Услышав о том, что его могут избить, лишь переменился в лице, но от своего не отступил. Я понял, что теперь он и не помышлял об отставке. Не мог он уйти, когда в школе такое творится. "Я же инспектор!" - до сих пор не могу забыть этих слов и тона, каким они были сказаны.
Вечером и в самом деле состоялось общее собрание. Мы впятером больше всех любившие Хуана - нарочно сели поближе к кафедре. Решили, если дойдет до драки, нам, может быть, удастся его защитить.
Господин Хуан появился в дверях минут через пять после начала собрания. Воцарилась мертвая тишина. Председатель как раз излагал новости, полученные от учителя ручного труда, зачитывал "список преступлений" инспектора, а инспектор тут как тут. У меня даже дыхание перехватило.
Наставник Хуан зажмурился, будто от яркого света, опустил голову и, словно слепой, медленно притворил дверь. Потом широко открыл похожие на черные бусинки глаза и обвел ими всех нас. При свете лампы лицо его казалось серым, как зола. Он шагнул к кафедре, ступил на возвышение и улыбнулся:
- Уважаемые ученики! Я хочу сказать вам несколько слов не как инспектор, а как друг!
- Мягко стелешь!
- Предатель! Кричали из задних рядов.
Голова наставника Хуана поникла. Таких оскорблений он не ожидал. Он не рассердился на тех, кто его поносил, а лишь усомнился в самом себе. Быть может, он не сумел быть искренним до конца или...
Эта склоненная голова решила его судьбу.
Когда при его появлении наступила мертвая тишина, я подумал, что в душе все уважают его и он вне опасности. Но склоненная голова - конец. Значит, он принял их упреки, и теперь ему стыдно.
- Бей его! - заорал самый близкий дружок преподавателя ручного труда.
- Бей! Бей!
Сзади все повскакали со своих мест. Мы встали плечом к плечу, пять человек. Только бы устоять! Стоит нам сдвинуться с места, и начнется свалка. "Учитель, уходите!" - сказал я намеренно тихо, чтобы услышал он один, человек, которого я хотел спасти во что бы то ни стало.
Уйди он в тот момент - до дверей ему было всего два шага, - я уверен, ничего бы не случилось. Мы впятером смогли бы хоть на секунду сдержать тех, кто напирал сзади.
Но наставник Хуан не двинулся с места. Словно собравшись с силами, он решительно поднял голову. Взгляд его был страшен. Но это длилось какое-то мгновение. Он сдержал свой гнев, готовый прорваться, и вновь склонил голову, словно придавленный тяжким раскаянием. У этого человека хватило сил встать надо всеми. Я понял движение его души: ничуть не задетый грубой бранью, он лишь сомневался в собственной правоте, но сердце подсказало ему, что совесть его чиста. Когда закричали "бей!", он разгневался, но тут же спохватился - ведь это же дети... Он вновь опустил голову. И тогда вопль "бей!" перерос в настоящий рев.
Если бы он и вправду рассердился, никто не посмел бы поднять на него руку, но он вновь склонил голову. Так было, и крик висел в воздухе, но никто не хотел бить первым, и к тому же у всех на уме был один вопрос: "С какой стати бить этого честного человека?" Конечно, большинство поверило председателю, но не так-то легко было забыть все, что сделал для них учитель Хуан. К тому же некоторые понимали, что обвинения против Хуана дутые и что это дело рук одной шайки.
"Уходите!" - сказал я снова. Я знал, что в такой ситуации "выкатывайся" прозвучало бы куда убедительнее, но язык не повернулся.
Наставник Хуан по-прежнему не двигался с места. Только голову поднял - на губах улыбка, глаза подернуты влагой. Он смотрел на нас, как смотрит ребенок на тигра - любуясь им и страшась его.
И вдруг в окно влетел обломок кирпича, а за ним осколок стекла, словно хвост за кометой. Он попал учителю прямо в висок - сразу показалась кровь. Хуан схватился за кафедру. Все сидевшие сзади бросились вон из комнаты. Мы поддержали его.
- Ничего, ничего! - через силу улыбнулся он, а кровь уже залила его лицо.
Ни директора, ни заместителя, ни школьного врача не оказалось на месте. Мы решили сами отвезти наставника в больницу.
- Отведите меня в мою комнату, - выговорил он с трудом. По неопытности мы послушались его и, поддерживая под руки, повели. Войдя к себе, он пошатнулся, хотел было умыться, но, обессилев, упал на кровать. Кровь уже не текла, а хлестала.
Пришел старенький служитель Чжан Фу, взглянул на наставника и сказал:
- Побудьте с господином учителем, я схожу в школьный лазарет за врачом.
Школьный врач обмыл рану, наложил повязку и велел отвезти Хуана в больницу, поскольку опасность еще велика. Глоток коньяка, казалось, прибавил ему сил, он вздохнул и закрыл глаза. Когда врач снова повторил, что необходимо ехать в больницу, Хуан улыбнулся и сказал шепотом:
- Умирать, так здесь. Ведь я инспектор. Как же я покину школу, когда директора нет на месте!
Старик Чжан Фу вызвался провести эту ночь возле "господина учителя". Мы бы тоже остались, но знали, что десятки глаз будут с презрением смотреть на нас там, на улице; чего доброго, обзовут подлизами. А что может быть страшнее в юности! Людям свойственно принимать сострадание за пресмыкательство. В молодости благие порывы часто уживаются с равнодушием. И нам пришлось покинуть нашего учителя. А когда выходили, до нас донеслось: "Полюбуйтесь! Выкормыши этого борова Хуана!"
На следующее утро старик Чжан Фу сообщил нам:
- Господин учитель заговаривается.
Пришел директор и велел отправить Хуана в больницу, как бы тот ни противился.
Но в этот миг к учителю вернулось сознание. Мы стояли за дверью и все слышали. Рядом с нами был этот тип, преподаватель ручного труда. Он все улыбался, посматривая на белую табличку с надписью "Инспектор" на дверях комнаты наставника, а перед нами прикидывался, что хмурится, словно его очень беспокоило состояние господина Хуана.
Мы слышали, как наставник сказал:
- Хорошо, я поеду в больницу. Но прежде позвольте мне повидаться с учениками.
- Где? - спросил директор.
- В актовом зале. Хочу сказать им несколько слов. Иначе никуда не поеду.
Прозвенел звонок. Собрались почти все ученики.
Старик Чжан Фу и директор под руки ввели наставника Хуана. Кровь просочилась через бинт, повязка, словно ядовитая змея, обвилась вокруг его головы. Он изменился до неузнаваемости. Войдя в зал, остановился, силясь открыть глаза - мешала повязка. Огляделся вокруг, словно искал среди нас своих детей, и склонил голову, не в силах держать ее прямо. И, не поднимая головы, тихо, но очень ясно произнес:
- Кто бы ни бросил в меня камень, я... я не в обиде!
Он вышел. Все замерли на несколько мгновений. Потом вдруг кинулись к выходу, догнали его - стояли и смотрели, как он садился в машину.
Через три дня он умер в больнице.
Кто его убил?
Дин Гэн.
Но в то время никто не подозревал, что это дело рук Дин Гэна.
Его прозвали Барышней, а барышни, как известно, не умеют бросать кирпичи.
1 2 3 4 5