Рассказы –
OCR Busya
«Дилан Томас «Портрет художника в щенячестве»»: Азбука-классика; Москва; 2001
Аннотация
Дилан Томас (1914–1953) – валлиец, при жизни завоевавший своим творчеством сначала Англию, а потом и весь мир. Мастерская отделка и уникальное звучание стиха сделали его одним из самых заметных поэтов двадцатого столетия, вызывающих споры и вносящих новую струю в литературу. Его назвали самым загадочным и необъяснимым поэтом. Поэтом для интеллектуалов. Его стихами бредили все великие второй половины двадцатого века.
Детство Томаса прошло главным образом в Суонси, а также на ферме в Кармартеншире, принадлежавшей семье его матери. Эти поездки в деревню и их контраст с городской жизнью в Суонси, стали основой для большой части его творчества Томаса, в особенности его рассказов и радиопостановок. Также важным источником вдохновения писателя были валлийский фольклор и мифология.
Дилан Томас
После ярмарки
Ярмарка закончилась, в ларьках с кокосовую скорлупу выключали свет, и деревянные кони неподвижно застыли в темноте в ожидании музыки и стука механизма, чтобы вновь потрусить вперед. Во всех киосках один за другим гасли газовые рожки, и маленькие карточные столики затягивались парусиной. Толпа отправилась домой, и в окнах фургонов засветились огни. Никто не заметил девушки. Одетая в черное, она стояла прислонясь к карусели, ей было слышно, как по опилкам проследовали последние шаги и вдали замерли последние голоса. Потом, совершенно одна на опустевшей ярмарке, в окружении деревянных конских фигур и дешевых ярмарочных лодок, она принялась искать место, где бы устроиться на ночлег. И тут, и там приподнимала она парусину, затягивавшую кокосовые скорлупки ларьков, и вглядывалась в теплую тьму. Внутрь она боялась ступить, и, когда по засыпанному стружками полу пробегала мышь, или трещала парусина, или порыв ветра заставлял ее пуститься в пляс, она убегала и снова пряталась около карусели. Один раз она наступила на дощатый настил, бубенцы на шее лошади зазвенели и смолкли; она не смела вздохнуть, покуда все не затихло и тьма не забыла про звон бубенцов. Потом она бродила в поисках постели, заглядывая повсюду, в каждую гондолу, в каждую палатку. Но нигде, нигде на целой ярмарке не было для нее места, где бы устроиться на ночлег. В одном месте было слишком тихо, в другом – возились мыши. В углу палатки Астролога была солома, но, когда девушка прикоснулась к ней, она зашевелилась; девушка опустилась рядом с ней на колени и протянула руку: на своей руке она почувствовала руку младенца. Теперь уже места не было нигде, так что она медленно повернула к фургонам, обступавшим ярмарку, и обнаружила, что во всех, кроме двух, не было света. Она повременила, сжимая свою пустую сумку и размышляя, в какой из них постучаться. Наконец она решила постучать в окошко маленького обшарпанного фургона, стоявшего поблизости от нее, и, встав на цыпочки, заглянула туда. У печки сидел самый толстый человек, какого ей доводилось видеть, и жарил кусок хлеба. Она три раза стукнула по стеклу, потом спряталась в тени. Она слышала, как он подошел к лестнице и крикнул сверху:
– Кто там? Кто? – (Но не осмелилась ответить.) – Кто там? Кто? – снова крикнул он.
Она засмеялась при звуках его голоса, который был так же тонок, как он – толст.
Он услышал ее смех и повернулся к тому месту, где ее укрывала тень.
– Сначала стучитесь, – сказал он, – потом прячетесь, потом смеетесь.
Она вступила в световой круг, зная, что ей больше не нужно прятаться.
– Девушка, – сказал он, – входи, да вытри ноги.
Он не стал ждать, а удалился в свой фургон, и ей ничего не оставалось, как последовать за ним по ступенькам в его тесную каморку. Он уже снова уселся и жарил тот же кусок хлеба.
– Вошла? – спросил он, так как сидел к ней спиной.
– Закрыть дверь? – спросила она и, не успел он ответить, закрыла.
Она села на кровать и стала смотреть, как он жарит хлеб, пока тот не подгорел.
– Я могу поджарить лучше вас, – сказала она.
– Не сомневаюсь, – сказал Толстый Человек.
Она наблюдала, как он положил обугленный хлеб на стоявшую рядом тарелку, взял еще один ломоть и опять стал держать его перед печью. Хлеб подгорел очень быстро.
– Давайте я вам поджарю, – сказала она. Он тут же протянул ей вилку и буханку.
– Нарезай, – сказал он, – жарь и ешь. Она села на стул.
– Погляди, какую ты яму сделала на моей постели, – сказал Толстый Человек. – Кто ты такая, чтобы являться и превращать мою постель в яму?
– Меня зовут Энни, – сказала она ему.
Вскоре весь хлеб был поджарен и намазан маслом, она поставила еду на середину стола и пододвинула два стула.
– Я буду есть на постели, – сказал Толстый Человек. – А ты – тут.
Когда они закончили ужин, он подался со своим стулом назад и через стол уставился на нее.
– Я – Толстый Человек, – сказал он. – Родом из Триорки. Гадалка рядом с нами – из Абердера.
– Я не с ярмаркой, – сказала она. – Я из Кардиффа.
– Есть такой, – согласился Толстый Человек. Он спросил, отчего она оттуда уехала.
– Деньги, – сказала Энни.
Потом он рассказал ей о ярмарке и о местах, где он побывал, и о людях, с которыми встречался. Он сказал ей, сколько ему лет и какой у него вес, и назвал имена своих братьев, не забыл сообщить, как назовет своего сына. Он показал ей картинку бостонского порта и фотографию матери, которая занималась поднятием тяжестей. Упомянул, что летом гостит в Ирландии.
– Я всегда был толстый, – сказал он, – а теперь вот я – Толстый Человек; по толщине со мной некому тягаться.
Он поведал ей про сезон страшной жары в Сицилии и про Средиземное море.
Она сказала ему про младенца в палатке Астролога.
– Опять звезды, – сказал он.
– Младенец умрет, – сказала Энни.
Он отворил дверь и вышел во тьму. Она огляделась вокруг, но не шелохнулась, спрашивая себя, не отправился ли он за полицейским. Еще одно задержание полицией ей совсем ни к чему. В открытую дверь она смотрела в неприветную ночь, пододвинув стул поближе к огню.
– Задержат, так хоть в тепле, – сказала она. Но, заслышав приближение Толстого Человека, она задрожала, а когда он стал, словно живая гора, подниматься по ступенькам, прижала руки к своей тощей груди. Сквозь темноту она увидела, что он улыбается.
– Видишь, что наделали звезды, – сказал он, внося на руках младенца от Астролога.
После того как она побаюкала младенца, прижимая его к себе, а он поплакал ей в платье, она рассказала Толстому Человеку, как испугалась его ухода.
– Какое мне дело до полицейского? Она сказала, что полиция ее ищет.
– Что ты такого сделала, чтобы тебя искала полиция?
Она не ответила, лишь крепче прижала ребенка к своей иссохшей груди. Он увидел ее худобу.
– Надо питаться, Кардифф, – сказал он.
1 2