– Все просто помешались на деньгах. Владелица «Ла-Легуа» продала сосны, столетние, честное слово, они росли у нее вдоль дороги. Что уж говорить о политиках! Знаете, кто сейчас в правительстве заправляет? Деревенский дурачок Паласин, которого все называют «Большой Паласин»: еще вчера он клянчил милостыню, разъезжая на облезлой кляче.
– Вы приводите нравственные причины. Никто не принимает конец света всерьез, – пожаловался Альварес.
– Никто не верит в конец света, – уточнил старик и, помолчав, добавил:
– О чем вы думаете?
– Ни о чем, – ответил Альварес.
Но это была неправда: он как раз думал: «На людях я жажду одиночества, оставшись один, жажду очутиться среди людей». И он снова сказал неправду:
– Сейчас вернусь.
Вышел из столовой, добрался до вестибюля, но что делать дальше, не знал. Завидев Хильду, окончательно решился на бегство. Девушка схватилась за ручку двери раньше него.
– В чем дело? – спросил Альварес.
– Я подслушала, о чем говорили Мартин и Терранова по телефону. Если поднять трубку в кабинете, то все слышно. Сегодня в полночь мадам Медор подарит Бланките кольцо. Потом Бланкита улизнет из зала и придет на берег, к скалам, где будет ждать Терранова. Она-то верит, будто убежит со своим любимым, но у этих прощелыг другие планы: они отнимают изумруд, дают ей пинка, не стану повторять куда, и правят с деньжатами в Буэнос-Айрес. Бедняжка Бланкита!
– Никогда не видел более самонадеянной девчонки.
– Она добрая. Представляете, какое будет для нее разочарование?
– Ты девочка неглупая – разве ее разочарование теперь что-нибудь значит? Теперь ничего важного нет. Когда же вы все вобьете себе в голову, – спросил он, ребром ладони постучав Хильду по лбу, – что действительно настал конец света?
– Ну, если ничего не важно, тогда… – вопросительно-возмущенно проговорила девушка. Альварес ответил:
– Вот так, вблизи, я вижу, что и тебе неспокойно.
Он судорожно рассмеялся; улучив момент, когда девушка выпустила ручку двери, схватился за нее, открыл дверь и выскочил вон. На бегу подумал: «К счастью, мне хватило смелости». С поразительной быстротой очутился за двадцать или тридцать метров от дома, под открытым небом. И тут его настиг другой страх. «Это ужасно, – сказал он себе. – Что за цвет. Все сделалось лиловым. А запах поистине тлетворный. Сам не знаю, почему я бегу от Хильды. Такой старик, как я… Уж не тронулся ли я рассудком?»
В эту минуту он увидел тень, скользящую среди деревьев. Это был священник, на плече его лежало ружье, рядом бежала собака Том.
– Отче, – пробормотал Альварес, задыхаясь от смрада и изумления. – В такой день вы охотитесь?
– Почему бы и нет? – пожал плечами отец Беллод.
– Я думал, вы готовитесь отнести святые дары доброй половине здешнего населения.
– Час еще не настал. Когда он пробьет, святые дары понадобятся всем. А с этим делом одному священнику не управиться. Поэтому я и призываю, чтобы каждый вел обычную жизнь. Что бы человек ни делал – не говоря уже о таких моментах! – во всем есть воздействие молитвы, и каждым своим шагом он доказывает свою веру в Создателя.
– Вы учите личным примером и ходите на охоту.
– Не будь буквоедом, сынок. Человек всегда, даже в век невинности, убивал тварей земных.
– Разве проявлять сострадание значит быть буквоедом?
– Нет; но плохо то, что я сам вырыл себе могилу. Сказав: «Надо жить так, будто все идет по-прежнему», я и забыл, что процитировал Комитет по постройке Церкви. Нехорошо, что сегодня я избегаю всех, но, сын мой, у меня нет ни здоровья, ни христианского смирения, чтобы отдать свой последний вечер этим зверям. Я ухожу в поля с моим Томом, который от страха лишился речи. Но пусть не говорят, что я плохо забочусь о нем.
– Вы думаете, отче, что и впрямь наступил конец света?
– В глубине души в такое не верит никто, но, может быть, суть не в нашей вере, а в гниющем море и в воде с запахом серы.
– С запахом Люцифера?
– Если говорить серьезно, то касательно питья вы, наверное, в лучшем положении: мадам всегда похвалялась хорошим погребом, а моих запасов «Лакрима Кристи» хватит лишь дня на три-четыре.
– Наших – на четыре-пять, я уверен. Но разве это важно, отче?
– Жизнь человеческая всегда измерялась днями.
