Скорей всего, резаную травму на руке ему нанесли соседи и под шумок свалили все на Колю.
Очнулся он в лечебнице, с зашитым запястьем, мокрый снизу и сумерками в мозгах. Постепенно напичканный нейролептиками, пациент успокоился, хорошо себя зарекомендовал перед докторами и младшим медперсоналом. В беседах с лечащим врачом поведал о своей нахлынувшей мизантропии, о причинах, ее вызвавших, и поинтересовался, как он сам может себе помочь. Доктор посочувствовал Колиному горю, отметил позитивное стремление к самопомощи, подарил блокнот в мелкую клеточку и велел отображать в нем возникающие образы и записывать мысли, а если получится, даже стихи.
Его заветный блокнот, в который Коля записывал умные мысли на протяжении долгих лет, лежал дома. Но стихов в нем не было. Стихи Коля не писал никогда в жизни, поэтому он был несказанно удивлен, когда перед сном написал на новой странице следующие строчки и нарисовал к ним картинку, изображающую людей, спасающихся и гибнущих от тяжелой небесной кары.
Однажды
Однажды, когда здесь меня не будет,
Я вьюгой белою провою в ваши уши.
Просыплюсь чистым снегом, дорогие люди,
На ваши спины сколиозные и души.
Но знайте, было б лучше, буду гадом,
Пройтись по вам, чтоб не терять лицо,
Не снегом чистым, а хрустальным градом
Размером в страусиное яйцо.
Стихотворение Коле не понравилось, в нем пока присутствовала ненависть к людям, укравшим его машину, и, следовательно, сам он был не совсем здоров. "Надо написать еще одно", — решил он и пошел в туалет покурить и подумать над темой следующего вирша. Там он разорвал на мелкие клочки и спустил в унитаз картинку, разумно рассудив не показывать ее врачу, и, вернувшись в палату, написал следующий опус.
Вопрос к людям
Хоть это вовсе меня и не красит,
Хочется людям вопрос мне задать:
Вы меня любите так же, как вас я,
Или поменьше, ити вашу мать?
"Вот это уже лучше, — решил Коля. — Присутствует некая философская, наводящая на размышления двусмысленность". Он принял на ночь положенную половинку таблетки азалептина и уснул, довольный собой. Лечащий врач, прочитав стихи, тоже остался доволен. Он высказал предположение, что из Коли может выйти неплохой поэт, пояснил, что люди порой не подозревают о заложенном в них потенциале. Упомянул он и о стрессовых факторах, влияющих на его раскрытие, как это и произошло в Колином случае. Потом попросил у автора разрешения показать стихи своей жене и, получив согласие, переписал их себе на рецептурный бланк.
Энгельс был вторым человеком, с кем сейчас в курилке Коля поделился сокровенным о своих первых литературных опытах. В стихах Энгельс ничего не соображал, но на всякий случай сказал, что ему очень понравилось.
Выписался Коля на неделю раньше Энгельса. Он вернулся домой, к своему рыжему коту Загрызу, к любимым индийским благовониям и статуэткам древних богов, к книжкам Карлоса Кастанеды и Ошо и коллекции музыкальных записей своего идола — певца Бона Джови, из-за которого они с Энгельсом, почитателем "Led Zeppelin", чуть не переругались. Извинился перед соседями за причиненные неприятности и позвонил Арсению по поводу работы.
Встретиться договорились сразу на новом объекте, где под присмотром Маркса и было решено Колю протестировать и присмотреться поближе.
С ранних лет Коля увлекался индийской философией и религией. Некоторое время он посещал семинары и занятия по хатха-йоге, встречался с доморощенными, сверкавшими сумасшедшими глазами гуру, читал умные индийские и американские книжки. Силился постичь истину и найти справедливость, но потом, разочаровавшись в учениях, стал заниматься в одиночку, осознав, что путь к истине у каждого свой.
Изо дня в день при помощи асан и дыхательной гимнастики, вегетарианской пищи и брахмачарьи Коля расширял свой диапазон восприятия реальности, изменял сознание, пытаясь достичь просветления, пока не нашел утешение в работе, которая несет радость людям и позволяет безбедно жить. Он с каждым днем совершенствовал свое мастерство и искусство любви ко всему живому.
На работе в ЖЭКе, где он шесть лет трудился сантехником, отрабатывая ведомственную комнату в доме тридцать шесть на Первой Брестской, его прозвали Колей Йогнутым. Сначала называли за глаза, а потом и открыто. Коля совсем не обижался на невежество коллег. Свое прозвище он считал новым духовным именем, посланным ему Богом за усердие. Когда истекли шесть лет квартирной кабалы в ЖЭКе и за Колей пожизненно на законном основании закреплена была жилплощадь, он ушел на вольные хлеба. Теперь при встречах с заказчиками и случайными работягами он нередко представлялся своим новым именем, ставшим через несколько лет брендом в узких кругах московской облицовочной индустрии.
