которых словно пена беспрерывным потоком текли факты и цифры. Превалирующая точка зрения собравшихся выяснилась уже в самом начале дискуссии. Звучала она так: если младенцев приносят не аисты, с аистами следует об этом договориться. Кроме того, необходимо постараться привлечь их к воспитанию детей.
Для пущей ясности оговоримся, что сей тезис был высказан лишь несколькими участниками семинара, но значительная и весьма шумная часть аудитории поддержала его с таким грозным энтузиазмом, что это мнение стало определяющим. «Пусть мужики следят не за рождаемостью, а за своими членами!» – крикнула женщина из третьего ряда. Гром аплодисментов заглушил голос лекторши, которая пропагандировала в качестве контрацептива… да, да, морковное семя. «По-моему, это уже перебор», – подумала принцесса.
В воздухе запахло скандалом. Не спасало даже палящее солнце. Кое-кто из публики вышел промочить горло или окунуться в море. На лице Хулиетты читалось желание сделать то же самое. Ли-Шери выглядывала из-под зонтика, являя собой легкую мишень для пуль из «серого вещества».
Тем временем на импровизированной сцене редакторша одного из нью-йоркских журналов – эффектная бизнес-леди с острым, как стальной капкан, умом и, по слухам, с точно таким же ртом, сердцем и вагиной – пыталась подвести итог обсуждению. В первую очередь она сообщила, что уход за младенцем начинается с момента зачатия и что круглосуточная забота о ребенке на протяжении девяти месяцев без всякой передышки – вопиющая несправедливость. Голосом, который у Ли-Шери вызвал ассоциацию с отбойным молотком, вгрызающимся в нанизанные на нитку жемчужины, редакторша представила аудитории последние достижения в сфере акушерства. При этом она утверждала, что свой личный и общественный потенциал женщины начнут осознавать не раньше, чем искусственное оплодотворение и экстракорпоральная беременность станут обычной практикой на всем земном шаре. Редакторша не остановилась на проблеме ликвидации первородного греха. Она также заявила, что дети еще с рождения должны пользоваться всеми благами коллективно-профессиональной опеки, и призвала участников симпозиума обратиться к правительству с требованием немедленно выделить средства на содержание специальных учреждений, работники которых обеспечат стандартизованное воспитание детям, освободив тем самым родителей.
Принцесса как раз мысленно высчитывала, сколько акций подобного учреждения она приобрела бы, когда стареющий поэт-юморист, приглашенный, так сказать, для выражения «особого мнения», именно это и сделал. Он сказал редакторше, что, распространяя свои идеи, она «сыплет на цветы жизни ядовитую серу». Поэт был изрядно набравшись, но в творческой среде это никогда не считалось серьезной помехой выступлению.
– Что же это выйдут за дети, если они появятся на свет благодаря химической формуле, а не плотскому удовольствию? – вопрошал поэт. – Несомненно, каждый из них родится с двумя глазами и нужным числом пальцев на ногах, но будет ли их воля достаточно горяча, все ли пальцы окажутся на месте у их фантазии? С чем будут соединены их души – с пульсирующей нитью живой вселенной или с мутным осадком на дне пробирки? Каким вырастет младенец, выплюнутый по сигналу хронометра из пластикового чрева, лишенный естественного ритма, связи с матерью, толкотни повседневной жизни? Чем заполнится крошечное пространство у него между глазами – синтетической жидкостью? Не отпечатается ли в глубине его сердца – или где-нибудь еще – клеймо андроида?
Редакторша обвела публику долгим взглядом, полным привычно-скучающего раздражения.
– Вы, очевидно, боитесь, – обратилась она к поэту, – что дети, зачатые новым способом, не поймут ваших шуток?
– К дьяволу сентиментальную чушь! – выкрикнул кто-то, но поэт, то ли вошедший в раж, то ли просто изрядно пьяный, продолжал:
– Дети, взращенные государством, вскормленные роботами, дети, слезы которым вытирали «профессиональные специалисты», а колыбельные пели машины с металлическими голосами, – какое общество, по-вашему, построят эти дети, когда вырастут? Неужели вы хотя бы на миг допускаете, что люди, с молоком впитавшие правительственные доктрины, не станут инструментами этого правительства? Они обречены жить в тоталитарной системе, где правит тирания, – сбываются худшие кошмары…
К этому времени речь поэта совсем потонула в шиканье и свисте, и его слова были слышны только в первых рядах. Тогда поэт достал бутылку из-под джина и начал говорить в нее. Негромко. Редакторша нью-йоркского журнала презрительно усмехалась. В сторону подиума полетели многочисленные оскорбления и как минимум одна спелая папайя. Затем последовала общая перепалка, знакомая всем, кто жил в последней четверти двадцатого века.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70