Затем тут же снова откинул простыни назад...
– Я выполню наше соглашение, Тид! От первой до последней буквы, не сомневайся.
– Да, но мне не нужны съемки фильма, Барб! Вообще не нужны! – резко сказал он. И при этом чуть от нее отодвинулся.
Даже сильно поношенная ковбойка не смогла скрыть то, что скрывалось за всем этим. Чистое, настоящее, самое настоящее! Тид начал «раскрывать» ее, начиная с горлышка рубашки. Барбара села, с безропотной покорностью позволила ему снять с себя все остальное, небрежно отбросить в сторону... Он чуть замешкался с веревкой для белья, послужившей ремнем на джинсах, но представшее затем его взору, безусловно, стоило того...
Она лежала в его объятиях, засунув левую руку под его голову, правую положив поверх тела. Камин потрескивал все тише и тише, легкие сполохи умирающего огня появлялись все реже и реже... Хотя обстановка от этого отнюдь не становилась хуже... Тид, осторожно держа Барбару в руках, нежно целовал ее в глаза, в щеки, в шею. А когда добрался до губ, то физически ощутил скрытое в них отчаяние. Не случайное, не специальное для него, а свое собственное абсолютное отчаяние. Которое не приходит, когда захочется, которое живет вечно и только само по себе!
Когда он снова поцеловал ее губы, то вдруг почувствовал, как они напряглись. Что, стали сопротивляться? Передумали?
Но затем пропало дыхание, тело, дернувшись, обмякло, ее рот ожил с чудовищной силой, нашел его губы, впился в них и уже долго-долго не отпускал. Жадно, не желая отдавать ни капли!
Это было как лавина, как землетрясение, как если бы плотину прорвала паводковая вода. Рухнула вся система защиты. Безжалостный поток поглотил его, лишил силы сопротивляться.
Она была и потоком и землетрясением! Ничто превратилось во все. Вот так сразу. Никого и ничего не спрашивая. Увы, так бывает. И дай-то бог...
И одновременно где-то далеко-далеко, на вроде бы совсем уже запылившихся полках человеческой истории, появилось совершенно иное, чисто детское ощущение памяти – совсем как разрозненные кусочки «китайской головоломки». Тебе ее дал твой мудрый дед и сказал: «Не торопись, сынок, и у тебя все выйдет!» Он попытался, и у него ничего не вышло. Головоломка почему-то не реализовалась. И он крупно рассердился. Очень крупно! А потом? Потом пошли слезы... искренние слезы за то, что не успел сделать. Да, тебя не просили, ни о чем не просили, ну и что? Ты ведь все равно не успел! Не успел!
Что он сделал? Бежал вверх по темным, вельветовым ступенькам, только и всего. Не замечая ничего вокруг. Каждый шаг был высоким, практически неприступным, но ведь другие-то преодолели! Так почему не он? Надо только ничего не бояться и делать все как надо. Главное – не делать фатальных ошибок, ну а уж остальное само собой образуется... Вот только ступеньки почему-то никак не кончались, а шли все выше и выше!
Но вот перед его мысленным взором образовался лестничный пролет, который был круче, намного круче, чем все остальные, который, казалось, ни за что не преодолеть. Значит, надо попробовать бежать быстрее, попробовать преодолеть это вроде бы пустое, но на самом деле важнейшее в жизни любого человека пространство и... вернуться в реальную жизнь. Только так, и никак иначе.
Нет, как всегда бывает во сне, он так и не упал! И даже не закричал. Просто медленно и плавно опустился на место, где вихрь неуемной страсти уступил место алому пятну крови на его бедре, весь смысл которого он понял далеко не сразу. Только потом. Вместо этого, наконец-то отдышавшись, хрипло прошептал:
– Господи, как же все это странно. Когда я еще ходил в школу, мы как-то ставили пьесу. Репетировали целый месяц. Практически каждый день. Похоже, то же самое происходит со мной и сейчас. Впечатление такое, будто все, что я делал раньше, было всего лишь только репетицией! Тренировкой. Подготовкой к...
– Заткнись! – перебила она его.
Тид настолько удивился, что даже не стал возражать.
– А в чем дело? Что-нибудь не так? Я тебя чем-нибудь обидел? Если да, то поверь, совсем не хотел. Клянусь всем святым!
– Господи, господи, господи! – торопливо прошептала она. – Неужели такое возможно? – Все тем же невыразительным, совершенно безжизненным тоном.
Он протянул к ней руку, но Барбара откинула ее.
– Слушай, в чем дело? Что я сделал не так?
– Не важно. Ты все равно не поймешь.
– Как это не пойму? А ты попробуй, попробуй, дорогая...
– Может, я и попробую, вот только ты, прошу тебя, даже не пробуй, слышишь, не пробуй говорить со мной этим липким, вонючим, сутенерским тоном, дорогой!
– Ну ты даешь! У тебя что, сдвиг по фазе?
