Если бы взгляды могли убивать, то я в этот день был бы погибший человек. Они открыто плевали при виде меня, и отовсюду ко мне неслось ворчанье и крики.
Я был не столько предметом удивления, сколько ненависти, тем более, что на мне были латы римлянина. Будь это в другом городе, я бы приказал моим людям разогнать ножнами этих ревущих фанатиков. Но это был Иерусалим в жару лихорадки, это был народ, неспособный отделить идею государства от идеи Бога.
Саддукей Ханан хорошо сделал свое дело! Что бы он и синедрион ни говорили о внутреннем положении, ясно было – черни хорошо втолковали, что виной всему Рим.
Вдобавок я встретился с Мириам. Она шла пешком в сопровождении одной только женщины. В такое смутное время ей не следовало одеваться так, как подобало ее положению. Через сестру она была родственницей Антипы, которого мало кто любил. Поэтому она оделась очень скромно и закрыла лицо, чтобы сойти за женщину из народа. Но от моих глаз она не могла скрыть своего стройного стана, своей осанки и походки, настолько непохожей на походку других женщин.
Мы могли даже обменяться несколькими торопливыми словами, ибо в то мгновение нам загородили дорогу и моих людей с лошадьми стеснили и затолкали. Мириам укрылась в углу стены дома.
– Что ж, они уже поймали рыбака? – спросил я.
– Нет, но он за городской стеной. Он въехал в Иерусалим на осле, предшествуемый и сопровождаемый толпами, и некоторые глупцы приветствовали его царем израильским. Это предлог, которым Ханан не замедлит припереть к стенке Пилата. И хотя он еще не арестован, приговор ему уже написан. Этот рыбак – погибший человек!
– Пилат не станет арестовывать его!
Мириам покачала головой.
– Об этом позаботится Ханан! Они приведут его в синедрион. И приговор будет – смерть. Вероятно, его побьют камнями.
– Но синедрион не имеет права казнить!
– Иисус – не римлянин! – ответила она. – Он иудей! По законам Талмуда он подлежит смерти, ибо богохульно преступил закон.
Я продолжал качать головой.
– Синедрион не имеет права.
– Пилат желает, чтобы он присвоил себе это право.
– Но ведь тут вопрос в законности, – настаивал я. – Ведь ты знаешь, как римляне придирчивы на этот счет!
– В таком случае Ханан обойдет этот вопрос, – улыбнулась она, – заставит Пилата распять его. И в том и в другом случае все пройдет гладко.
Нахлынувшая волна народа смяла наших коней и нас самих. Какой-то фанатик упал, мой конь попятился и чуть не упал, топча его. Человек вскрикнул, и громкие угрозы по моему адресу превратились в сплошной рев. Но я через плечо успел крикнуть Мириам:
– Вы жестоки с человеком, который, по вашим же словам, никому не сделал зла!
– Я жестока к тому злу, которое произойдет от него, останься он в живых, – отвечала она.
Я едва уловил ее слова, ибо ко мне бросился человек, схватил узду моего коня и мою ногу и попытался стащить меня с лошади. Наклонившись вперед, я ударил его по щеке. Рука моя закрыла ему все лицо, удар опустился с большой силой. Жители Иерусалима не привыкли к хорошим затрещинам. Я часто потом задавал себе вопрос, не сломал ли я этому субъекту шею…
Я встретил Мириам на следующий день. Мы встретились во дворе Пилатова дворца. Она, казалось, находилась в каком-то сне. Едва ли ее глаза заметили меня. Едва ли она узнала меня. Она имела такой странный вид, взор ее был так туманен и рассеян, что она мне напомнила прокаженных, которые были исцелены однажды передо мною в Самарии.
Сделав усилие, она овладела собою, но чисто внешним образом. В глазах ее застыла непередаваемая мысль. Никогда еще я не видел у женщины таких глаз!
Она бы прошла мимо меня, не поздоровавшись со мной, если бы я не загородил ей дороги. Остановившись, она машинально пробормотала несколько слов, но глаза ее глядели как бы сквозь меня, куда-то вдаль, словно зачарованные каким-то видением.
– Я видела его, Лодброг, – прошептала она. – Я видела его!
– Да помогут ему боги, чтобы это не сглазило его, кто бы он ни был! – засмеялся я.
Она не обратила внимания на мою неуместную шутку и хотела пройти, но я опять загородил ей дорогу.
– Да кто он такой? – спрашивал я. – Кто-нибудь воскресший из мертвых, чтобы наполнить таким странным светом твои глаза?
– Человек, воскресавший из мертвых других! – отвечала она. – Истинно верю я, что он, Иисус, воскрешал мертвых! Он – князь света, сын Божий! Я видела его. Истинно верю, что он сын Божий!
