Тогда я просочилась в коридор и под разносившиеся по этажу из редакторской поэтические страдания Вениамина Ильича на цыпочках прокралась прочь.
Дома меня опять ждала чудная картина: Антон и Гришка, обнявшись, смотрели телевизор. Оба сегодня подстриглись, оба в трусах, выражение лиц совершенно одинаковое: застывший взгляд на экран, где бегал коротконогий чешский крот и поливал из игрушечной лейки пухлые тюльпаны.
– Кротик обманул трактор… – довел до моего сведения Антон.
– Да-а-а…. – не отрываясь от экрана, подтвердил Гришка.
– Ну как здоровье ребенка? – спросила я, припоминая, что вообще-то я – мать.
– Нормально, – ответил муж, вставая с дивана и потягиваясь, – практически не кашлял, нос чистый.
Игнорируя Антона, я обратилась к сыну:
– Гришенька, ты кушал?
– Да.
– А что ты кушал?
– Какао и рыбку.
– Какую рыбку? Вроде не жарила я рыбку… А папа что кушал?
– Пиво и рыбку.
«Рыбка», судя по ошметкам на столе, – копченый лещ. Незаменимая пища для детей дошкольного возраста.
– Антон, я прошу тебя серьезней относиться к ребенку, – строго сказала я, – ты мог бы сварить ему кашу. У тебя высшее образование, ты бы справился.
– Маша, у тебя пуговица оторвалась, – перебил Антон, – и лифчик видно.
Глава 21
Нежное обаяние олигарха в дачных условиях
В парке скульптур, что у Дома художника, интеллигентно и мило. Много странно одетых девушек – в вязаных крючком шапочках и аляповатых юбках. Слышна иностранная речь, все больше американская, но бывает и немецкая, и неопознанно-голландская или еще не пойми какая. Сидячему Буратино циклопных размеров пририсовали круглые небесно-голубые глаза. Исчезла детская песочница, а тощие деревянные скульптуры-страдальцы недалеко от бронзового Дзержинского начали трескаться вдоль сухих тел.
Тут сравнительно недорого жарят лосося на гриле. Крылья кур тоже жарят и при этом не сушат, что приятно. Греческий салат не поливают ничем связующим, что неверно с моей точки зрения, и кладут всего два жирных куба кисловатого сыру. Пиво «Миллер» в бутылках не разбавляют – некогда.
Мы с Варькой сидели в ресторанной беседке и ждали розового лосося с гриля. Гришке и Каринке я заказала полуфабрикатную пиццу, чему дети были счастливы неимоверно. Дети, они все в душе итальянцы – любят макароны и пиццу.
Я была в дивных синих шортах, Варька – в полупрозрачной юбке-разлетайке. Под лавкой тихо сидела толстая, как бочонок, спортивная сумка с дачным тряпьем, которую я тащила в метро, отказавшись от помощи Антона.
– Может, мне с ним развестись? – спросила я подругу.
– Ну и что изменится? – мрачно парировала Варька. – Куда ты с Гришкой денешься? Квартира у вас маленькая да и та – свекровина. Зарплата у тебя небольшая. Ну поставят тебе в паспорт штамп «Разведена», сменишь фамилию, а дальше-то что?
– Выйду замуж за олигарха, – сказала я, пытаясь поймать вилкой черную оливку в греческом салате.
– Ты сначала найди его, этого свободного олигарха, а потом разводись, – резюмировала Варя. – Карина, не облизывай пальцы!.. Вот сейчас приедет один… Почти олигарх. Я его полгода пасу, думаешь легко? И ведь не знаю до сих пор, надо оно мне или нет.
– А зачем пасешь, если не знаешь?
– Он меня очень любит, – потупила глазки Варя, – жалко его…
– Так значит, он тебя пасет, а не ты его.
– Сути отношений не меняет, – заявила Варька. – Карина, прекрати плеваться!
Кудрявое черноглазое сокровище скорчило рожицу и еще раз плюнуло на дощатый пол беседки.
– Карина, получишь по попе! – возмутилась Варька. – Сейчас дядя Вольдемар приедет, я ему все расскажу.
– Дядя Вольдемар хороший, он разрешает плеваться, – сказала Карина и вытащила из носа длинную вязкую соплю.
– Это еще что такое?! – Варька схватила салфетку и наклонилась к дочери через стол.
Каринка засмеялась, вскочила и ускакала в другой конец беседки.
– Карина! – строго позвала Варя.
Та показала маме язык и повесила соплю на угол свободного стола. Гришка восхищенно следил за подругой.
– Она неуправляема, – безнадежно махнула рукой Варя, – вся в отца.
– Он тоже развешивал сопли по столам?
– Лучше бы он развешивал сопли…
Появилась заспанная девушка с подносом. На больших белых тарелках шипел бледно-оранжевый лосось в грудах распаренной брокколи. В длинноносых соусниках поблескивало укропом нечто белое, тонкие хлебцы жались в плетеной корзинке.
– Варвара Семеновна, вам в долг или по счету? – поинтересовалась девушка, выставляя тарелки симметрично на стол.