– Значит, хочешь все узнать? Действительно хочешь? На самом деле? Ладно, давай смотри! Тогда включи свет...
– Зачем?
– Сам увидишь. Раз уж так хочешь! Включай!
Он сел на кровати, протянул руку, дернул за шнур выключателя. Невольно зажмурился от яркого света. Барбара, действуя как сомнамбула, встала, повернулась к нему лицом, демонстративно выпятила живот и все, что было под ним, широко расставила ноги, но при этом почему-то чуть сгорбилась... Зато лицо, ее лицо говорило красноречивее, чем все остальное! На нем была скорбь всего мира.
– Что ж, смотри на товар, который ты хотел купить, мой друг! Товар стодолларовой шлюхи! – Как ни странно, но ни ее глупейшая вызывающая поза, ни самые искренние попытки выглядеть дешевой так и не сделали ее тело менее красивым. – Давай, давай, не жди, проверяй, за что платишь деньги!
– Ну зачем ты так, Барбара? Прекрати, ладно? Я же не собираюсь тебя унижать.
Ее голос стал еще более хриплым:
– Бедная, бедная, бедная Барбара! Какой же я была дурой! Самой глупой, самой... Ну так как, будем смеяться или проверять товар? Покупатели обычно делают это очень основательно. Что это с тобой, Тид? С чего это ты вдруг стал таким застенчивым? В первый раз видишь женщину? Ах нет, нет, извини, не женщину, нет, их ты вдоволь насмотрелся. Девушку! Проститутку. Которая продает себя за целых сто баксов, и никак не меньше. По вызову. Только при этом, учти, мой друг: продает, но не отдает! Это не отдается. На это не хватит всех денег мира... Господи, да вразуми же его, пусть он поймет!
– Думаю, я понял. Ты продавала не себя, а свое «пальто». Только то, что тебя прикрывало. Но не было тобой.
– Да, они покупали украшения, но не то, что внутри. Не меня! Я прячусь от них и смеюсь... Может быть, сама над собой. Хотя теперь это, наверное, не так уж и важно. Помню, мне как-то заплатили только за то, чтобы я голая прыгнула зимой в бассейн. За те же самые сто баксов!.. Но теперь-то, теперь! Теперь я только что продала не то, что на мне, а саму себя! Ты только что купил не мое тело, нет, мистер Тид Морроу, ты купил мою душу, ты за свои грязные деньги купил мои чувства, мои желания, мою мечту...
– Перестань, Барбара, перестань, ну прошу тебя!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
– Я выполню наше соглашение, Тид! От первой до последней буквы, не сомневайся.
– Да, но мне не нужны съемки фильма, Барб! Вообще не нужны! – резко сказал он. И при этом чуть от нее отодвинулся.
Даже сильно поношенная ковбойка не смогла скрыть то, что скрывалось за всем этим. Чистое, настоящее, самое настоящее! Тид начал «раскрывать» ее, начиная с горлышка рубашки. Барбара села, с безропотной покорностью позволила ему снять с себя все остальное, небрежно отбросить в сторону... Он чуть замешкался с веревкой для белья, послужившей ремнем на джинсах, но представшее затем его взору, безусловно, стоило того...
Она лежала в его объятиях, засунув левую руку под его голову, правую положив поверх тела. Камин потрескивал все тише и тише, легкие сполохи умирающего огня появлялись все реже и реже... Хотя обстановка от этого отнюдь не становилась хуже... Тид, осторожно держа Барбару в руках, нежно целовал ее в глаза, в щеки, в шею. А когда добрался до губ, то физически ощутил скрытое в них отчаяние. Не случайное, не специальное для него, а свое собственное абсолютное отчаяние. Которое не приходит, когда захочется, которое живет вечно и только само по себе!
Когда он снова поцеловал ее губы, то вдруг почувствовал, как они напряглись. Что, стали сопротивляться? Передумали?
Но затем пропало дыхание, тело, дернувшись, обмякло, ее рот ожил с чудовищной силой, нашел его губы, впился в них и уже долго-долго не отпускал. Жадно, не желая отдавать ни капли!
Это было как лавина, как землетрясение, как если бы плотину прорвала паводковая вода. Рухнула вся система защиты. Безжалостный поток поглотил его, лишил силы сопротивляться.
Она была и потоком и землетрясением! Ничто превратилось во все. Вот так сразу. Никого и ничего не спрашивая. Увы, так бывает. И дай-то бог...
И одновременно где-то далеко-далеко, на вроде бы совсем уже запылившихся полках человеческой истории, появилось совершенно иное, чисто детское ощущение памяти – совсем как разрозненные кусочки «китайской головоломки». Тебе ее дал твой мудрый дед и сказал: «Не торопись, сынок, и у тебя все выйдет!» Он попытался, и у него ничего не вышло. Головоломка почему-то не реализовалась. И он крупно рассердился. Очень крупно! А потом? Потом пошли слезы... искренние слезы за то, что не успел сделать. Да, тебя не просили, ни о чем не просили, ну и что? Ты ведь все равно не успел! Не успел!