Я мало вынес из ее слов, кроме того, что она встретила этого странствующего рыбака и заразилась его безумием, ибо это была не та Мириам, которая называла его язвой и требовала, чтобы его истребили, как всякую язву!
– Он околдовал тебя! – гневно воскликнул я.
Глаза ее как будто увлажнились, и взор стал более глубоким, когда она утвердительно кивнула головой.
– О, Лодброг, его чары не поддаются никакому описанию! Стоит только взглянуть на него – и ты поймешь, что это сама душа доброты и милосердия! Я видела его! Я слышала его! Я раздам все свое имение бедным и последую за ним.
Столько было уверенности в ее тоне, что я ей поверил, как поверил изумлению самарийских прокаженных, глядевших на свое исцеленное тело; и мне стало досадно, что такая великая женщина так легко свихнулась благодаря какому-то бродячему незнакомцу.
– Ну и следуй за ним, – насмешливо ответил я. – Без сомнения, ты наденешь венец, когда он завоюет свое царство!
Она утвердительно кивнула головой, а мне захотелось ударить ее за это безумие. Я отодвинулся в сторону, и она медленно прошла мимо, бормоча:
– Его царство не здесь: он сын Давидов. Он сын Божий. Он тот, кем именовал себя, в нем все то, что говорили о нем великого и доброго.
– Мудрец с Востока! – хихикнул Пилат. – Он мыслитель – этот неграмотный рыбак. Я разузнал о нем все. У меня самые свежие донесения. Ему нет надобности творить чудеса! Он переспорил самых редких софистов. Они расставили ему западни, а он посмеялся над их западнями. Вот. послушай!
И он рассказал мне, как Иисус привел в смятение своих недругов, когда те привели ему на суд женщину, уличенную в прелюбодеянии.
– А подати! – ликовал Пилат. – «Воздайте кесарево кесарю, а Божие Богу!» – ответил он им. Эту штуку подстроил Ханан – а он разрушил его планы! Наконец-то появился иудей, понимающий наш римский взгляд на государство!
Затем я увидел жену Пилата. Заглянув ей в глаза, я понял, после того как видел Мириам, что и эта женщина видела чудесного рыбака.
– В нем божество, – прошептала она мне. – В нем чувствуется бытие Божие!
– Да разве он Бог? – тихонько спросил я, ибо нужно было что-нибудь сказать.
Она покачала головой.
– Я не знаю. Он не говорил этого. Но одно я знаю: из такого теста лепятся боги!
«Заклинатель женщин», – решил я про себя, уходя от жены Пилата, погруженной в мечты и видения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Я был не столько предметом удивления, сколько ненависти, тем более, что на мне были латы римлянина. Будь это в другом городе, я бы приказал моим людям разогнать ножнами этих ревущих фанатиков. Но это был Иерусалим в жару лихорадки, это был народ, неспособный отделить идею государства от идеи Бога.
Саддукей Ханан хорошо сделал свое дело! Что бы он и синедрион ни говорили о внутреннем положении, ясно было – черни хорошо втолковали, что виной всему Рим.
Вдобавок я встретился с Мириам. Она шла пешком в сопровождении одной только женщины. В такое смутное время ей не следовало одеваться так, как подобало ее положению. Через сестру она была родственницей Антипы, которого мало кто любил. Поэтому она оделась очень скромно и закрыла лицо, чтобы сойти за женщину из народа. Но от моих глаз она не могла скрыть своего стройного стана, своей осанки и походки, настолько непохожей на походку других женщин.
Мы могли даже обменяться несколькими торопливыми словами, ибо в то мгновение нам загородили дорогу и моих людей с лошадьми стеснили и затолкали. Мириам укрылась в углу стены дома.
– Что ж, они уже поймали рыбака? – спросил я.
– Нет, но он за городской стеной. Он въехал в Иерусалим на осле, предшествуемый и сопровождаемый толпами, и некоторые глупцы приветствовали его царем израильским. Это предлог, которым Ханан не замедлит припереть к стенке Пилата. И хотя он еще не арестован, приговор ему уже написан. Этот рыбак – погибший человек!
– Пилат не станет арестовывать его!
Мириам покачала головой.
– Об этом позаботится Ханан! Они приведут его в синедрион. И приговор будет – смерть. Вероятно, его побьют камнями.
– Но синедрион не имеет права казнить!
– Иисус – не римлянин! – ответила она. – Он иудей! По законам Талмуда он подлежит смерти, ибо богохульно преступил закон.
Я продолжал качать головой.
– Синедрион не имеет права.
– Пилат желает, чтобы он присвоил себе это право.
– Но ведь тут вопрос в законности, – настаивал я. – Ведь ты знаешь, как римляне придирчивы на этот счет!
– В таком случае Ханан обойдет этот вопрос, – улыбнулась она, – заставит Пилата распять его. И в том и в другом случае все пройдет гладко.
