— Объегорили!.. Околпачили!.. Подержанную девчонку всучили… В дамки, сволочь, прошла… И это в семнадцать лет!..
В отцветшем саду, полном странных шумов и осеннего бреда, взвивались ракеты. И музыка неистовствовала. Жутко маячил на горе, при свете зари, залитый огнями дворец. А у фонтанов, свирепо рыча, метался диким зверем, скрипел зубами Гедеонов.
— Месть!..
* * *
Свадьбу все-таки доиграли. Гедеонов назавтра о том, что его объегорили, молчал, точно в рот воды набравши.
Но скоро молодая захирела.
Ее Гедеонов мучил каждоночно, допытываясь, кому она отдала девственность? Упорно молчала истерзанная, разбитая женщина.
Не прошло и полгода, как она отдала Богу (или черту) душу. И никому невдомек было, что ее доконал Гедеонов. Ведь он так горевал и убивался по ней!
Но горевал и убивался Гедеонов не по жене. А оттого, что его объегорили. Всучили ему в жены подержанную девчонку.
— Не потер-плю-у обиды! — рвал он на себе волосы. — Вознагражу себя!.. Месть до гроба!
Кусал себе руки и диким стонал, свирепым стоном…
* * *
Надумал, как вознаградить себя.
В алтаре Знаменской церкви, под престолом, выкопал Гедеонов пещеру, сделав крытый ход с клироса. Перенес туда чудотворный престольный образ. Двенадцать неугасимых лампад возжег перед ним…
Мужики только диву давались: притих Гедеонов, пропал где-то, словно его и не было.
А он в подпрестольном жил склепе.
Некто, обрадовавшись, что Гедеонова, князя тьмы, осенила благодать, отслужил благодарственный молебен. Место же, где жил Гедеонов, назвал "святой склеп".
Туда опускались на поклон только больные, за чудом.
Также опускались в подпрестольную келью к чудотворному образу из-под венца невесты, за благословением.
И одни. Благодати больше.
Только красивые невесты выходили оттуда смертельно бледными, шатающимися и разбитыми…
VIII
За старым запущенным садом, раскинувшимся вокруг белой каменной церкви, над крутосклоном низкая хилилась, крапивой заросшая и бурьяном, хата. В окнах ее желтые цвели анютины глазки. А стекла были выбиты.
В Знаменском велось так уж издавна. Каждая хата была низка, коса, а в окнах были выбиты стекла. Ничем одну хату от другой нельзя было отличить. Но хату старого попа Сладкогласова можно было отличить тем, что в окнах ее вечно цвели анютины глазки, а около ворот постоянно вертелась шустрая, жеглая, мутноокая Варвара, что наводила на все Знаменское страхоту своими заговорами, нашептами и приговорами. Варвара была приемышем попа.
На зиму уезжала она учиться в епархиальное.
Но как только расцветало красное лето и Варвара, вернувшись в Знаменское, бралась за свое — мужиков, а особенно баб опять жуть охватывала. Томила смертным томлением.
Когда же какая-нибудь напасть или приклюка вваливалась во двор, волей-неволей приходилось идти к суглобой молоденькой ворожее. Варвара будто бы зналась с нечистью и по ее напущению черти бедокурили среди мужиков. Мужики просили ее избавить их от бед и напастей.
А она закатывалась низким недевичьим смехом… Строго и мутно глядя в глаза мужикам, наливала красного вина в чарку и отламывала ломоть хлеба. Дула и плевала под ноги. Давала мужикам хлеба с вином.
— Ешь тело… Пей кровь!.. — строго шептала она, низко и жутко.
Все шире и шире, все дальше и дальше толки расползались по округе и пересуды. Наводит на селяков жуть и страхоту. Насылает напасти, порчи, приклюки, болезни, глады и моры.
Кабы не призналась Варвара, что сном-духом не знает про колдовство и порчи, а вовсе — отводит от мужиков беды отговором на хлебе и вине, подходом, выливом и заливом — громада разнесла бы ее. И костей не оставила бы.
