Поэтому, когда в нашу дверь аккуратно постучали, не подозревающий плохого Фэриен пошел открывать. Открыл дверь - и получил в лицо святой водой прямо из ведерка. На нем это, правда, никак не отразилось. На пришельце, конечно, а не на ведерке.
Воинственный школьный учитель оттолкнул удивленного мокрого Фэриена и ворвался в номер. На его пояснице, по кругу, были навешаны бутылки с единственным их оружием - со святой водой. Как гранаты у омоновца. В руках перед собой он держал Библию, закрываясь ею, как щитом.
- Именем Господа, заклинаю тебя, антихрист - исчезни! - радостно возопил он.
Ох, я бы на его месте не радовался.
В сторону фанатика двинулась Ио, переступая мягко, хищно, по-кошачьему, спросила его медовым голосом:
- Ты это серьезно?
- Не надо! - сказал я ей, - Он не опасен, он просто человек.
- Возвращайся в пекло! - мужчина плеснул в мою сторону святой водой.
Инстинктивно я подобрал ноги.
- Ты уверен, что он не опасен? - спросила Ио, стоя между ним и мной, - чего тогда ты боишься?
- Я не боюсь, - меня уже раздражало происходящее, - это... просто больно.
- Что больно? Вода? - поинтересовался Фэриен, направляющийся в ванну, судя по всему, за полотенцем.
- Оставь тело этого невинного человека, сатана! Сгинь! - упрямо твердил инквизитор.
- Это святая вода, - пояснил я им обоим, - освященная в церкви. А я, естественно, ни церкви, ни Богу не угоден.
- А кому ты вообще угоден? - ввернула язвительная моя красотка Ио.
- Изыди, дьявол! - мужик повысил голос, думая нас перекричать.
- Заткнись уже! - в сердцах бросил я ему, - Сейчас как сделаю больно!
А он между прочим, был окружен слабым мерцанием... настроил себя на войну до победного конца и горел своей верой. И был совершенно прав. И ничего-то я с ним сделать не мог. Но и позволить Ио и Фэриену расправиться с ним, беспомощным, тоже не мог.
Любопытная Ио продолжала задавать мне вопросы прямо по ходу пьесы:
- А слова эти по поводу "изыди", они на тебя как-то действуют?
- Действуют, - подтвердил я, - на нервы мне они действуют.
Мужчина прекратил выкрикивать отдельные призывы и начал читать общеизвестную молитву:
- Отче наш, сущий на небесах!
- Да святится имя твое, да придет царствие твое! - эхом откликнулся я.
- Хлеб наш насущный дай нам на сей день, - тоном ниже продолжил он.
- И не введи в искушение, но избавь от лукавого, - прошептал я.
Ио уселась в кресло и смотрела на происходящее с интересом и удивлением. Может, она подумала, что это строчки из популярной песенки?
- Прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим, - так же тихо сказал мужчина, повторяя слова молитвы уже на автомате.
- Во имя Отца, Сына и Святого Духа, аминь! - закончил я.
Тут мужика проняло окончательно, и он уже совсем нормальным тоном, только очень удивленным, спросил:
- Так ты можешь молиться?
- Могу, а почему нет?
- Но... как же так? Как же с тобой бороться тогда?
- Никак, - ответил я, - никаких шансов...
Мужик сник окончательно.
- Коньяк будешь? - спросил я его, глядя на него снизу вверх.
Он кивнул неуверенно.
Мы с Ио поднялись одновременно, она снисходительно улыбнулась, обозвала меня пьяницей и ушла в спальню, а я поднялся, поскольку в номере ничего спиртного не было. Я развел руками:
- Ты не против, если мы спустимся в гостиничный ресторан?
- Н-не против..., - ответил он.
- Никто не против, если я выйду на полчаса? - громко спросил я чужаков.
Из ванны выглянул Фэриен:
- Иди, детка, не напивайся только.
Меня передернуло, но я проглотил "детку". Не захотел, чтобы этот мужчина стал свидетелем какой-нибудь сцены моего воспитания. Много чести для него!
Мужик так и пошел обмотанный бутылками с водой, как пулеметными лентами. Фанатик - пулеметчик.
Мы с ним спустились на лифте, прошли в ресторан, сели за столик, я заказал коньяку, лимонов, сыра, фруктов, еще чего-то... а он все это время косился на меня неодобрительно и испытующе.
Естественно, когда коньяк был разлит, я поднял рюмку и усмехнулся:
- За знакомство!
Мужчина застыл с рюмкой в руке, не зная, как отреагировать, а я спросил:
- Зовут-то тебя как?
- Константин Петрович, - хоть ответил, и то хорошо.
- А меня - Люцифер. Так что - будем знакомы?
- Не будем, - отрицательно качает головой Константин Петрович.
- Может, и не будем, - бормочу я и осушаю рюмку.
Я думаю о своем, о том, что скоро, может, ничего не будет, и склоняю голову, потирая висок.
Он тоже глотает свой коньяк, подхватывает с блюдца ломтик лимона, отправляет в рот.