Нахлынувшая волна народа смяла наших коней и нас самих. Какой-то фанатик упал, мой конь попятился и чуть не упал, топча его. Человек вскрикнул, и громкие угрозы по моему адресу превратились в сплошной рев. Но я через плечо успел крикнуть Мириам:
– Вы жестоки с человеком, который, по вашим же словам, никому не сделал зла!
– Я жестока к тому злу, которое произойдет от него, останься он в живых, – отвечала она.
Я едва уловил ее слова, ибо ко мне бросился человек, схватил узду моего коня и мою ногу и попытался стащить меня с лошади. Наклонившись вперед, я ударил его по щеке. Рука моя закрыла ему все лицо, удар опустился с большой силой. Жители Иерусалима не привыкли к хорошим затрещинам. Я часто потом задавал себе вопрос, не сломал ли я этому субъекту шею…
Я встретил Мириам на следующий день. Мы встретились во дворе Пилатова дворца. Она, казалось, находилась в каком-то сне. Едва ли ее глаза заметили меня. Едва ли она узнала меня. Она имела такой странный вид, взор ее был так туманен и рассеян, что она мне напомнила прокаженных, которые были исцелены однажды передо мною в Самарии.
Сделав усилие, она овладела собою, но чисто внешним образом. В глазах ее застыла непередаваемая мысль. Никогда еще я не видел у женщины таких глаз!
Она бы прошла мимо меня, не поздоровавшись со мной, если бы я не загородил ей дороги. Остановившись, она машинально пробормотала несколько слов, но глаза ее глядели как бы сквозь меня, куда-то вдаль, словно зачарованные каким-то видением.
– Я видела его, Лодброг, – прошептала она. – Я видела его!
– Да помогут ему боги, чтобы это не сглазило его, кто бы он ни был! – засмеялся я.
Она не обратила внимания на мою неуместную шутку и хотела пройти, но я опять загородил ей дорогу.
– Да кто он такой? – спрашивал я. – Кто-нибудь воскресший из мертвых, чтобы наполнить таким странным светом твои глаза?
– Человек, воскресавший из мертвых других! – отвечала она. – Истинно верю я, что он, Иисус, воскрешал мертвых! Он – князь света, сын Божий! Я видела его. Истинно верю, что он сын Божий!
Я мало вынес из ее слов, кроме того, что она встретила этого странствующего рыбака и заразилась его безумием, ибо это была не та Мириам, которая называла его язвой и требовала, чтобы его истребили, как всякую язву!
– Он околдовал тебя! – гневно воскликнул я.
Глаза ее как будто увлажнились, и взор стал более глубоким, когда она утвердительно кивнула головой.
– О, Лодброг, его чары не поддаются никакому описанию! Стоит только взглянуть на него – и ты поймешь, что это сама душа доброты и милосердия! Я видела его! Я слышала его! Я раздам все свое имение бедным и последую за ним.
Столько было уверенности в ее тоне, что я ей поверил, как поверил изумлению самарийских прокаженных, глядевших на свое исцеленное тело; и мне стало досадно, что такая великая женщина так легко свихнулась благодаря какому-то бродячему незнакомцу.
– Ну и следуй за ним, – насмешливо ответил я. – Без сомнения, ты наденешь венец, когда он завоюет свое царство!
Она утвердительно кивнула головой, а мне захотелось ударить ее за это безумие. Я отодвинулся в сторону, и она медленно прошла мимо, бормоча:
– Его царство не здесь: он сын Давидов. Он сын Божий. Он тот, кем именовал себя, в нем все то, что говорили о нем великого и доброго.
– Мудрец с Востока! – хихикнул Пилат. – Он мыслитель – этот неграмотный рыбак. Я разузнал о нем все. У меня самые свежие донесения. Ему нет надобности творить чудеса! Он переспорил самых редких софистов. Они расставили ему западни, а он посмеялся над их западнями. Вот. послушай!
И он рассказал мне, как Иисус привел в смятение своих недругов, когда те привели ему на суд женщину, уличенную в прелюбодеянии.
– А подати! – ликовал Пилат. – «Воздайте кесарево кесарю, а Божие Богу!» – ответил он им. Эту штуку подстроил Ханан – а он разрушил его планы! Наконец-то появился иудей, понимающий наш римский взгляд на государство!
Затем я увидел жену Пилата. Заглянув ей в глаза, я понял, после того как видел Мириам, что и эта женщина видела чудесного рыбака.
– В нем божество, – прошептала она мне. – В нем чувствуется бытие Божие!
– Да разве он Бог? – тихонько спросил я, ибо нужно было что-нибудь сказать.
Она покачала головой.
– Я не знаю. Он не говорил этого. Но одно я знаю: из такого теста лепятся боги!
«Заклинатель женщин», – решил я про себя, уходя от жены Пилата, погруженной в мечты и видения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81