.. Разве смогу я носить шляпу? Нет, сравнивать нас бесполезно, даже при очень богатом воображении. Мне никогда не стать таким, как мсье Леонард.
* * *
Если бы мсье Леонард на мгновение задумался о том, что любой человек, независимо от его умственного развития, хотя бы раз в жизни должен почувствовать себя общественным существом, ему бы и в голову не пришло устраивать собрание и произносить речь. Но абсолютное господство, которое он установил на ферме за много лет, внушило ему, что работники фермы всего лишь одна из ее материальных частей. Однако его слова пробудили, встряхнули их, они ощутили, что у них есть родина и ее границы шире границ фермы, на которой они прожили в тяжком труде всю свою жизнь. В тот вечер феллахи долго обсуждали случившееся. Кто-то спросил:
- От кого мы должны защищать ферму?
-От тех, кто работает на другой ферме!-язвительно ответил Иса, потерявший ногу на второй мировой войне.
- Самый лютый враг фермы - наш хозяин, - сказал другой феллах.
Кто-то стал говорить, что на ферме нет никого, кто бы смог ею управлять так, как мсье Леонард.
- У нас на войне, - ответил ему со своей обычной язвительностью Иса, был генерал, которого солдаты прозвали "Краснощекий". Говорили, что никто не может командовать так, как он. Но когда начинали грохотать пушки, у всех солдат появлялся румянец а самого Краснощекого никто и в глаза не видал!'
- Воевать - не пахать, - сказал один из преданных Леонарду работников. - На войне либо ты убьешь либо тебя убьют, а когда пашешь...
- Когда трудишься, - перебил его Иса, - неизвестно для кого, ты как безмозглый вол. Но вол хоть с рогами, а ты к тому же еще и безрогий.
После недолгого молчания заговорил шейх Муса, самый старый и самый мудрый:
- Дети мои, я думаю, что хозяин нас боится. А ведь боятся обычно воры.
- Не иначе как он тебя обокрал, - сказал шейху какой-то феллах.
- Да, - спокойно ответил шейх Муса, - обокрал меня, обокрал тебя... Он украл у нас эту землю.
- Чепуха! - сказал тот, кто защищал Леонарда. - Ты что, не знаешь, что ферма - его собственность?
- Его собственность?! - возмутился шейх Муса. - Он что, из Франции привез сюда эту землю?
Разговоры и споры все продолжались, а меня бросило в жар. Я чувствовал, что-то во мне изменилось. словно вся моя жизнь пошла под уклон. Ведь тот, кто защищал мсье Леонарда, был отцом Ракии... Девушки прекрасной, как пшеничное поле! У нее единственной были светлые волосы и голубые глаза.
* * *
Вечером отец решил, что мы уедем.
- Завтра солнце не застанет нас на этой ферме. Так ответил он матери, когда она попросила его подождать до утра и потом уже ехать. Отец понял из речи мсье Леонарда то, чего я не сумел понять, и не разрешил мне сбегать к соседям и сказать, что мы уезжаем.
- Не надо, они же были на собрании и, если не поняли, что замышляет этот нечестивец, только навредят, узнав, что мы уезжаем.
Я сначала не боялся ни уезжать, ни оставаться, не хотел ни того, ни другого, а мать была в странном волнении. Задыхаясь, она повторяла тот же самый вопрос, который задала, когда отец сказал нам об отъезде:
- Куда же мы поедем?
- Далеко, туда, где нас никто не знает. Где нас никто не знает! Но для этого не надо далеко уходить! Впрочем, мы и не собирались уезжать далеко. Просто у отца "далеко" означало не расстояние, а цель.
- А ты хоть кого-нибудь знаешь там, куда мы поедем?
Мама очень волнуется, это бесспорно, и ни о чем не может говорить, кроме отъезда, который несет нам опасность и страх.
- Я никого там не знаю, зато знаю людей и они знают меня.
В то время я не понимал отца, он говорил туманно, противоречиво, и лишь позднее я понял смысл его слов.
Мы должны были покинуть ферму поздно вечером, ничего не сказав соседям. Так решил отец, а мое мнение... Кто его спрашивает? Что подумает обо мне Ракия, узнав о нашем отъезде? Она ничего не скажет, но подумает про себя: "Он совсем еще ребенок". А я разве ребенок? Под Новый год мне исполнится восемнадцать. Я не боялся ни уехать, ни остаться, но меня огорчило решение отца никому не говорить о нашем отъезде. Огорчило, что Ракия узнает об этом завтра...
Если бы ее отец решил тайно уехать, сказала бы она мне об этом?
Пожалуй, нет. Ведь это было бы проявлением любви ко мне. А она никогда не говорит о своей любви. Как и остальные жители фермы. Здесь не принято говорить о любви.
Когда укладывали вещи, мать задала отцу вопрос, который вдруг открыл мне глубину пропасти, в которую мы добровольно собираемся броситься:
- Мы вернемся?
- Пока Леонард на ферме - нет!
- Значит, не вернемся.
- Кто это тебе сказал?
- Леонард никогда не уйдет с фермы...