Некоторое время мы молчим, потом он все-таки выдает:
- Не верю глазам своим.
- Правильно делаешь.
- Я тебя совсем другим представлял.
- С рогами? - а ухмылка так и норовит выбраться наружу.
- Ну... и с рогами тоже. И с копытами.
- Мне на копытах ходить непривычно. А к рогам у меня вообще двойственное отношение.
- Все-таки... не верю...
Улыбаюсь своим мыслям. Еще один Станиславский.
- А если не веришь, то как ты меня вычислил, Стани... Константин?
Он сразу становится серьезным. Даже суровым. Я понимаю. Это его профессиональная тайна. Это его работа - меня вычислять. Он поджимает губы и начинает что-то мямлить.
- Ладно, я не настаиваю, вычислил - и вычислил. Чего делать собираешься?
- Изгонять тебя.
- Куда?
- Как - куда? В ад, куда же еще? - он сбит с толку моим вопросом. Ну, правильно, ведь изгоняют обычно откуда-то, а не куда-то.
- А если я тебе открою большую-пребольшую тайну, и скажу, что ада - нет? - слушай меня, мужик, правду говорю.
Теперь он усмехается:
- Я тебе не поверю!
Тоже правильно, думаю я, мне нельзя верить, особенно, если ты - инквизитор и цель твой жизни - со мною бороться.
Достаю сигарету, закуриваю. Он смотрит на меня во все глаза.
- Хватит пялиться уже! Я ж не девушка на выданье! - замечаю раздраженно.
- Никогда не думал, что увижу такое - как напротив меня сидит дьявол и курит.
- А что - дьяволу курить нельзя?
- Нет, я не об этом... не о курении...
- Тогда наливай, - обрываю его невнятную речь.
Мы выпиваем еще по рюмке, я держу пузатую коньячную рюмку обеими руками, молчу.
Он начинает находить слова:
- Я чувствую себя не в своей тарелке... всю жизнь я читал книги, был посвящен, как мне казалось, в великую тайну, что ты, дьявол, действительно где-то есть, где-то кого-то искушаешь... но никогда не думал, что буду сидеть в ресторане с пить с дьяволом коньяк! А ты еще и так молодо выглядишь!
Безразлично пожимаю плечами.
Я столько раз подобное слышал, что могу сам за него говорить. Так же, как молитву - фразу - он, фразу - я.
- А что ты сделал с человеком, в чьем теле ты находишься? - а вот без подобных вопросов тоже никогда не обходится.
- Съел, - отвечаю без тени улыбки.
Константин Петрович отшатывается, а я поясняю:
- Голодный был очень. Вы же говядину, например, едите?
- Варвар! - восклицает Константин.
- Изверг! - вторю я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Воинственный школьный учитель оттолкнул удивленного мокрого Фэриена и ворвался в номер. На его пояснице, по кругу, были навешаны бутылки с единственным их оружием - со святой водой. Как гранаты у омоновца. В руках перед собой он держал Библию, закрываясь ею, как щитом.
- Именем Господа, заклинаю тебя, антихрист - исчезни! - радостно возопил он.
Ох, я бы на его месте не радовался.
В сторону фанатика двинулась Ио, переступая мягко, хищно, по-кошачьему, спросила его медовым голосом:
- Ты это серьезно?
- Не надо! - сказал я ей, - Он не опасен, он просто человек.
- Возвращайся в пекло! - мужчина плеснул в мою сторону святой водой.
Инстинктивно я подобрал ноги.
- Ты уверен, что он не опасен? - спросила Ио, стоя между ним и мной, - чего тогда ты боишься?
- Я не боюсь, - меня уже раздражало происходящее, - это... просто больно.
- Что больно? Вода? - поинтересовался Фэриен, направляющийся в ванну, судя по всему, за полотенцем.
- Оставь тело этого невинного человека, сатана! Сгинь! - упрямо твердил инквизитор.
- Это святая вода, - пояснил я им обоим, - освященная в церкви. А я, естественно, ни церкви, ни Богу не угоден.
- А кому ты вообще угоден? - ввернула язвительная моя красотка Ио.
- Изыди, дьявол! - мужик повысил голос, думая нас перекричать.
- Заткнись уже! - в сердцах бросил я ему, - Сейчас как сделаю больно!
А он между прочим, был окружен слабым мерцанием... настроил себя на войну до победного конца и горел своей верой. И был совершенно прав. И ничего-то я с ним сделать не мог. Но и позволить Ио и Фэриену расправиться с ним, беспомощным, тоже не мог.
Любопытная Ио продолжала задавать мне вопросы прямо по ходу пьесы:
- А слова эти по поводу "изыди", они на тебя как-то действуют?
- Действуют, - подтвердил я, - на нервы мне они действуют.
Мужчина прекратил выкрикивать отдельные призывы и начал читать общеизвестную молитву:
- Отче наш, сущий на небесах!
- Да святится имя твое, да придет царствие твое! - эхом откликнулся я.
- Хлеб наш насущный дай нам на сей день, - тоном ниже продолжил он.
- И не введи в искушение, но избавь от лукавого, - прошептал я.