"Скажите, а кто вам плитку будет класть? Ах, уже положили? Коля Йогнутый? Как же, наслышаны!" — часто можно было услышать в телефонных разговорах между мелкими квартирными прорабами и заказчиками.
Первый Колин объект в составе бригады был несложный. Ванная, туалет, полоска из плитки на стене и пол на кухне. Квартира была жилая, хозяева ушли на работу, оставив работникам кроме ключей от аппартаментов еще и черного терьера, запертого от греха подальше в комнате, предупредив облицовщиков, что пес очень свиреп. Четырехлапый узник громко скулил, гавкал, царапал когтями дверь, пытаясь вырваться и разузнать, что же такого интересного происходит на кухне. Наверно, очень волновался за свою миску с едой, которую впопыхах забыли поставить ему в комнату. Неизвестно, каким образом псу все-таки удалось вырваться. Услышав приближающуюся опасность, Маркс с Колей среагировали оперативно и заперлись каждый на своем рабочем месте: Маркс в туалете, а Коля на кухне, откуда через стекло в двери наблюдал за дебоширом и докладывал товарищу текущую обстановку. Рабочий день пропал. Злая псина разлила по полу и сожрала полбанки клея ПВА, разорвала в клочья и разметала по прихожей мешок с цементом, разнесла вдребезги несколько плиток и теперь с грозным лаем рвалась на кухню и в туалет, всем своим видом намекая, что незваных гостей ждет такая же участь. Еду, которую Коля в надежде на дружеские отношения успел выставить в прихожую, черный терьер проглотил в один миг и никаких признаков симпатии не выказал, продолжая буянить и еще громче гавкать. Мало того, он еще сожрал Колин ленч, предварительно превратив в клочья его любимый рюкзак, а это было крайне несправедливо. Нужно было что-то предпринимать, а идей никаких не было.
…Прошло уже три часа, как Маркс сидел в туалете, теша со скуки разум женским приунитазным чтивом из жизни японских гейш, а Коля, выработав весь раствор, сидел на полу в позе лотоса и медитировал под собачьи вопли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Очнулся он в лечебнице, с зашитым запястьем, мокрый снизу и сумерками в мозгах. Постепенно напичканный нейролептиками, пациент успокоился, хорошо себя зарекомендовал перед докторами и младшим медперсоналом. В беседах с лечащим врачом поведал о своей нахлынувшей мизантропии, о причинах, ее вызвавших, и поинтересовался, как он сам может себе помочь. Доктор посочувствовал Колиному горю, отметил позитивное стремление к самопомощи, подарил блокнот в мелкую клеточку и велел отображать в нем возникающие образы и записывать мысли, а если получится, даже стихи.
Его заветный блокнот, в который Коля записывал умные мысли на протяжении долгих лет, лежал дома. Но стихов в нем не было. Стихи Коля не писал никогда в жизни, поэтому он был несказанно удивлен, когда перед сном написал на новой странице следующие строчки и нарисовал к ним картинку, изображающую людей, спасающихся и гибнущих от тяжелой небесной кары.
Однажды
Однажды, когда здесь меня не будет,
Я вьюгой белою провою в ваши уши.
Просыплюсь чистым снегом, дорогие люди,
На ваши спины сколиозные и души.
Но знайте, было б лучше, буду гадом,
Пройтись по вам, чтоб не терять лицо,
Не снегом чистым, а хрустальным градом
Размером в страусиное яйцо.
Стихотворение Коле не понравилось, в нем пока присутствовала ненависть к людям, укравшим его машину, и, следовательно, сам он был не совсем здоров. "Надо написать еще одно", — решил он и пошел в туалет покурить и подумать над темой следующего вирша. Там он разорвал на мелкие клочки и спустил в унитаз картинку, разумно рассудив не показывать ее врачу, и, вернувшись в палату, написал следующий опус.
Вопрос к людям
Хоть это вовсе меня и не красит,
Хочется людям вопрос мне задать:
Вы меня любите так же, как вас я,
Или поменьше, ити вашу мать?
"Вот это уже лучше, — решил Коля. — Присутствует некая философская, наводящая на размышления двусмысленность". Он принял на ночь положенную половинку таблетки азалептина и уснул, довольный собой. Лечащий врач, прочитав стихи, тоже остался доволен. Он высказал предположение, что из Коли может выйти неплохой поэт, пояснил, что люди порой не подозревают о заложенном в них потенциале. Упомянул он и о стрессовых факторах, влияющих на его раскрытие, как это и произошло в Колином случае. Потом попросил у автора разрешения показать стихи своей жене и, получив согласие, переписал их себе на рецептурный бланк.