- Хватит болтать, надо торопиться, скоро полночь,
Скоро мы покинем ферму и не вернемся, пока не уйдет Леонард. И никого из соседей не предупредим. Выйдем отсюда тайком, в темноте. Выйдем из дома и пойдем неизвестно куда...
Дорога была окутана мглой. Брат и сестра, одиннадцатилетний Ахмед и восьмилетняя Сальва, ехали на ослице, на которую мы сложили и все наши вещи. Я и отец с матерью шли пешком. Мы прошли километра три, как вдруг из-за дерева на самом краю дороги выскочил человек.
- Вы здесь умрете! - крикнул он. - Вы думали, я сплю или пьян? Леонард не спит! Вы здесь умрете! А я думал, что ты больше всех предан мне и ферме... Но ты - феллага!
- Я испугался за детей, мсье Леонард, я не бросил работу...
- Заткнись, подлец! Ступай вперед!
И мы пошли, понурив головы, под дулом винтовки Леонарда. Убьет он нас или отправит в тюрьму? Кто сказал ему о нашем уходе? Дядя Ахмед? Раскаяние жгло мне душу, это ведь я причина такого поворота судьбы. Не проболтайся я, ничего бы этого не случилось. Мы шли к дому Леонарда, безмолвная мгла скрывала дорогу, и только собаки лаяли, когда мы проходили мимо домов. В доме дяди Ахмеда я увидел свет. Значит, это он выдал нас и теперь радуется, что Леонард нас накажет. Предатель! Вот наш дом. В нем темно. Сердца наши сжимаются от боли.
- Мсье Леонард, - говорит отец, - прошу вас, разрешите моей семье вернуться домой, а со мной делайте что хотите, я один за все в ответе, это я решил уехать.
- Иди... иди... У вас тут больше нет дома. Все вы головорезы, феллаги.
Мы прошли мимо родного дома как чужие. Глядя на дома феллахов, едва видневшиеся во мраке, я думал: "Все они тут чужаки. И если бы ушли, их постигла бы та же участь, что и нас! Почему мсье Леонард всем владеет? Не мы ли сделали тут все своими руками? Ведь он даже корову пасти не способен. Куда же мы идем? В дом Леонарда? Что нам там делать?"
Мать шла впереди, я-за ней, за мной шел отец, а позади всех - Леонард, чтобы не выпускать нас из поля зрения, как пастух, который идет за стадом коров. Да, мы были словно скотина, а Леонард был человеком и даже больше нашим господом на земле. Я невольно обернулся, чтобы понять, чем же он отличается от нас, но не смог его рассмотреть, так как между нами шел отец.
1 2 3
* * *
Если бы мсье Леонард на мгновение задумался о том, что любой человек, независимо от его умственного развития, хотя бы раз в жизни должен почувствовать себя общественным существом, ему бы и в голову не пришло устраивать собрание и произносить речь. Но абсолютное господство, которое он установил на ферме за много лет, внушило ему, что работники фермы всего лишь одна из ее материальных частей. Однако его слова пробудили, встряхнули их, они ощутили, что у них есть родина и ее границы шире границ фермы, на которой они прожили в тяжком труде всю свою жизнь. В тот вечер феллахи долго обсуждали случившееся. Кто-то спросил:
- От кого мы должны защищать ферму?
-От тех, кто работает на другой ферме!-язвительно ответил Иса, потерявший ногу на второй мировой войне.
- Самый лютый враг фермы - наш хозяин, - сказал другой феллах.
Кто-то стал говорить, что на ферме нет никого, кто бы смог ею управлять так, как мсье Леонард.
- У нас на войне, - ответил ему со своей обычной язвительностью Иса, был генерал, которого солдаты прозвали "Краснощекий". Говорили, что никто не может командовать так, как он. Но когда начинали грохотать пушки, у всех солдат появлялся румянец а самого Краснощекого никто и в глаза не видал!'
- Воевать - не пахать, - сказал один из преданных Леонарду работников. - На войне либо ты убьешь либо тебя убьют, а когда пашешь...
- Когда трудишься, - перебил его Иса, - неизвестно для кого, ты как безмозглый вол. Но вол хоть с рогами, а ты к тому же еще и безрогий.
После недолгого молчания заговорил шейх Муса, самый старый и самый мудрый:
- Дети мои, я думаю, что хозяин нас боится. А ведь боятся обычно воры.
- Не иначе как он тебя обокрал, - сказал шейху какой-то феллах.
- Да, - спокойно ответил шейх Муса, - обокрал меня, обокрал тебя... Он украл у нас эту землю.
- Чепуха! - сказал тот, кто защищал Леонарда. - Ты что, не знаешь, что ферма - его собственность?
- Его собственность?! - возмутился шейх Муса. - Он что, из Франции привез сюда эту землю?
Разговоры и споры все продолжались, а меня бросило в жар. Я чувствовал, что-то во мне изменилось. словно вся моя жизнь пошла под уклон. Ведь тот, кто защищал мсье Леонарда, был отцом Ракии... Девушки прекрасной, как пшеничное поле! У нее единственной были светлые волосы и голубые глаза.