* * *
Бедокурил, стало быть, Гедеонов. Недаром же прошла слушка, что он отмаливает грехи в подпрестольной келье. Наколдует, да и отмаливает…
В бурю деревья в его саду, шла слушка, не качались. На посевы его на падал град. Огонь не брал лесов, гумен и дворца Гедеонова. Ему покорялись тучи, огонь и бури. И служило солнце.
Гедеонов хотел — звал холод. Хотел — жару. Заговаривал дождь и росу, отчего травы засыхали, вяли цветы и хлеба. Накликал и укрощал ураганы, вихри, водовороты. Завидев чертову крутню — метель, — бросал в нее нож. Вихрь пропадал, а на ноже оставалась кровь зарезанного черта…
В полночь выходил Гедеонов на озеро. Вызвавши Водяного, заводил с ним разговор и брал ключи от пекла.
Также улетал Гедеонов с ведьмами на тысячелетний дуб. На ведьмовском шабаше беды мужикам стряпал. Бед этих было столько, что и не перечесть…
Как мужики не догадались об этом раньше? Все нашепты эти да наговоры понапутали. Сколько было шептуних на Руси, а не слыхивано, чтобы на хлебе и вине шептали. Ну, и пошло, будто ест тело и пьет кровь Иисуса Христа поповна, да и мужиков заставляет.
Отводить-то беды наговорами Варвара и отводила. А только неспроста. Может, Гедеонов надумал какую-нибудь каверзу на мужиков? Вот и научил поповну отговорам. Темно все и путано. Враг ли Варвара или друг мужикам?..
Хорошенько-то ее никто и не знает. На народ она не показывалась.
Жутко было ее лицо. Не лицо, а смерть. Щеки бледны. Извилистые, сомкнутые плотно губы тонки и строги. Взгляд под черными крылатыми бровями суглоб и мутен.
В глаза поповна никому никогда не глядела. И никто не знал, какие у ней глаза. Чуялось только, что мутны они, и черны, как туча, и остры. В зрачках ее будто бы люди и звери отражались вверх ногами. Знак, что она ведьма и продана дьяволу…
Будто и веселилась Варвара. Носилась, как жесть, из дому в лес, из лесу в дом. Низким хохотала, недевичьим смехом… Пела мужицкие песни… А все-таки жутко печальное было в ней что-то и зловещее.
То лютая на нее находила грусть. То смерть сердце вещало. Обставляла она себя иконами, крестами. Окуривалась ладаном. Загадочные твердила молитвы…
А то охватывала вдруг Варвару ненависть. Кляла она мужиков. Божилась, что кабы власть да сила — поперецала бы их всех…
* * *
Когда старый поп Сладкогласен умер, к Варваре прислали молодого бурсака. Михаиле должен был занять место Сладкогласова.
Венчали Михаиле и Варвару в Знаменской церкви приезжие попы. Венчали вечером.
Из-под венца, радостная, трепетная, спустилась по каменным ступеням Варвара в глубокий, душный, двенадцатью зелеными лампадами освещенный склеп. Упала перед чудотворным образом ниц…
А к ней, вдруг выскочив из-за перегородки, слютелый подбежал Гедеонов. Опрокинул ее. Ошеломленную, жутко молчавшую, скрутил ее едкими, крепкими и тяжелыми, как железо, руками. Сжег.
Все закрутилось у Варвары… Искрометным колесом пошло… Огненный меч пересек ее пополам…
В жгучем, кровавом огне подняла она мутные косые глаза свои, черные, как туча. Широко раскрыла веки. Узнала в чудище, мучившем ее, — Гедеонова…
И вдруг, захохотав зловеще и дико, стиснула зубы… Обхватила гибкими молодыми руками, обвила собой трясущегося Гедеонова, как лоза… Черная колдунья разгадала князя тьмы…
* * *
Перед темным образом горели кровавым, жутким зеленым светом двенадцать лампад…
IX
Ни много ни мало, десять лет шабашил так Гедеонов, наезжая на лето из Петербурга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54