Что он сделал? Бежал вверх по темным, вельветовым ступенькам, только и всего. Не замечая ничего вокруг. Каждый шаг был высоким, практически неприступным, но ведь другие-то преодолели! Так почему не он? Надо только ничего не бояться и делать все как надо. Главное – не делать фатальных ошибок, ну а уж остальное само собой образуется... Вот только ступеньки почему-то никак не кончались, а шли все выше и выше!
Но вот перед его мысленным взором образовался лестничный пролет, который был круче, намного круче, чем все остальные, который, казалось, ни за что не преодолеть. Значит, надо попробовать бежать быстрее, попробовать преодолеть это вроде бы пустое, но на самом деле важнейшее в жизни любого человека пространство и... вернуться в реальную жизнь. Только так, и никак иначе.
Нет, как всегда бывает во сне, он так и не упал! И даже не закричал. Просто медленно и плавно опустился на место, где вихрь неуемной страсти уступил место алому пятну крови на его бедре, весь смысл которого он понял далеко не сразу. Только потом. Вместо этого, наконец-то отдышавшись, хрипло прошептал:
– Господи, как же все это странно. Когда я еще ходил в школу, мы как-то ставили пьесу. Репетировали целый месяц. Практически каждый день. Похоже, то же самое происходит со мной и сейчас. Впечатление такое, будто все, что я делал раньше, было всего лишь только репетицией! Тренировкой. Подготовкой к...
– Заткнись! – перебила она его.
Тид настолько удивился, что даже не стал возражать.
– А в чем дело? Что-нибудь не так? Я тебя чем-нибудь обидел? Если да, то поверь, совсем не хотел. Клянусь всем святым!
– Господи, господи, господи! – торопливо прошептала она. – Неужели такое возможно? – Все тем же невыразительным, совершенно безжизненным тоном.
Он протянул к ней руку, но Барбара откинула ее.
– Слушай, в чем дело? Что я сделал не так?
– Не важно. Ты все равно не поймешь.
– Как это не пойму? А ты попробуй, попробуй, дорогая...
– Может, я и попробую, вот только ты, прошу тебя, даже не пробуй, слышишь, не пробуй говорить со мной этим липким, вонючим, сутенерским тоном, дорогой!
– Ну ты даешь! У тебя что, сдвиг по фазе?
– Значит, хочешь все узнать? Действительно хочешь? На самом деле? Ладно, давай смотри! Тогда включи свет...
– Зачем?
– Сам увидишь. Раз уж так хочешь! Включай!
Он сел на кровати, протянул руку, дернул за шнур выключателя. Невольно зажмурился от яркого света. Барбара, действуя как сомнамбула, встала, повернулась к нему лицом, демонстративно выпятила живот и все, что было под ним, широко расставила ноги, но при этом почему-то чуть сгорбилась... Зато лицо, ее лицо говорило красноречивее, чем все остальное! На нем была скорбь всего мира.
– Что ж, смотри на товар, который ты хотел купить, мой друг! Товар стодолларовой шлюхи! – Как ни странно, но ни ее глупейшая вызывающая поза, ни самые искренние попытки выглядеть дешевой так и не сделали ее тело менее красивым. – Давай, давай, не жди, проверяй, за что платишь деньги!
– Ну зачем ты так, Барбара? Прекрати, ладно? Я же не собираюсь тебя унижать.
Ее голос стал еще более хриплым:
– Бедная, бедная, бедная Барбара! Какой же я была дурой! Самой глупой, самой... Ну так как, будем смеяться или проверять товар? Покупатели обычно делают это очень основательно. Что это с тобой, Тид? С чего это ты вдруг стал таким застенчивым? В первый раз видишь женщину? Ах нет, нет, извини, не женщину, нет, их ты вдоволь насмотрелся. Девушку! Проститутку. Которая продает себя за целых сто баксов, и никак не меньше. По вызову. Только при этом, учти, мой друг: продает, но не отдает! Это не отдается. На это не хватит всех денег мира... Господи, да вразуми же его, пусть он поймет!
– Думаю, я понял. Ты продавала не себя, а свое «пальто». Только то, что тебя прикрывало. Но не было тобой.
– Да, они покупали украшения, но не то, что внутри. Не меня! Я прячусь от них и смеюсь... Может быть, сама над собой. Хотя теперь это, наверное, не так уж и важно. Помню, мне как-то заплатили только за то, чтобы я голая прыгнула зимой в бассейн. За те же самые сто баксов!.. Но теперь-то, теперь! Теперь я только что продала не то, что на мне, а саму себя! Ты только что купил не мое тело, нет, мистер Тид Морроу, ты купил мою душу, ты за свои грязные деньги купил мои чувства, мои желания, мою мечту...
– Перестань, Барбара, перестань, ну прошу тебя!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68