* * *
Вечером отец решил, что мы уедем.
- Завтра солнце не застанет нас на этой ферме. Так ответил он матери, когда она попросила его подождать до утра и потом уже ехать. Отец понял из речи мсье Леонарда то, чего я не сумел понять, и не разрешил мне сбегать к соседям и сказать, что мы уезжаем.
- Не надо, они же были на собрании и, если не поняли, что замышляет этот нечестивец, только навредят, узнав, что мы уезжаем.
Я сначала не боялся ни уезжать, ни оставаться, не хотел ни того, ни другого, а мать была в странном волнении. Задыхаясь, она повторяла тот же самый вопрос, который задала, когда отец сказал нам об отъезде:
- Куда же мы поедем?
- Далеко, туда, где нас никто не знает. Где нас никто не знает! Но для этого не надо далеко уходить! Впрочем, мы и не собирались уезжать далеко. Просто у отца "далеко" означало не расстояние, а цель.
- А ты хоть кого-нибудь знаешь там, куда мы поедем?
Мама очень волнуется, это бесспорно, и ни о чем не может говорить, кроме отъезда, который несет нам опасность и страх.
- Я никого там не знаю, зато знаю людей и они знают меня.
В то время я не понимал отца, он говорил туманно, противоречиво, и лишь позднее я понял смысл его слов.
Мы должны были покинуть ферму поздно вечером, ничего не сказав соседям. Так решил отец, а мое мнение... Кто его спрашивает? Что подумает обо мне Ракия, узнав о нашем отъезде? Она ничего не скажет, но подумает про себя: "Он совсем еще ребенок". А я разве ребенок? Под Новый год мне исполнится восемнадцать. Я не боялся ни уехать, ни остаться, но меня огорчило решение отца никому не говорить о нашем отъезде. Огорчило, что Ракия узнает об этом завтра...
Если бы ее отец решил тайно уехать, сказала бы она мне об этом?
Пожалуй, нет. Ведь это было бы проявлением любви ко мне. А она никогда не говорит о своей любви. Как и остальные жители фермы. Здесь не принято говорить о любви.
Когда укладывали вещи, мать задала отцу вопрос, который вдруг открыл мне глубину пропасти, в которую мы добровольно собираемся броситься:
- Мы вернемся?
- Пока Леонард на ферме - нет!
- Значит, не вернемся.
- Кто это тебе сказал?
- Леонард никогда не уйдет с фермы...
- Хватит болтать, надо торопиться, скоро полночь,
Скоро мы покинем ферму и не вернемся, пока не уйдет Леонард. И никого из соседей не предупредим. Выйдем отсюда тайком, в темноте. Выйдем из дома и пойдем неизвестно куда...
Дорога была окутана мглой. Брат и сестра, одиннадцатилетний Ахмед и восьмилетняя Сальва, ехали на ослице, на которую мы сложили и все наши вещи. Я и отец с матерью шли пешком. Мы прошли километра три, как вдруг из-за дерева на самом краю дороги выскочил человек.
- Вы здесь умрете! - крикнул он. - Вы думали, я сплю или пьян? Леонард не спит! Вы здесь умрете! А я думал, что ты больше всех предан мне и ферме... Но ты - феллага!
- Я испугался за детей, мсье Леонард, я не бросил работу...
- Заткнись, подлец! Ступай вперед!
И мы пошли, понурив головы, под дулом винтовки Леонарда. Убьет он нас или отправит в тюрьму? Кто сказал ему о нашем уходе? Дядя Ахмед? Раскаяние жгло мне душу, это ведь я причина такого поворота судьбы. Не проболтайся я, ничего бы этого не случилось. Мы шли к дому Леонарда, безмолвная мгла скрывала дорогу, и только собаки лаяли, когда мы проходили мимо домов. В доме дяди Ахмеда я увидел свет. Значит, это он выдал нас и теперь радуется, что Леонард нас накажет. Предатель! Вот наш дом. В нем темно. Сердца наши сжимаются от боли.
- Мсье Леонард, - говорит отец, - прошу вас, разрешите моей семье вернуться домой, а со мной делайте что хотите, я один за все в ответе, это я решил уехать.
- Иди... иди... У вас тут больше нет дома. Все вы головорезы, феллаги.
Мы прошли мимо родного дома как чужие. Глядя на дома феллахов, едва видневшиеся во мраке, я думал: "Все они тут чужаки. И если бы ушли, их постигла бы та же участь, что и нас! Почему мсье Леонард всем владеет? Не мы ли сделали тут все своими руками? Ведь он даже корову пасти не способен. Куда же мы идем? В дом Леонарда? Что нам там делать?"
Мать шла впереди, я-за ней, за мной шел отец, а позади всех - Леонард, чтобы не выпускать нас из поля зрения, как пастух, который идет за стадом коров. Да, мы были словно скотина, а Леонард был человеком и даже больше нашим господом на земле. Я невольно обернулся, чтобы понять, чем же он отличается от нас, но не смог его рассмотреть, так как между нами шел отец.
1 2 3