– Пока – в долг, – сдвинула брови Варя.
– Зачем? – удивилась я. – У меня есть деньги, могу заплатить за завтрак.
– Не надо. Сейчас приедет Вольдемар. Не лишай его главной радости – оплачивать мои счета. Я же говорю тебе, он от меня без ума.
Везет все-таки Варьке, хоть мне ее иногда и жалко. Одинокая мать, работает как вол, рисует своих пеликанов, при этом ненавидит животных и птиц страстно, всей душой. Все сама: квартиру купила сама, Каринку воспитывает сама, дачу отстроила – тоже сама. Теперь перевезла туда старичков – бабушку и дедушку, обоим уже за девяносто. Скажите, чему завидовать? А вот этому «сама» и завидую. Варька свободна, не в пример мне. Свободна в мыслях и поступках и весьма в них напориста. Может быть, она не всегда права, но другие люди вынуждены подстраиваться под ее привычки, под ее режим жизни и ее суждения, а я всю свою сознательную и несознательную жизнь подстраиваюсь под других. И эти другие в результате пьют мою кровь, едят вилками мои нервы и рассуждают о том, насколько я правильно поступаю.
Иногда я представляю себя на Варькином месте. Прихожу с работы заполночь, в доме тишина. Гришка с круглосуточной няней спят в дальней детской. На столе отчет о прошедшем дне: «Гриша выучил стихотворение про зайчика, лучше всех играл на пианино и три раза сказал, что любит мамочку». Я разогреваю в микроволновке полуфабрикат лазаньи и наливаю стакан натурального клюквенного сока. Сок холодный, и зубы откликаются пульсирующим нытьем. Потом я иду в свой кабинет и за вечерней сигаретой читаю электронную почту. В ночной полутьме светится монитор. «Приглашаем вас на презентацию…», «Будем рады видеть вас среди участников…», «Поздравляем с победой на конкурсе…», «Ваш отлет в Швецию планируется на…». А потом можно и погрустить о том, что нет мужа, что никто не разбросал по квартире потные носки, что никто ни разу не сказал, что я плохая хозяйка или что я дурно воспитываю ребенка.
– А вот и он… – Варька прищурилась на фигуру в белом, приближающуюся к беседке.
Я приосанилась и попыталась надеть милое выражение на лицо.
Олигарх был невысок, округл и разморен внезапно наступившей жарой. Мягкие черты лица, как будто вылепленные по безуглому лекалу, нос разваренной картошкой, маленькие глазки, сверкающие жаркими угольками над полными младенческими щечками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Дома меня опять ждала чудная картина: Антон и Гришка, обнявшись, смотрели телевизор. Оба сегодня подстриглись, оба в трусах, выражение лиц совершенно одинаковое: застывший взгляд на экран, где бегал коротконогий чешский крот и поливал из игрушечной лейки пухлые тюльпаны.
– Кротик обманул трактор… – довел до моего сведения Антон.
– Да-а-а…. – не отрываясь от экрана, подтвердил Гришка.
– Ну как здоровье ребенка? – спросила я, припоминая, что вообще-то я – мать.
– Нормально, – ответил муж, вставая с дивана и потягиваясь, – практически не кашлял, нос чистый.
Игнорируя Антона, я обратилась к сыну:
– Гришенька, ты кушал?
– Да.
– А что ты кушал?
– Какао и рыбку.
– Какую рыбку? Вроде не жарила я рыбку… А папа что кушал?
– Пиво и рыбку.
«Рыбка», судя по ошметкам на столе, – копченый лещ. Незаменимая пища для детей дошкольного возраста.
– Антон, я прошу тебя серьезней относиться к ребенку, – строго сказала я, – ты мог бы сварить ему кашу. У тебя высшее образование, ты бы справился.
– Маша, у тебя пуговица оторвалась, – перебил Антон, – и лифчик видно.
Глава 21
Нежное обаяние олигарха в дачных условиях
В парке скульптур, что у Дома художника, интеллигентно и мило. Много странно одетых девушек – в вязаных крючком шапочках и аляповатых юбках. Слышна иностранная речь, все больше американская, но бывает и немецкая, и неопознанно-голландская или еще не пойми какая. Сидячему Буратино циклопных размеров пририсовали круглые небесно-голубые глаза. Исчезла детская песочница, а тощие деревянные скульптуры-страдальцы недалеко от бронзового Дзержинского начали трескаться вдоль сухих тел.
Тут сравнительно недорого жарят лосося на гриле. Крылья кур тоже жарят и при этом не сушат, что приятно. Греческий салат не поливают ничем связующим, что неверно с моей точки зрения, и кладут всего два жирных куба кисловатого сыру. Пиво «Миллер» в бутылках не разбавляют – некогда.
Мы с Варькой сидели в ресторанной беседке и ждали розового лосося с гриля. Гришке и Каринке я заказала полуфабрикатную пиццу, чему дети были счастливы неимоверно. Дети, они все в душе итальянцы – любят макароны и пиццу.
