Образ Гинго бледнел и сливался с темнотой. Все неотчетливее становилось видение, пока не исчезло. Ночь пришла в замок Бойген.
Дуб
У Сугдейских берегов над скалистым обрывом стоял старый могучий дуб. Морская соль вместе с пеной, сорванная с волн и принесенная ветром, пропитала его белесоватую кору. Ветви его протянулись над обрывом, словно звали солнечные лучи забраться в самые узкие щели каменного хребта, надвигающегося на море. И по ночам из этих скал вылетали летучие мыши, и на крыльях своих несли они горячий шепот, вздохи и непонятные звуки. Души ли существ, прошедших когда-то по этим землям, напоминали о себе или голоса природы, истомленной зноем, открывали свое сердце ночной прохладе, кто знает.
Только жил в этих местах когда-то Юсуф-бей. Юность свою провел он в скитаниях и сражениях. Говорили, что в свое время служил он турецкому султану и был первым среди янычар, кто удостоился за верность и отвагу получить халат визиря и туфлю с султанской ноги для ношения на груди. Однако не любил о себе рассказывать Юсуф-бей. Устал, видно, от суеты и захотелось ему покоя и простого счастья вдали от людей. Построил он дом над обрывом и привел в него молодую красавицу-жену. Звали ее Гюльсун, и отдал за нее Юсуф-бей на кафском базаре чуть ли не половину своего состояния. Да и то, если б не взялся за свою саблю, потерял бы Гюльсун. Сам паша из Стамбула торговал ее для своего гарема и затем пытался с боем отобрать у соперника.
Поначалу, казалось, счастлив был Юсуф-бей. Редко кто спускался с гор к его дому, который скорее напоминал крепость на скале среди глубоких обрывов. А с моря и подавно нельзя было подняться по скользкому утесу. Не беден был Юсуф-бей, и не нужно было ему возделывать поля или пасти скот. То, что хотел он, доставляли ему редкие соседи и, получая от него золотые монеты, восхваляли его щедрость. Сидел обычно у крыльца своего дома Юсуф-бей, в тени виноградной беседки, курил душистый табак из кальяна, смотрел на море, солнце и радовался жизни: «Зачем я столько дорог истоптал, столько душ загубил, когда мог бы сидеть здесь и ничего другого не желать?» Только напрасно Юсуф-бей думал, что обрел счастье. Как ни баловал он Гюльсун богатыми подарками, как ни старался угодить ей, все зря. Сердце ее было закрыто для мужа. Покорно принимала она свою судьбу, но полюбить его не могла.
Как одинокий волк, захвативший добычу, не знает радости от своей победы, потому что не с кем разделить ее, так мучился Юсуф от бессилия пробудить чувства Гюльсун. Она же ощущала себя пленницей, тосковала 0 дальних краях, откуда ее похитили, чтобы затем продать, как рабыню, в чей-нибудь гарем. Единственным утешением ее был дуб. Когда грусть одолевала Гюльсун, она забиралась на него и пряталась в его густой кроне. Ей чудилось, что он нежно поддерживает ее на своих могучих ветвях и, превратив листву свою в зеленые паруса, несет в море на свободу или обратно к ее родине. Захватывало дух у женщины, и сладко грезилось под шум морского прибоя и завораживающий шум ветра. Порой засыпала она и видела чудесные сны. Дерево давало ей силу и отраду и, мыслимо ли, но она любила дуб так, как не могла любить мужа.
И заметил это Юсуф-бей. Словно птичка, пряталась жена от него среди дубовых ветвей, а когда обижал он ее, скорей бежала к дереву и прижималась к его стволу, чтобы найти утешение. Разгневался однажды Юсуф-бей и, чтобы не убить
Гюльсун, срубил могучий дуб. Долго рыдала на пне Гюльсун, а муж угрюмо собирал вещи, чтобы переехать в другой дом, подальше от старого.
Меж тем тут незаметно срок подошел, и родила Гюльсун Юсуф-бею дочку. Родить родила, да и исчезла. Пошел искать следы ее муж с собаками. Дошел до старого дома, и оборвался след у громадного пня, что остался от дуба. Глухо шумело море, и над обрывом с криками вились белые чайки. «Вот, наверное, и Гюльсун с таким же криком упала со скалы», – подумал Юсуф-бей, но сколько ни бродил у подножья, никаких останков жены не нашел. Вернулся домой и стал растить дочь. Вскоре, однако, узнал об очередном несчастье. Феллис-ханум, его дочь, оказалась глухонемой. Больной ребенок еще дороже здорового. Сердце Юсуф-бея чуть не разрывалось от любви и жалости к дочери. И жадно ловил он в лице Феллис-ханум черты исчезнувшей Гюльсун.
Проходило время, и вот странные вещи стали твориться на берегу Сугден. По ночам чей-то нежный голос распевал тоскливые незнакомые песни, и эхо в горах разносило их по всем ущельям.
