Глазят друг дружку и глазят… Пока глаза не повылазят.
Виолетта, как увидала маму с дочкой, да ихнюю фамилию у секретарши прочла, так сразу же остудила их рвение побороть потусторонние явления нашей жизни: «Извините, дамы, но я с такими сильными сглазами не работаю! Я, простите меня, свое биополе сохраняю! Вам может помочь только основательница нашего Ордена — Кургузкина Клавдия Семеновна. Если хотите знать, у нее мама настоящей, форменной ведьмой была! Без всяких шуточек и регистрации в налоговой инспекции! А дочка от мамы, как известно, словно яблонька от вишенки — недалеко катится! Вот к ней и катитесь, если жизнь дорога!»
Ладно, что тачку, будто предчувствие сработало, не отпустили — тут же к дочке Кургузкиной покатилися. Ну, добрались до места, сидят, ждут, когда Кургузкина чакры перед сеансом прочистит и с предыдущей клиенткой рассчитается. А та клиентка чего-то жмется, вполголоса намекает… И, чтобы покончить с этим делом, Кургузкина ей громко за шторкой говорит: «Не сомневайся, дорогая! Сгинет сам по себе, никакой мокрухи здесь даже не потребуется! Уж чего-чего, а космические завихрения я устраивать умею. Иди себе спокойно и готовь законный мой процентик с движимого и недвижимого имущества».
Вышла из-за шторки такая вся замечательная дама. Чувствуется, что с серьезным сглазом она к ведунье обратилась. Тут же за ней джип подкатил с двумя холуями на запятках, вышла она, даже не взглянув на мать с дочерью. А те поняли, что раз такого сорта публика Кургузкину посещает со своими проблемами, которые без ведуний только мокрухой разрешить можно, то, значит, и им волноваться на счет своего сглаза нечего. Успокоились они, одним словом.
Вдруг мать дочку-то тычет в бок, мол, гляди, чего на подоконнике лежит! А там такая коробочка красивенькая без дела валяется, хотя видно, что старорежимная коробочка-то. И так лежит, что сама в глаза лезет. Причем сбоку у ней надпись химическим карандашом: «Последний дюйм». Дочка-то не в курсах была, конечно, а мать, когда еще сама дочкой была, кино такое по телику видела. И роль там исполнял удивительно симпатичный одинокий мужчина с мальчиком. Пацан, конечно, был так себе, чего-то все сопел, на самолетике летал… А мужчина был весь такой представительный и запоминающийся. Сколько раз потом эта мать хотела такого мужчину найти! Так ни с мальчиком, ни без мальчика, как назло, не встретила. Ясно дело, сглазили ее.
Тут и Кургукина вышла из-за шторки с пением псалмов в хитоне с фиолетовыми блестками, а мать все на коробочку эту таращится, головой вертит. Кургузкина это терпела-терпела, да нервы-то тоже не железные.
— Что же это за дела, дамочка? — несколько склочно обратилась она к Белле Юрьевне. — Куда вы, собственно пялиться изволите? Принимаю вас по личной просьбе мадам Виолетты, отменив сауну и солярий, так все же понимать надо! Сглаз на обоих страшенный, венец безбрачия и безденежья какой-то гадиной вполне профессионально наложен, столько обрядов надо проводить дорогостоящих, а она — во все дырки норовит заглянуть, ворона любопытная! Хоть бы дочки постеснялась! Возьмите себя в руки, женщина! Мало ли где какие коробки валяются, во все заглядывать — жизни не хватит. Нет, вы посмотрите на нее! Я надрываюсь, чтобы подключить ее к космическим импульсам, самой ей до климактерического синдрома — рукой подать, можно сказать, последний дюйм доползти остался, а ведь ведет себя, как девочка-припевочка. Срам какой-то!
Устыдилась тут своего недостойного поведения Белла Юрьевна, взяла себя в руки. Послушно все обряды прошла, через плечо поплевалась, щепотки комбикормов вместе с Аллой Рудольфовной по ветру развеяла… Сложные обряды были, если честно, сразу и не упомнить все, что они там до самого вечера проделывали. Так что влетела их общая невезучесть в копеечку. Но при этом у старшей Винкерштейнихи никак из головы та коробочка не выходит. Бывает так — западет в душу вещь, что прямо готов не столько купить, сколько украсть.