Ио уселась в кресло и смотрела на происходящее с интересом и удивлением. Может, она подумала, что это строчки из популярной песенки?
- Прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим, - так же тихо сказал мужчина, повторяя слова молитвы уже на автомате.
- Во имя Отца, Сына и Святого Духа, аминь! - закончил я.
Тут мужика проняло окончательно, и он уже совсем нормальным тоном, только очень удивленным, спросил:
- Так ты можешь молиться?
- Могу, а почему нет?
- Но... как же так? Как же с тобой бороться тогда?
- Никак, - ответил я, - никаких шансов...
Мужик сник окончательно.
- Коньяк будешь? - спросил я его, глядя на него снизу вверх.
Он кивнул неуверенно.
Мы с Ио поднялись одновременно, она снисходительно улыбнулась, обозвала меня пьяницей и ушла в спальню, а я поднялся, поскольку в номере ничего спиртного не было. Я развел руками:
- Ты не против, если мы спустимся в гостиничный ресторан?
- Н-не против..., - ответил он.
- Никто не против, если я выйду на полчаса? - громко спросил я чужаков.
Из ванны выглянул Фэриен:
- Иди, детка, не напивайся только.
Меня передернуло, но я проглотил "детку". Не захотел, чтобы этот мужчина стал свидетелем какой-нибудь сцены моего воспитания. Много чести для него!
Мужик так и пошел обмотанный бутылками с водой, как пулеметными лентами. Фанатик - пулеметчик.
Мы с ним спустились на лифте, прошли в ресторан, сели за столик, я заказал коньяку, лимонов, сыра, фруктов, еще чего-то... а он все это время косился на меня неодобрительно и испытующе.
Естественно, когда коньяк был разлит, я поднял рюмку и усмехнулся:
- За знакомство!
Мужчина застыл с рюмкой в руке, не зная, как отреагировать, а я спросил:
- Зовут-то тебя как?
- Константин Петрович, - хоть ответил, и то хорошо.
- А меня - Люцифер. Так что - будем знакомы?
- Не будем, - отрицательно качает головой Константин Петрович.
- Может, и не будем, - бормочу я и осушаю рюмку.
Я думаю о своем, о том, что скоро, может, ничего не будет, и склоняю голову, потирая висок.
Он тоже глотает свой коньяк, подхватывает с блюдца ломтик лимона, отправляет в рот.
Некоторое время мы молчим, потом он все-таки выдает:
- Не верю глазам своим.
- Правильно делаешь.
- Я тебя совсем другим представлял.
- С рогами? - а ухмылка так и норовит выбраться наружу.
- Ну... и с рогами тоже. И с копытами.
- Мне на копытах ходить непривычно. А к рогам у меня вообще двойственное отношение.
- Все-таки... не верю...
Улыбаюсь своим мыслям. Еще один Станиславский.
- А если не веришь, то как ты меня вычислил, Стани... Константин?
Он сразу становится серьезным. Даже суровым. Я понимаю. Это его профессиональная тайна. Это его работа - меня вычислять. Он поджимает губы и начинает что-то мямлить.
- Ладно, я не настаиваю, вычислил - и вычислил. Чего делать собираешься?
- Изгонять тебя.
- Куда?
- Как - куда? В ад, куда же еще? - он сбит с толку моим вопросом. Ну, правильно, ведь изгоняют обычно откуда-то, а не куда-то.
- А если я тебе открою большую-пребольшую тайну, и скажу, что ада - нет? - слушай меня, мужик, правду говорю.
Теперь он усмехается:
- Я тебе не поверю!
Тоже правильно, думаю я, мне нельзя верить, особенно, если ты - инквизитор и цель твой жизни - со мною бороться.
Достаю сигарету, закуриваю. Он смотрит на меня во все глаза.
- Хватит пялиться уже! Я ж не девушка на выданье! - замечаю раздраженно.
- Никогда не думал, что увижу такое - как напротив меня сидит дьявол и курит.
- А что - дьяволу курить нельзя?
- Нет, я не об этом... не о курении...
- Тогда наливай, - обрываю его невнятную речь.
Мы выпиваем еще по рюмке, я держу пузатую коньячную рюмку обеими руками, молчу.
Он начинает находить слова:
- Я чувствую себя не в своей тарелке... всю жизнь я читал книги, был посвящен, как мне казалось, в великую тайну, что ты, дьявол, действительно где-то есть, где-то кого-то искушаешь... но никогда не думал, что буду сидеть в ресторане с пить с дьяволом коньяк! А ты еще и так молодо выглядишь!
Безразлично пожимаю плечами.
Я столько раз подобное слышал, что могу сам за него говорить. Так же, как молитву - фразу - он, фразу - я.
- А что ты сделал с человеком, в чьем теле ты находишься? - а вот без подобных вопросов тоже никогда не обходится.
- Съел, - отвечаю без тени улыбки.
Константин Петрович отшатывается, а я поясняю:
- Голодный был очень. Вы же говядину, например, едите?
- Варвар! - восклицает Константин.
- Изверг! - вторю я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59