Когда еще он возился с арычками, корчевал пень и окапывал гранатовое дерево, когда Салтанат еще не пришла и не ушла потом со своим узелком, когда солнце, стоявшее в зените, не было еще бесстыжей стервой, тогда Кадыру казалось, что он сто лет проживет теперь в этом дворе, сто лет будет углублять арычки, окапывать деревья, сто лет будет жадно впитывать солнце. Тепло, солнце, запах нагретой земли - как долго он тосковал по ним! Но когда Салтанат пришла, а потом ушла, когда он, ворвавшись в дом, бросился на пол и бился головой о кровать и рвал зубами брезент, а потом, встав, огляделся, он сразу понял, что не может он здесь, здесь нельзя человеку, ему здесь нечем дышать. Кадыр надел ботинки, пиджак, пригладил волосы и вышел, не имея никакого понятия, что под глазом у него синяк, а на лбу шишка.
Так. Это дом продавца Аршада. Значит, мальчишка, первый встретившийся ему человек, Аршадов сын. Лет десять ему, не больше, сидит возле дома, торгует сигаретами, и, знай Кадыр, какой у него вид, он, может, и не удивился бы, что этот сопляк так с ним говорить начал.
- Ты Аршадов сын?
- Да.
- Отец все в лавке торгует?
- Да..
- И почем сигареты продаешь?
- А тебе что?! Все равно деньги не отдашь!
- А как ты догадался, что не отдам?
- Будто я тебя не знаю! Ты Кадыр! Тебя все знают! Вот ты какой, лавочников наследник: в двух шагах от лавки сигаретами торгуешь да еще хамишь! Да, ничего здесь не изменилось. Это тот же Аршад, такая же мразь, пиявка, червяк, гадина!.,
Кадыр дал парню пинка, посыпались сигареты. Сначала мальчишка опешил, потом стал скорей собирать свой товар в подол рубахи.
Собрал, убежал во двор и уже оттуда, из-за забора, начал орать на Кадыра:
- Психованный! Вор! Бандюга! Думаешь, я не знаю?! Ты Кадыр, ты у тетки Бильгеис ковер украл!..
А потом, до самой лавки, была пустая улица. И возле лавки никого не было, только Аршад сидел в дверях на табуретке. Конечно, Кадыр понятия не имел о своих синяках, иначе не стал бы удивляться тому, как переполошился этот сутулый чахлый человечишка.
- А, Кадыр! Здравствуй, дорогой, здравствуй! С приездом! Да тебя прямо не узнаешь! Разодет - точь-в-точь наш райторг! Ты чего же это не показываешься, а? Вчера еще приехал и все дома отсиживаешься?! Я хотел было зайти, повидаться, соседи все-таки, а потом думаю, что ж людей беспокоить! Да ты заходи! Заходи, садись! Что пьешь-то, все водку или...
Кадыр сел, оглядел лавку, бросил, не глядя на Аршада:
- Закусить есть что?
- Да вот сыр. Больше ничего нет, сам видишь. Хочешь луковичку принесу? Печенья достану?
Кадыр не ответил. Аршад принес бутылку водки, открыл ее, достал из-под прилавка стакан, из ящика горсть печенья, выложил на прилавок, луковицу раздавил кулаком, положил рядом, налил стакан водки. Кадыр взял, выпил. Помолчали. Не взглянув на лук и печенье, Кадыр поднял глаза на Аршада.
- Закусить есть что? - снова спросил он.
- Так вот брынза...
- Это я вижу, я не про то. Я про то, что у тебя для тех: для райторга, для исполкома, для директора школы. Я об этом - понял?
Он понял. Этого покупателя он помнил хорошо: и голос тот же, и взгляд, и кулаки - не изменился. Через минуту на прилавке появилось полкурицы, свежий чорек, сыр, рассол из-под баклажан. Кадыр все это съел. Водку он допивать не стал. Отпил еще полстакана, а остальное не спеша, аккуратно вылил на землю. Потом взял с прилавка начатую пачку "Авроры" с лежащим на ней коробком спичек, запихнул в карман, из другого кармана достал деньги, бросил Аршаду и, ни слова не сказав, ушел.
