Рассказы –

OCR Busya
«Дилан Томас «Портрет художника в щенячестве»»: Азбука-классика; Москва; 2001
Аннотация
Дилан Томас (1914–1953) – валлиец, при жизни завоевавший своим творчеством сначала Англию, а потом и весь мир. Мастерская отделка и уникальное звучание стиха сделали его одним из самых заметных поэтов двадцатого столетия, вызывающих споры и вносящих новую струю в литературу. Его назвали самым загадочным и необъяснимым поэтом. Поэтом для интеллектуалов. Его стихами бредили все великие второй половины двадцатого века.
Детство Томаса прошло главным образом в Суонси, а также на ферме в Кармартеншире, принадлежавшей семье его матери. Эти поездки в деревню и их контраст с городской жизнью в Суонси, стали основой для большой части его творчества Томаса, в особенности его рассказов и радиопостановок. Также важным источником вдохновения писателя были валлийский фольклор и мифология.
Дилан Томас
Враги
В зеленых полях долины Джарвис длилось утро. В саду, у края дорожки, Оуэн выпалывал сорняки, и бороду его трепал и рвал ураган, мир зелени и трав ревел под ногами. Грач потерялся в небе. Он звал подругу, подруга не откликалась, и с горестно разинутым клювом грач полетел на Запад. Оуэн распрямил плечи и обратил к небу глаза и увидал темные взмахи крыльев, перекрывающие алое солнце. На кухне, пронизанной сквозняками, его жена, не в силах сдержать печаль, склонялась над супом. Некогда, в прошедшие дни, в долину спускались только стада; мальчишки сбегали сверху, криком собирали коров и уводили доить на фермы, но чужеземец не проникал сюда. Оуэн в своих одиноких странствиях пришел сюда летним вечером, когда коровы уже улеглись на землю, а разделявший долину надвое ручей говорливо перекатывался по гальке. Здесь, подумал Оуэн, я выстрою дом, не дом, а домик – в саду посреди долины. И тем же извилистым путем, по тем же холмам он возвратился к себе в деревню, к расспросам жены. Так посреди зеленых полей встал маленький дом, была расчищена земля и посажен сад, окруженный низким забором, чтобы не забредали коровы. То было в начале года. Прошли лето и осень, сад зацвел и умер, иней лег на траву. Оуэн наклонился к дорожке.
Ветер отдувал верхушки бурьяна и каждому листу давал пророческий глас. Оуэн старательно выдирал траву. Взрывая землю вокруг, взлетали корни, насекомые суетились в обнаженных земляных лабиринтах, но, погибая, не оставляли на его пальцах даже следа. Он убивать их устал и еще больше устал истреблять сорняки. Взлетали вверх корни, и погибали задешево зеленые их верхушки.
Погрузив взор в хрустальную глубину, миссис Оуэн забыла про закипевший суп. Шар потемнел, но вспыхнул, когда в него вошла радуга; он раскалился до солнечного жара и, вновь застыв арктическою звездой, сиял из складок ее платья, где она бережно держала его. Чаинки в утреннем чае сказали ей о приходе темного незнакомца, что же ей расскажет хрустальный шар?
Взлетали корни. Скрюченный червяк, схваченный грубыми пальцами, слепо извивался на солнце. Внезапно все потайные углы долины наполнились ветром, голосами корней, дыханием дольних небес. Не только мандрагора кричит – свой выкрик есть у каждого корешка, и каждый выдранный стебель плакал, как ребенок. В деревне за холмом ветер неистовствовал, в садах на бельевых веревках плясало белье. Женщины, несущие во чреве, склоняясь над дымящимися лоханями, ощущали непривычные толчки. В их жилах, костях, тесноте плоти жизнь продолжалась с отдельным календарем и климатом, подобно календарю тесной долины, замкнувшей дом в кольцо зелени.
Шар, как отверстая могила, отдавал миссис Оуэн своих мертвецов. Она смотрела на губы женщин и на волосы мужчин, когда те входили в пятно на поверхности хрустального мира. Вдруг образы унеслись прочь, и перед нею встали пустые очертания холмов. По тропам в невидимую долину спускался человек в черной шляпе. Сделай он еще несколько шагов, он бы упал к ней в подол.
– Поверху идет человек в черной шляпе! – крикнула она в окно.
Оуэн улыбнулся и продолжал полоть сад. В этот момент преподобный мистер Дэвис заблудился. Блуждал он все утро, теперь заблудился окончательно и встал в растерянности под деревом у края холмистой гряды. В ветвях свистел мощный ветер, могучая серо-зеленая земля тревожно колебалась у него под' ногами. Куда он ни оборачивался, холмы рвались вершинами к небу; где бы ни пытался укрыться от ветра, его гнала тьма. Чем дальше он шел, тем непонятней становился пейзаж, вздымаясь до чудовищной высоты и опадая в долину размером с ладонь. Деревья перемещались, как люди. По странному совпадению он вышел к краю долины, когда солнце было в центре небес. От края до края горизонта раскачивался широкий мир, а он стоял под деревом, глядя вниз. В саду посреди полей стоял домик. Вокруг бушевала долина, ветер набрасывался на него с кулаками, но дом стоял. Мистеру Дэвису почудилось, будто громадной птицей домик перенесен из деревни и брошен в центре буйной Вселенной.
По пути через скалистые уступы по склону холма мистер Дэвис исчез из шара. Место его черной шляпы заняла туча, под ней прошел древний призрак, зыбкое видение со звездами, вмерзшими в бороду, и полумесяцем вместо улыбки. Но мистер Дэвис не знал об этом. Он исцарапал руки о камни. Он был стар, утро опоило его своим вином, но из порезов сочилась обыкновенная кровь.
Оуэн, не выпускавший кричащих стеблей из рук, не поднимавший глаз от земли, не знал о переменах в хрустальном шаре. Услышав пророчество о пришествии черной шляпы, он улыбнулся, как улыбался всегда истовой вере жены в силы тьмы. Он обернулся на ее оклик и, не стирая улыбки, вернулся к ясному зову земли. «Плодитесь, плодитесь», – говорил он червям, копошившимся в развороченных ходах. Он разрезал коричневых червей надвое, с тем чтобы обрубки размножались и расползались по саду и за пределами сада, заражая собой поля и скот на пастбищах.
Но мистер Дэвис не знал об этом. Он видел бородатого юношу, усердно трудившегося в саду, видел как будто нарисованный дом, где бледная молодая женщина прижала лицо к стеклу. Сняв черную шляпу, он представился пастором из деревни милях в десяти по соседству.
– Вы весь в крови, – сказал мистер Оуэн.
И правда, руки мистера Дэвиса были окровавлены. Перевязав порезы, миссис Оуэн усадила его в кресло у окна и налила крепкого чая.
– Я видела вас наверху, – сказала она, и он спросил, как она могла видеть, ведь склоны холмов высоки и начинаются далеко отсюда.
– У меня хорошие глаза, – ответила она.
Он ей поверил. В жизни он не видал таких, как у нее, глаз.
– Здесь тихо, – сказал он.
– У нас нету часов, – отозвалась она, накрывая стол на троих.
– Вы очень добры.
– Мы всегда добры к тем, кто к нам приходит.
1 2