Уже расплачиваясь за обряды, не выдержала она все-таки и говорит тихонько ведунье Кургузкиной: «Я, Клавдия Семеновна, извиняюсь, конечно, но не могу ничего с собой поделать, как мне хочется эту коробочку у вас спереть! Какие-то у меня космические ассоциативные связи с нею наметились… Едва сдерживаюсь от некстати накатившей клептомании…»
На это ведунья ей и говорит: «Вообще-то такие позывы во время обрядов — судьбоносное дело, которому противиться никак нельзя. Если бы вы суть космических импульсов постигли и сперли бы коробочку без всяких причитаний, вам бы дешевле обошлось. Судьба, видно ваша такая — этой коробкой владеть. Ведь до вас сотни всяких уродов и лишенцев прошли, никто на коробку такого пристального внимания не обращал. Мне самой она даром не нужна, в ней какая-то ерунда лежит, дома рассмотрите все подробнее. Но раз уж вы спросили, так придется с вас дополнительно пятьсот шестьдесят рублей по прейскуранту взять, иначе эта штука для вас не сработает. Вы чувствуете энергетику этой коробки? Чувствуете? Вот! А никто, кроме вас, ее не ощущал. Так что даже не сомневайтесь. В тетрадочке частного предпринимателя для налоговой за все про все распишитесь, пожалуйста!»
В коробке лежала семечковая шелуха на атласной подушечке. Какая-то сволочь туда семушки щелкала. И ни фига там больше не было, рассматривать абсолютно нечего было, а уж тем более — энергетику ощущать. Пятьсот шестьдесят рублей было жалко до резкой боли в сердце. На внутренней поверхности крышечки золотом вились буковки: «Посадiть в теплый, увлажнънный грунтъ». Понятно было написано, но немного не по-нашему. Рядом на окошке стоял горшок с отростком пальмы. Пальму эту в горшке Белле Юрьевне один гад вместо подарка на день рождение всучил. Пока они вместе с дочкой от сглаза страдали, пальма засохла, естественно. Но, вполне возможно, ее тоже сглазили еще в магазине — кто знает? Короче, Белла Юрьевна в таком расстройстве в этот момент была, что высыпала эту шелуху под пальмочку, остатками утреннего кофе с гущей залила и в ванну пошла. Писец полнейший в душе у нее возник, вот она и решила немного расслабиться.
Из ванной на шум, который было слышно даже под душем, вылетела она в одном полотенце. Рядом с засохшей пальмой уже дочка спросонок таращилась. Из горшка под самый потолок с диким треском лез толстый изумрудный стебель. Там, видно, среди шелухи оставалось одно последнее зернышко, которое прорастало сейчас с неимоверной быстротой. Через минуту на стебле появились лопушистые фикусовые листья, потом возникла мясистая почка, разбухавшая прямо на глазах. Мать с дочкой стояли, полностью завороженные торжеством дикой природы на ихнем окне, от которого с тонким визгом вибрировали стекла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
Виолетта, как увидала маму с дочкой, да ихнюю фамилию у секретарши прочла, так сразу же остудила их рвение побороть потусторонние явления нашей жизни: «Извините, дамы, но я с такими сильными сглазами не работаю! Я, простите меня, свое биополе сохраняю! Вам может помочь только основательница нашего Ордена — Кургузкина Клавдия Семеновна. Если хотите знать, у нее мама настоящей, форменной ведьмой была! Без всяких шуточек и регистрации в налоговой инспекции! А дочка от мамы, как известно, словно яблонька от вишенки — недалеко катится! Вот к ней и катитесь, если жизнь дорога!»
Ладно, что тачку, будто предчувствие сработало, не отпустили — тут же к дочке Кургузкиной покатилися. Ну, добрались до места, сидят, ждут, когда Кургузкина чакры перед сеансом прочистит и с предыдущей клиенткой рассчитается. А та клиентка чего-то жмется, вполголоса намекает… И, чтобы покончить с этим делом, Кургузкина ей громко за шторкой говорит: «Не сомневайся, дорогая! Сгинет сам по себе, никакой мокрухи здесь даже не потребуется! Уж чего-чего, а космические завихрения я устраивать умею. Иди себе спокойно и готовь законный мой процентик с движимого и недвижимого имущества».
Вышла из-за шторки такая вся замечательная дама. Чувствуется, что с серьезным сглазом она к ведунье обратилась. Тут же за ней джип подкатил с двумя холуями на запятках, вышла она, даже не взглянув на мать с дочерью. А те поняли, что раз такого сорта публика Кургузкину посещает со своими проблемами, которые без ведуний только мокрухой разрешить можно, то, значит, и им волноваться на счет своего сглаза нечего. Успокоились они, одним словом.
Вдруг мать дочку-то тычет в бок, мол, гляди, чего на подоконнике лежит! А там такая коробочка красивенькая без дела валяется, хотя видно, что старорежимная коробочка-то. И так лежит, что сама в глаза лезет. Причем сбоку у ней надпись химическим карандашом: «Последний дюйм». Дочка-то не в курсах была, конечно, а мать, когда еще сама дочкой была, кино такое по телику видела. И роль там исполнял удивительно симпатичный одинокий мужчина с мальчиком. Пацан, конечно, был так себе, чего-то все сопел, на самолетике летал… А мужчина был весь такой представительный и запоминающийся. Сколько раз потом эта мать хотела такого мужчину найти! Так ни с мальчиком, ни без мальчика, как назло, не встретила. Ясно дело, сглазили ее.
