– Как это вы ухитряетесь так ровно писать?
Он промолчал.
– Сообщите вашей сестре, что меня очень обрадовали ее успехи в игре на арфе. И, пожалуйста, передайте, что я в восторге от ее прелестного узора для скатерти и считаю его гораздо более удачным, чем рисунок мисс Грантли.
– Вы позволите отложить ваши восторги до следующего письма? Здесь у меня уже не осталось для них подобающего места.
– О, пусть вас это не беспокоит. Я увижусь с ней в январе. Скажите, вы ей всегда пишете такие восхитительные длинные письма, мистер Дарси?
– Да, они довольно пространные, но насколько они восхитительны, не мне судить.
– Мне кажется само собой разумеющимся, что человек, который способен с легкостью написать длинное письмо, не может написать его плохо.
– Для Дарси это не комплимент, Кэролайн, – вмешался ее брат, – письма даются ему не так-то легко. Слишком уж он старается все время выискивать четырехсложные словечки, – не правда ли, Дарси?
– Стиль моих писем, разумеется, отличается от вашего.
– О, – воскликнула мисс Бингли, – так небрежно, как пишет Чарлз, не пишет никто. Одну половину слов он пропускает, а вторую – зачеркивает.
– В моей голове мысли проносятся так стремительно, что я не успеваю их выразить. Оттого-то мои письма иной раз не доносят никаких мыслей до тех, кому они адресованы.
– Ваша скромность, мистер Бингли, – сказала Элизабет, – разоружила бы любого вашего критика.
– Нет ничего более обманчивого, – сказал Дарси, – чем показная скромность. Под ней часто скрывается равнодушие к посторонним мнениям, а иногда и замаскированная похвальба.
– Чем же вы назовете мое смиренное суждение?
– Разумеется, замаскированной похвальбой. Ведь в глубине души вы гордитесь недостатками своих писем. Вы считаете, что их порождает быстрота мысли и небрежность исполнения – свойства хоть и не похвальные, но все же не лишенные привлекательности. Способность делать что-либо быстро всегда высоко ценится ее обладателем, зачастую независимо от качества исполнения. Сегодня утром вы ведь хотели представить себя в самом выгодном свете, заявив миссис Беннет, что не задержались бы в Незерфилде и пяти минут, если бы вам вздумалось его покинуть. По существу же, что похвального в поспешности, из-за которой важные дела могут остаться незаконченными и от которой никакого проку нет ни вам самому, ни кому-либо другому?
– Ну, это уж чересчур, – воскликнул Бингли, – упрекать вечером за вздор, сказанный поутру. Впрочем, клянусь честью, я верил в то, что говорил о себе тогда, и продолжаю в это верить сейчас. И уж, во всяком случае, я говорил о своей излишней торопливости не с тем, чтобы порисоваться перед дамами.
– Не сомневаюсь, вы в это верили. Но я-то вовсе не убежден, что вы бы уехали с такой стремительностью. Ваше поведение точно так же зависело бы от обстоятельств, как и поведение любого другого человека. И если бы в тот момент, когда вы вскакивали бы на коня, поблизости нашелся друг, который сказал бы: “Бингли, а не лучше ли вам на недельку задержаться?” – быть может, вы так бы и поступили и никуда не поехали – другими словами, застряли бы еще на целый месяц.
– Вы только доказали, – воскликнула Элизабет, – что мистер Бингли несправедлив сам к себе. И превознесли его больше, чем это сделал он сам.
– Мне приятно, что вы обращаете слова моего друга в похвалу мягкости моего характера, – сказал Бингли. – Но боюсь, ваше толкование его слов прямо противоположно мысли, которую вкладывал в них Дарси. Он-то, разумеется, думает, что при таких обстоятельствах для меня лучше всего было бы наотрез отказаться и ускакать как можно быстрее.
– Разве мистер Дарси находит, что опрометчивость вашего первоначального решения искупалась бы упрямством, с которым вы его выполнили?
– Честное слово, мне трудно вам объяснить, в чем тут дело. Пусть лучше Дарси говорит за себя.
– Вы хотите, чтобы я защищал мнение, которое мне приписываете, но которого я не высказывал. Допустим, однако, дело обстоит так, как вы говорите. Вы помните, мисс Беннет, мы предположили, что друг, который захотел отсрочить отъезд, выразил только желание, просьбу и даже ничем этой просьбы не объяснил.
– А разве вы не видите заслуги в готовности легко уступить настояниям друга?
– Неразумная уступка не сделала бы чести умственным способностям обоих.
– Мне кажется, мистер Дарси, вы недооцениваете влияние дружбы или привязанности. А между тем уважение к просителю нередко может заставить человека выполнить просьбу, даже не вникая в то, насколько она обоснована. Я не имею в виду случай, который вы предположили в отношении мистера Бингли. Мы можем подождать, пока подобные обстоятельства возникнут в действительности, и уже тогда будем судить о разумности его действий. Но, говоря вообще, если бы кто-то попросил друга отказаться от не слишком важного шага и тот ему уступил, не дожидаясь логических доказательств, неужели бы вы за это его осудили?
– А не следует ли нам, прежде чем обсуждать вопрос дальше, точнее определить значительность просьбы, так же как и степень близости между друзьями?
– Совершенно необходимо! – воскликнул Бингли. – Давайте условимся обо всех мелочах, не забывая даже о росте и силе друзей, – это, мисс Беннет, может иметь гораздо большее значение, чем кажется на первый взгляд. Поверьте, если бы Дарси не выглядел по сравнению со мной таким верзилой, я бы с ним меньше считался. При известных обстоятельствах и в определенных местах он, признаюсь, заставляет себя бояться, особенно в собственном доме и когда ему нечего делать в воскресный вечер.
Дарси улыбнулся, но Элизабет почувствовала, что в глубине души он уязвлен, и сдержала улыбку. Мисс Бингли была возмущена нанесенным ему оскорблением и разбранила брата за его глупую болтовню.
– Я разгадал ваш замысел, Бингли, – сказал его друг. – Вам не нравится наш спор, и вы решили таким способом с ним покончить.
– Быть может. Споры слишком похожи на диспуты. Если вы и мисс Беннет отложите ваши пререкания до тех пор, пока я уйду из комнаты, я буду вам премного обязан. И тогда вы сможете говорить обо мне все, что вам вздумается.
– Ваша просьба, – сказала Элизабет, – не требует жертвы с моей стороны. А для мистера Дарси было бы гораздо лучше, если бы ему удалось закончить письмо.
Мистер Дарси воспользовался ее советом и дописал письмо до конца.
Освободившись, он попросил мисс Бингли и Элизабет немного развлечь компанию музыкой. Мисс Бингли устремилась к фортепьяно и, любезно предложив Элизабет выступить первой – от чего та столь же любезно, но более искренне отказалась, – уселась за инструмент.
Миссис Хёрст пела с сестрой. И пока обе они были заняты, Элизабет, перебирая разбросанные на инструменте ноты, невольно заметила, как часто останавливается на ней взор мистера Дарси.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108