– Но счет их не был столь краток. Завтра, быть может, на нас нападут те, кто не в состоянии смириться со смертью. Наверное, они будут правы. Может быть, это еще и не конец света…
– Смерть для каждого из людей всегда была концом света. А на этот раз для всех настала минута подготовить душу свою к вечности. Когда столь внушающая доверие организация, как Обсерватория Ла-Платы, выпускает бюллетень, подобный разорвавшейся бомбе, особо сомневаться не приходится. Вы слышали, как его передавали по радио?
– Как грустно, что через несколько дней не будет ни обсерватории, ни Ла-Платы, ни общественных организаций.
– Ты смеешься, потому что храбр. Душа не погибнет, а тогда и настанет час высшего мужества.
– Шучу я как раз из трусости. Сказать ли вам одну вещь? Это не имеет никакого значения, но довольно странно. То, что происходит в мире, постоянно приводит мне на память забытые стишки – так прочно забытые, что будь я способен к стихосложению, то подумал бы, что сочинил их сам. Вот и сейчас в голове у меня звучит: «Друзья, конец уж недалек».
– Чудесно, чудесно. Придет час, и ты станешь настоящим поэтом.
– Думаете, я сам способен такое сочинить?
– А почему бы и нет?
– Так или иначе, я не хочу, чтобы меня застиг этот самый конец, пока я не спросил у старика, чьи это вирши. А у меня такая скверная память…
– А я сомневаюсь, удастся ли нам с Томом поднять хоть какую-нибудь дичь. Будут ли и сегодня, как всегда, взлетать куропатки?
– Может быть, завидев вас двоих, осмелятся. Хотя, по правде говоря, при таком свете…
Они немного прошли вместе, а потом расстались. Альварес повернул к гостинице: хотя он и не терял ее из виду, но все же боялся заблудиться – игра света и сумерек в этот вечер преображала окрестности. Вдруг совсем рядом послышалось ржание. Встревоженный, Альварес различил коня – голова задрана, уши прижаты, глаза дико сверкают, из раскрытого рта исходит храп. Конь приближался, он дрожал. «Никогда не следует убегать от собак», – вспомнил Альварес и выругал себя: «О, горожанин, кто гнал тебя в эти поля?» Конь настиг его и пошел рядом, словно ища утешения. Они прошли вместе достаточно долго: Альварес успокоился и даже пожалел своего спутника – ведь ему предстояло остаться на улице.
Еще не войдя в гостиницу, он услышал марш всех святых. В столовой было людно. В окно он увидел: Хильда, намереваясь стряхнуть пыль с гирлянд, босиком залезла на стол с метелкой из перьев. «Она еще совсем девчонка, – сказал он себе. – Невероятно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9
– Вы приводите нравственные причины. Никто не принимает конец света всерьез, – пожаловался Альварес.
– Никто не верит в конец света, – уточнил старик и, помолчав, добавил:
– О чем вы думаете?
– Ни о чем, – ответил Альварес.
Но это была неправда: он как раз думал: «На людях я жажду одиночества, оставшись один, жажду очутиться среди людей». И он снова сказал неправду:
– Сейчас вернусь.
Вышел из столовой, добрался до вестибюля, но что делать дальше, не знал. Завидев Хильду, окончательно решился на бегство. Девушка схватилась за ручку двери раньше него.
– В чем дело? – спросил Альварес.
– Я подслушала, о чем говорили Мартин и Терранова по телефону. Если поднять трубку в кабинете, то все слышно. Сегодня в полночь мадам Медор подарит Бланките кольцо. Потом Бланкита улизнет из зала и придет на берег, к скалам, где будет ждать Терранова. Она-то верит, будто убежит со своим любимым, но у этих прощелыг другие планы: они отнимают изумруд, дают ей пинка, не стану повторять куда, и правят с деньжатами в Буэнос-Айрес. Бедняжка Бланкита!
– Никогда не видел более самонадеянной девчонки.
– Она добрая. Представляете, какое будет для нее разочарование?
– Ты девочка неглупая – разве ее разочарование теперь что-нибудь значит? Теперь ничего важного нет. Когда же вы все вобьете себе в голову, – спросил он, ребром ладони постучав Хильду по лбу, – что действительно настал конец света?
– Ну, если ничего не важно, тогда… – вопросительно-возмущенно проговорила девушка. Альварес ответил:
– Вот так, вблизи, я вижу, что и тебе неспокойно.
Он судорожно рассмеялся; улучив момент, когда девушка выпустила ручку двери, схватился за нее, открыл дверь и выскочил вон. На бегу подумал: «К счастью, мне хватило смелости». С поразительной быстротой очутился за двадцать или тридцать метров от дома, под открытым небом. И тут его настиг другой страх. «Это ужасно, – сказал он себе. – Что за цвет. Все сделалось лиловым. А запах поистине тлетворный. Сам не знаю, почему я бегу от Хильды. Такой старик, как я… Уж не тронулся ли я рассудком?»