Тут и Кургукина вышла из-за шторки с пением псалмов в хитоне с фиолетовыми блестками, а мать все на коробочку эту таращится, головой вертит. Кургузкина это терпела-терпела, да нервы-то тоже не железные.
— Что же это за дела, дамочка? — несколько склочно обратилась она к Белле Юрьевне. — Куда вы, собственно пялиться изволите? Принимаю вас по личной просьбе мадам Виолетты, отменив сауну и солярий, так все же понимать надо! Сглаз на обоих страшенный, венец безбрачия и безденежья какой-то гадиной вполне профессионально наложен, столько обрядов надо проводить дорогостоящих, а она — во все дырки норовит заглянуть, ворона любопытная! Хоть бы дочки постеснялась! Возьмите себя в руки, женщина! Мало ли где какие коробки валяются, во все заглядывать — жизни не хватит. Нет, вы посмотрите на нее! Я надрываюсь, чтобы подключить ее к космическим импульсам, самой ей до климактерического синдрома — рукой подать, можно сказать, последний дюйм доползти остался, а ведь ведет себя, как девочка-припевочка. Срам какой-то!
Устыдилась тут своего недостойного поведения Белла Юрьевна, взяла себя в руки. Послушно все обряды прошла, через плечо поплевалась, щепотки комбикормов вместе с Аллой Рудольфовной по ветру развеяла… Сложные обряды были, если честно, сразу и не упомнить все, что они там до самого вечера проделывали. Так что влетела их общая невезучесть в копеечку. Но при этом у старшей Винкерштейнихи никак из головы та коробочка не выходит. Бывает так — западет в душу вещь, что прямо готов не столько купить, сколько украсть.
Уже расплачиваясь за обряды, не выдержала она все-таки и говорит тихонько ведунье Кургузкиной: «Я, Клавдия Семеновна, извиняюсь, конечно, но не могу ничего с собой поделать, как мне хочется эту коробочку у вас спереть! Какие-то у меня космические ассоциативные связи с нею наметились… Едва сдерживаюсь от некстати накатившей клептомании…»
На это ведунья ей и говорит: «Вообще-то такие позывы во время обрядов — судьбоносное дело, которому противиться никак нельзя. Если бы вы суть космических импульсов постигли и сперли бы коробочку без всяких причитаний, вам бы дешевле обошлось. Судьба, видно ваша такая — этой коробкой владеть. Ведь до вас сотни всяких уродов и лишенцев прошли, никто на коробку такого пристального внимания не обращал. Мне самой она даром не нужна, в ней какая-то ерунда лежит, дома рассмотрите все подробнее. Но раз уж вы спросили, так придется с вас дополнительно пятьсот шестьдесят рублей по прейскуранту взять, иначе эта штука для вас не сработает. Вы чувствуете энергетику этой коробки? Чувствуете? Вот! А никто, кроме вас, ее не ощущал. Так что даже не сомневайтесь. В тетрадочке частного предпринимателя для налоговой за все про все распишитесь, пожалуйста!»
В коробке лежала семечковая шелуха на атласной подушечке. Какая-то сволочь туда семушки щелкала. И ни фига там больше не было, рассматривать абсолютно нечего было, а уж тем более — энергетику ощущать. Пятьсот шестьдесят рублей было жалко до резкой боли в сердце. На внутренней поверхности крышечки золотом вились буковки: «Посадiть в теплый, увлажнънный грунтъ». Понятно было написано, но немного не по-нашему. Рядом на окошке стоял горшок с отростком пальмы. Пальму эту в горшке Белле Юрьевне один гад вместо подарка на день рождение всучил. Пока они вместе с дочкой от сглаза страдали, пальма засохла, естественно. Но, вполне возможно, ее тоже сглазили еще в магазине — кто знает? Короче, Белла Юрьевна в таком расстройстве в этот момент была, что высыпала эту шелуху под пальмочку, остатками утреннего кофе с гущей залила и в ванну пошла. Писец полнейший в душе у нее возник, вот она и решила немного расслабиться.
Из ванной на шум, который было слышно даже под душем, вылетела она в одном полотенце. Рядом с засохшей пальмой уже дочка спросонок таращилась. Из горшка под самый потолок с диким треском лез толстый изумрудный стебель. Там, видно, среди шелухи оставалось одно последнее зернышко, которое прорастало сейчас с неимоверной быстротой. Через минуту на стебле появились лопушистые фикусовые листья, потом возникла мясистая почка, разбухавшая прямо на глазах. Мать с дочкой стояли, полностью завороженные торжеством дикой природы на ихнем окне, от которого с тонким визгом вибрировали стекла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13