Аршад сунул деньги в карман. Проворно сгреб косточки, забросил подальше, взял землицы, присыпал то место, где Кадыр вылил водку, чтоб и духу не было, потом поглядел ему вслед и плюнул изо всей силы. Но Кадыр был уже далеко. Он стоял в чайхане среди болельщиков, толпившихся возле нардов. Кости были уже у него в руке - отнял. Он встряхивал костями, вызывающе поглядывая вокруг.
- Ну, кто со мной?
Двое, которым он не дал доиграть, обиженно поглядывали на него. Болельщики, кольцом окружившие стол, тоже смотрели на Кадыра. И чайханщик, пожилой, солидный человек в чесучовом пиджаке и дорогой турецкой папахе, стоявший поодаль у самоваров, тоже, не отрываясь, глядел на него.
- Ну, кто играет?
Большинство из тех, кто толпился сейчас в чайхане, были совсем еще ребятишки, подростки, щуплые, бледные, все какие-то одинаковые. Один только был приметный: ростом не ниже Кадыра, а в плечах, пожалуй, и попросторней. Он и глядел-то не как другие, спокойно, внимательно глядел, словно прикидывал, правда ли, что он так опасен, этот человек: открыл дверь, и вся чайхана присмирела.
Наконец один из сидевших за доской подал голос:
- Садись, сыграем.
Кадыр сел против него, спросил:
- На что играть будем?
- А на что хочешь!
Кадыр повернулся, оглядел чайхану, взгляд его задержался на роскошной папахе чайханщика.
- Вот, на папаху Гейбуллы!
- Дурака валяешь! Я думал, ты правда сыграть хочешь!.. - и парень поднялся из-за доски, обиженно кривя губы.
Кадыр снова встряхнул костяшки.
- Ну? На папаху Гейбуллы! Кто сыграет?
Все молча глядели на Гейбуллу. Чайханщик сделал вид, будто не слышит. Рослый парень, тот, что внимательно следил за Кадыром, подошел и сел против него.
- Я играю. Только уговор: кто проиграет...
- Кто проиграет, берет папаху и вот туда!.. - Кадыр кивнул на корзину с мусором, стоявшую на улице под окном. - А выигрываешь, хохочи в свое удовольствие. Идет?
- Идет!
И пошла игра, такая игра, что за всю историю нардов не было, наверно, такой игры. Кадыр проиграл, быстро проиграл, ну еще бы - шесть лет не брал в руки костей. Он встал, подошел к чайханщику - тот все еще храбрился, притворялся, что ничего не слышал, - ни секунды не раздумывая, сорвал со старика папаху и швырнул ее прямо в мусор.
Но никто не смеялся, никто даже не улыбнулся, и самое странное, что чайханщик-то вроде ничего не заметил. Пошел, взял папаху, встряхнул, надел на голову и спокойно, совершенно спокойно взглянул на Кадыра.
- А ты, между прочим, все такой же: как был дурак, так и остался.
- Зато ты, я смотрю, другой стал. Честь свою дешево стал ценить. Кадыр кивнул на папаху. Потом обернулся, взглядом отыскивая тех, кого и раньше не раз здесь встречал.
- Вы здесь переменились. И ты переменился. И ты... И ты... Все переменились. Только все равно: как были гады, так и остались! Черви, улитки, твари ползучие!
А потом Кадыр, пьяный, шел по улице. Здесь был центр деревни: библиотека, правление, медпункт. В библиотеке и в медпункте двери успели запереть - увидели еще издали. Кадыр двинулся к правлению. В конторе сидел один учетчик, что-то писал, склонившись над бумагами. Когда Кадыр вошел, учетчик мельком взглянул на него и снова опустил голову,
- Приехал? - спросил он, не отрывая глаз от бумаг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9