В эту минуту он увидел тень, скользящую среди деревьев. Это был священник, на плече его лежало ружье, рядом бежала собака Том.
– Отче, – пробормотал Альварес, задыхаясь от смрада и изумления. – В такой день вы охотитесь?
– Почему бы и нет? – пожал плечами отец Беллод.
– Я думал, вы готовитесь отнести святые дары доброй половине здешнего населения.
– Час еще не настал. Когда он пробьет, святые дары понадобятся всем. А с этим делом одному священнику не управиться. Поэтому я и призываю, чтобы каждый вел обычную жизнь. Что бы человек ни делал – не говоря уже о таких моментах! – во всем есть воздействие молитвы, и каждым своим шагом он доказывает свою веру в Создателя.
– Вы учите личным примером и ходите на охоту.
– Не будь буквоедом, сынок. Человек всегда, даже в век невинности, убивал тварей земных.
– Разве проявлять сострадание значит быть буквоедом?
– Нет; но плохо то, что я сам вырыл себе могилу. Сказав: «Надо жить так, будто все идет по-прежнему», я и забыл, что процитировал Комитет по постройке Церкви. Нехорошо, что сегодня я избегаю всех, но, сын мой, у меня нет ни здоровья, ни христианского смирения, чтобы отдать свой последний вечер этим зверям. Я ухожу в поля с моим Томом, который от страха лишился речи. Но пусть не говорят, что я плохо забочусь о нем.
– Вы думаете, отче, что и впрямь наступил конец света?
– В глубине души в такое не верит никто, но, может быть, суть не в нашей вере, а в гниющем море и в воде с запахом серы.
– С запахом Люцифера?
– Если говорить серьезно, то касательно питья вы, наверное, в лучшем положении: мадам всегда похвалялась хорошим погребом, а моих запасов «Лакрима Кристи» хватит лишь дня на три-четыре.
– Наших – на четыре-пять, я уверен. Но разве это важно, отче?
– Жизнь человеческая всегда измерялась днями.
– Но счет их не был столь краток. Завтра, быть может, на нас нападут те, кто не в состоянии смириться со смертью. Наверное, они будут правы. Может быть, это еще и не конец света…
– Смерть для каждого из людей всегда была концом света. А на этот раз для всех настала минута подготовить душу свою к вечности. Когда столь внушающая доверие организация, как Обсерватория Ла-Платы, выпускает бюллетень, подобный разорвавшейся бомбе, особо сомневаться не приходится. Вы слышали, как его передавали по радио?
– Как грустно, что через несколько дней не будет ни обсерватории, ни Ла-Платы, ни общественных организаций.
– Ты смеешься, потому что храбр. Душа не погибнет, а тогда и настанет час высшего мужества.
– Шучу я как раз из трусости. Сказать ли вам одну вещь? Это не имеет никакого значения, но довольно странно. То, что происходит в мире, постоянно приводит мне на память забытые стишки – так прочно забытые, что будь я способен к стихосложению, то подумал бы, что сочинил их сам. Вот и сейчас в голове у меня звучит: «Друзья, конец уж недалек».
– Чудесно, чудесно. Придет час, и ты станешь настоящим поэтом.
– Думаете, я сам способен такое сочинить?
– А почему бы и нет?
– Так или иначе, я не хочу, чтобы меня застиг этот самый конец, пока я не спросил у старика, чьи это вирши. А у меня такая скверная память…
– А я сомневаюсь, удастся ли нам с Томом поднять хоть какую-нибудь дичь. Будут ли и сегодня, как всегда, взлетать куропатки?
– Может быть, завидев вас двоих, осмелятся. Хотя, по правде говоря, при таком свете…
Они немного прошли вместе, а потом расстались. Альварес повернул к гостинице: хотя он и не терял ее из виду, но все же боялся заблудиться – игра света и сумерек в этот вечер преображала окрестности. Вдруг совсем рядом послышалось ржание. Встревоженный, Альварес различил коня – голова задрана, уши прижаты, глаза дико сверкают, из раскрытого рта исходит храп. Конь приближался, он дрожал. «Никогда не следует убегать от собак», – вспомнил Альварес и выругал себя: «О, горожанин, кто гнал тебя в эти поля?» Конь настиг его и пошел рядом, словно ища утешения. Они прошли вместе достаточно долго: Альварес успокоился и даже пожалел своего спутника – ведь ему предстояло остаться на улице.
Еще не войдя в гостиницу, он услышал марш всех святых. В столовой было людно. В окно он увидел: Хильда, намереваясь стряхнуть пыль с гирлянд, босиком залезла на стол с метелкой из перьев. «Она еще совсем девчонка, – сказал он себе. – Невероятно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9