Дивились люди, шептали, что не к добру это, но кто поет, понять не могли. Юсуф тоже обратил внимание на ночное пение. Поначалу казалось ему, что то ветер воет, но не похоже, слишком по-человечески звучал голос. И тут обнаружил он, что его дочь по ночам исчезает. Страшно стало Юсуф-бею. Подумал он, что какой-то колдун его дочь заманивает к себе. И вот решил проследить, куда уходит Феллис-ханум. Ночь спустилась, и лишь луна выглядывала сквозь низкие облака. Долго крался вслед за дочерью Юсуф-бей, сжимая в руках свою саблю, пока не понял, что опять оказался у старой усадьбы. Только вот чудо: на месте пня стоял, как прежде, громадный старый дуб. Феллис-ханум подошла к нему и исчезла в его тени. Не смог выдержать этого Юсуф-бей и бежал прочь, а вслед ему немыслимо высокий голос пел тоскливую песню.
Утром вернулась дочь его и, словно ничего не случилось, стала хлопотать по хозяйству. Пошел Юсуф-бей советоваться, как дочь излечить. Все без утайки рассказал одному святому дервишу.
– Плохо ты сделал, что дуб срубил, – сказал старик. – Теперь попробуй вернуть к жизни его, тогда, может, и проклятие с дочери твоей сойдет.
Снова пришел к старому своему дому Юсуф-бей и увидел, что опять вместо дуба лишь пень стоит. Попробовал Юсуф-бей полить его своей кровью, ничего не случилось. Нашел он два старых желудя от дуба и посадил их поблизости, но ни один не взошел. Меж тем запретил он дочери выходить вечером за ворота и, чтоб не ослушалась она, на ночь стал приковывать ее цепью к стене. Горько плакала Феллис-ханум, только ничего не могла поделать.
И вот однажды в день рождения дочери уставший Юсуф-бей уснул, и приснилось ему, что опять старый дуб ожил. Стали расти его ветви и дотянулись до нового дома Юсуф-бея. Как гнилые веревки разорвали они цепи, подняли Феллис-ханум и унесли. Проснулся Юсуф-бей, кинулся в комнату дочери. Там лишь разор ванные цепи остались. Бросился он к скале по знакомой дороге. Рассвет приподнял завесу ночи, и в утренних лучах восходящего солнца зелеными облаками раскачивались кроны трех громадных дубов. Остановился Юсуф-бей, думая, что это грезится ему и что вот подует сильный ветер и рассеет мираж. Но так и не случилось этого. И вернулся Юсуф-бей в старый дом и до смерти своей жил подле деревьев, охраняя их от чьей-либо злой руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Дуб
У Сугдейских берегов над скалистым обрывом стоял старый могучий дуб. Морская соль вместе с пеной, сорванная с волн и принесенная ветром, пропитала его белесоватую кору. Ветви его протянулись над обрывом, словно звали солнечные лучи забраться в самые узкие щели каменного хребта, надвигающегося на море. И по ночам из этих скал вылетали летучие мыши, и на крыльях своих несли они горячий шепот, вздохи и непонятные звуки. Души ли существ, прошедших когда-то по этим землям, напоминали о себе или голоса природы, истомленной зноем, открывали свое сердце ночной прохладе, кто знает.
Только жил в этих местах когда-то Юсуф-бей. Юность свою провел он в скитаниях и сражениях. Говорили, что в свое время служил он турецкому султану и был первым среди янычар, кто удостоился за верность и отвагу получить халат визиря и туфлю с султанской ноги для ношения на груди. Однако не любил о себе рассказывать Юсуф-бей. Устал, видно, от суеты и захотелось ему покоя и простого счастья вдали от людей. Построил он дом над обрывом и привел в него молодую красавицу-жену. Звали ее Гюльсун, и отдал за нее Юсуф-бей на кафском базаре чуть ли не половину своего состояния. Да и то, если б не взялся за свою саблю, потерял бы Гюльсун. Сам паша из Стамбула торговал ее для своего гарема и затем пытался с боем отобрать у соперника.
Поначалу, казалось, счастлив был Юсуф-бей. Редко кто спускался с гор к его дому, который скорее напоминал крепость на скале среди глубоких обрывов. А с моря и подавно нельзя было подняться по скользкому утесу. Не беден был Юсуф-бей, и не нужно было ему возделывать поля или пасти скот. То, что хотел он, доставляли ему редкие соседи и, получая от него золотые монеты, восхваляли его щедрость. Сидел обычно у крыльца своего дома Юсуф-бей, в тени виноградной беседки, курил душистый табак из кальяна, смотрел на море, солнце и радовался жизни: «Зачем я столько дорог истоптал, столько душ загубил, когда мог бы сидеть здесь и ничего другого не желать?» Только напрасно Юсуф-бей думал, что обрел счастье. Как ни баловал он Гюльсун богатыми подарками, как ни старался угодить ей, все зря. Сердце ее было закрыто для мужа. Покорно принимала она свою судьбу, но полюбить его не могла.