Энгельс был вторым человеком, с кем сейчас в курилке Коля поделился сокровенным о своих первых литературных опытах. В стихах Энгельс ничего не соображал, но на всякий случай сказал, что ему очень понравилось.
Выписался Коля на неделю раньше Энгельса. Он вернулся домой, к своему рыжему коту Загрызу, к любимым индийским благовониям и статуэткам древних богов, к книжкам Карлоса Кастанеды и Ошо и коллекции музыкальных записей своего идола — певца Бона Джови, из-за которого они с Энгельсом, почитателем "Led Zeppelin", чуть не переругались. Извинился перед соседями за причиненные неприятности и позвонил Арсению по поводу работы.
Встретиться договорились сразу на новом объекте, где под присмотром Маркса и было решено Колю протестировать и присмотреться поближе.
С ранних лет Коля увлекался индийской философией и религией. Некоторое время он посещал семинары и занятия по хатха-йоге, встречался с доморощенными, сверкавшими сумасшедшими глазами гуру, читал умные индийские и американские книжки. Силился постичь истину и найти справедливость, но потом, разочаровавшись в учениях, стал заниматься в одиночку, осознав, что путь к истине у каждого свой.
Изо дня в день при помощи асан и дыхательной гимнастики, вегетарианской пищи и брахмачарьи Коля расширял свой диапазон восприятия реальности, изменял сознание, пытаясь достичь просветления, пока не нашел утешение в работе, которая несет радость людям и позволяет безбедно жить. Он с каждым днем совершенствовал свое мастерство и искусство любви ко всему живому.
На работе в ЖЭКе, где он шесть лет трудился сантехником, отрабатывая ведомственную комнату в доме тридцать шесть на Первой Брестской, его прозвали Колей Йогнутым. Сначала называли за глаза, а потом и открыто. Коля совсем не обижался на невежество коллег. Свое прозвище он считал новым духовным именем, посланным ему Богом за усердие. Когда истекли шесть лет квартирной кабалы в ЖЭКе и за Колей пожизненно на законном основании закреплена была жилплощадь, он ушел на вольные хлеба. Теперь при встречах с заказчиками и случайными работягами он нередко представлялся своим новым именем, ставшим через несколько лет брендом в узких кругах московской облицовочной индустрии.
"Скажите, а кто вам плитку будет класть? Ах, уже положили? Коля Йогнутый? Как же, наслышаны!" — часто можно было услышать в телефонных разговорах между мелкими квартирными прорабами и заказчиками.
Первый Колин объект в составе бригады был несложный. Ванная, туалет, полоска из плитки на стене и пол на кухне. Квартира была жилая, хозяева ушли на работу, оставив работникам кроме ключей от аппартаментов еще и черного терьера, запертого от греха подальше в комнате, предупредив облицовщиков, что пес очень свиреп. Четырехлапый узник громко скулил, гавкал, царапал когтями дверь, пытаясь вырваться и разузнать, что же такого интересного происходит на кухне. Наверно, очень волновался за свою миску с едой, которую впопыхах забыли поставить ему в комнату. Неизвестно, каким образом псу все-таки удалось вырваться. Услышав приближающуюся опасность, Маркс с Колей среагировали оперативно и заперлись каждый на своем рабочем месте: Маркс в туалете, а Коля на кухне, откуда через стекло в двери наблюдал за дебоширом и докладывал товарищу текущую обстановку. Рабочий день пропал. Злая псина разлила по полу и сожрала полбанки клея ПВА, разорвала в клочья и разметала по прихожей мешок с цементом, разнесла вдребезги несколько плиток и теперь с грозным лаем рвалась на кухню и в туалет, всем своим видом намекая, что незваных гостей ждет такая же участь. Еду, которую Коля в надежде на дружеские отношения успел выставить в прихожую, черный терьер проглотил в один миг и никаких признаков симпатии не выказал, продолжая буянить и еще громче гавкать. Мало того, он еще сожрал Колин ленч, предварительно превратив в клочья его любимый рюкзак, а это было крайне несправедливо. Нужно было что-то предпринимать, а идей никаких не было.
…Прошло уже три часа, как Маркс сидел в туалете, теша со скуки разум женским приунитазным чтивом из жизни японских гейш, а Коля, выработав весь раствор, сидел на полу в позе лотоса и медитировал под собачьи вопли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55