Я была в дивных синих шортах, Варька – в полупрозрачной юбке-разлетайке. Под лавкой тихо сидела толстая, как бочонок, спортивная сумка с дачным тряпьем, которую я тащила в метро, отказавшись от помощи Антона.
– Может, мне с ним развестись? – спросила я подругу.
– Ну и что изменится? – мрачно парировала Варька. – Куда ты с Гришкой денешься? Квартира у вас маленькая да и та – свекровина. Зарплата у тебя небольшая. Ну поставят тебе в паспорт штамп «Разведена», сменишь фамилию, а дальше-то что?
– Выйду замуж за олигарха, – сказала я, пытаясь поймать вилкой черную оливку в греческом салате.
– Ты сначала найди его, этого свободного олигарха, а потом разводись, – резюмировала Варя. – Карина, не облизывай пальцы!.. Вот сейчас приедет один… Почти олигарх. Я его полгода пасу, думаешь легко? И ведь не знаю до сих пор, надо оно мне или нет.
– А зачем пасешь, если не знаешь?
– Он меня очень любит, – потупила глазки Варя, – жалко его…
– Так значит, он тебя пасет, а не ты его.
– Сути отношений не меняет, – заявила Варька. – Карина, прекрати плеваться!
Кудрявое черноглазое сокровище скорчило рожицу и еще раз плюнуло на дощатый пол беседки.
– Карина, получишь по попе! – возмутилась Варька. – Сейчас дядя Вольдемар приедет, я ему все расскажу.
– Дядя Вольдемар хороший, он разрешает плеваться, – сказала Карина и вытащила из носа длинную вязкую соплю.
– Это еще что такое?! – Варька схватила салфетку и наклонилась к дочери через стол.
Каринка засмеялась, вскочила и ускакала в другой конец беседки.
– Карина! – строго позвала Варя.
Та показала маме язык и повесила соплю на угол свободного стола. Гришка восхищенно следил за подругой.
– Она неуправляема, – безнадежно махнула рукой Варя, – вся в отца.
– Он тоже развешивал сопли по столам?
– Лучше бы он развешивал сопли…
Появилась заспанная девушка с подносом. На больших белых тарелках шипел бледно-оранжевый лосось в грудах распаренной брокколи. В длинноносых соусниках поблескивало укропом нечто белое, тонкие хлебцы жались в плетеной корзинке.
– Варвара Семеновна, вам в долг или по счету? – поинтересовалась девушка, выставляя тарелки симметрично на стол.
– Пока – в долг, – сдвинула брови Варя.
– Зачем? – удивилась я. – У меня есть деньги, могу заплатить за завтрак.
– Не надо. Сейчас приедет Вольдемар. Не лишай его главной радости – оплачивать мои счета. Я же говорю тебе, он от меня без ума.
Везет все-таки Варьке, хоть мне ее иногда и жалко. Одинокая мать, работает как вол, рисует своих пеликанов, при этом ненавидит животных и птиц страстно, всей душой. Все сама: квартиру купила сама, Каринку воспитывает сама, дачу отстроила – тоже сама. Теперь перевезла туда старичков – бабушку и дедушку, обоим уже за девяносто. Скажите, чему завидовать? А вот этому «сама» и завидую. Варька свободна, не в пример мне. Свободна в мыслях и поступках и весьма в них напориста. Может быть, она не всегда права, но другие люди вынуждены подстраиваться под ее привычки, под ее режим жизни и ее суждения, а я всю свою сознательную и несознательную жизнь подстраиваюсь под других. И эти другие в результате пьют мою кровь, едят вилками мои нервы и рассуждают о том, насколько я правильно поступаю.
Иногда я представляю себя на Варькином месте. Прихожу с работы заполночь, в доме тишина. Гришка с круглосуточной няней спят в дальней детской. На столе отчет о прошедшем дне: «Гриша выучил стихотворение про зайчика, лучше всех играл на пианино и три раза сказал, что любит мамочку». Я разогреваю в микроволновке полуфабрикат лазаньи и наливаю стакан натурального клюквенного сока. Сок холодный, и зубы откликаются пульсирующим нытьем. Потом я иду в свой кабинет и за вечерней сигаретой читаю электронную почту. В ночной полутьме светится монитор. «Приглашаем вас на презентацию…», «Будем рады видеть вас среди участников…», «Поздравляем с победой на конкурсе…», «Ваш отлет в Швецию планируется на…». А потом можно и погрустить о том, что нет мужа, что никто не разбросал по квартире потные носки, что никто ни разу не сказал, что я плохая хозяйка или что я дурно воспитываю ребенка.
– А вот и он… – Варька прищурилась на фигуру в белом, приближающуюся к беседке.
Я приосанилась и попыталась надеть милое выражение на лицо.
Олигарх был невысок, округл и разморен внезапно наступившей жарой. Мягкие черты лица, как будто вылепленные по безуглому лекалу, нос разваренной картошкой, маленькие глазки, сверкающие жаркими угольками над полными младенческими щечками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65