Как одинокий волк, захвативший добычу, не знает радости от своей победы, потому что не с кем разделить ее, так мучился Юсуф от бессилия пробудить чувства Гюльсун. Она же ощущала себя пленницей, тосковала 0 дальних краях, откуда ее похитили, чтобы затем продать, как рабыню, в чей-нибудь гарем. Единственным утешением ее был дуб. Когда грусть одолевала Гюльсун, она забиралась на него и пряталась в его густой кроне. Ей чудилось, что он нежно поддерживает ее на своих могучих ветвях и, превратив листву свою в зеленые паруса, несет в море на свободу или обратно к ее родине. Захватывало дух у женщины, и сладко грезилось под шум морского прибоя и завораживающий шум ветра. Порой засыпала она и видела чудесные сны. Дерево давало ей силу и отраду и, мыслимо ли, но она любила дуб так, как не могла любить мужа.
И заметил это Юсуф-бей. Словно птичка, пряталась жена от него среди дубовых ветвей, а когда обижал он ее, скорей бежала к дереву и прижималась к его стволу, чтобы найти утешение. Разгневался однажды Юсуф-бей и, чтобы не убить
Гюльсун, срубил могучий дуб. Долго рыдала на пне Гюльсун, а муж угрюмо собирал вещи, чтобы переехать в другой дом, подальше от старого.
Меж тем тут незаметно срок подошел, и родила Гюльсун Юсуф-бею дочку. Родить родила, да и исчезла. Пошел искать следы ее муж с собаками. Дошел до старого дома, и оборвался след у громадного пня, что остался от дуба. Глухо шумело море, и над обрывом с криками вились белые чайки. «Вот, наверное, и Гюльсун с таким же криком упала со скалы», – подумал Юсуф-бей, но сколько ни бродил у подножья, никаких останков жены не нашел. Вернулся домой и стал растить дочь. Вскоре, однако, узнал об очередном несчастье. Феллис-ханум, его дочь, оказалась глухонемой. Больной ребенок еще дороже здорового. Сердце Юсуф-бея чуть не разрывалось от любви и жалости к дочери. И жадно ловил он в лице Феллис-ханум черты исчезнувшей Гюльсун.
Проходило время, и вот странные вещи стали твориться на берегу Сугден. По ночам чей-то нежный голос распевал тоскливые незнакомые песни, и эхо в горах разносило их по всем ущельям.
Дивились люди, шептали, что не к добру это, но кто поет, понять не могли. Юсуф тоже обратил внимание на ночное пение. Поначалу казалось ему, что то ветер воет, но не похоже, слишком по-человечески звучал голос. И тут обнаружил он, что его дочь по ночам исчезает. Страшно стало Юсуф-бею. Подумал он, что какой-то колдун его дочь заманивает к себе. И вот решил проследить, куда уходит Феллис-ханум. Ночь спустилась, и лишь луна выглядывала сквозь низкие облака. Долго крался вслед за дочерью Юсуф-бей, сжимая в руках свою саблю, пока не понял, что опять оказался у старой усадьбы. Только вот чудо: на месте пня стоял, как прежде, громадный старый дуб. Феллис-ханум подошла к нему и исчезла в его тени. Не смог выдержать этого Юсуф-бей и бежал прочь, а вслед ему немыслимо высокий голос пел тоскливую песню.
Утром вернулась дочь его и, словно ничего не случилось, стала хлопотать по хозяйству. Пошел Юсуф-бей советоваться, как дочь излечить. Все без утайки рассказал одному святому дервишу.
– Плохо ты сделал, что дуб срубил, – сказал старик. – Теперь попробуй вернуть к жизни его, тогда, может, и проклятие с дочери твоей сойдет.
Снова пришел к старому своему дому Юсуф-бей и увидел, что опять вместо дуба лишь пень стоит. Попробовал Юсуф-бей полить его своей кровью, ничего не случилось. Нашел он два старых желудя от дуба и посадил их поблизости, но ни один не взошел. Меж тем запретил он дочери выходить вечером за ворота и, чтоб не ослушалась она, на ночь стал приковывать ее цепью к стене. Горько плакала Феллис-ханум, только ничего не могла поделать.
И вот однажды в день рождения дочери уставший Юсуф-бей уснул, и приснилось ему, что опять старый дуб ожил. Стали расти его ветви и дотянулись до нового дома Юсуф-бея. Как гнилые веревки разорвали они цепи, подняли Феллис-ханум и унесли. Проснулся Юсуф-бей, кинулся в комнату дочери. Там лишь разор ванные цепи остались. Бросился он к скале по знакомой дороге. Рассвет приподнял завесу ночи, и в утренних лучах восходящего солнца зелеными облаками раскачивались кроны трех громадных дубов. Остановился Юсуф-бей, думая, что это грезится ему и что вот подует сильный ветер и рассеет мираж. Но так и не случилось этого. И вернулся Юсуф-бей в старый дом и до смерти своей жил подле деревьев, охраняя их от чьей-либо злой руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89