– То, что я хочу вам предложить, вероятно, повергнет вас в изумление, но вы попытайтесь подумать и увидеть в моем предложении выгоду для себя и своего будущего ребенка. Насколько я представляю, ваше теперешнее положение неприятное, а может быть, даже и опасное. Вам бы хотелось, как мне кажется, исчезнуть куда-нибудь. Подальше от глаз людских, от злых языков. Я могу вам помочь. Да-да, не удивляйтесь! – усмехнулась баронесса, видя, как у собеседницы глаза расширились от удивления.
Аглая Францевна откинула вуаль, и Кайса с жадностью вперилась в ее лицо. Баронесса, несмотря на возраст, еще не утратила былой красоты. Ее лицо не выражало ни горя, ни досады, ни унижения от присутствия в таком непотребном месте. Она казалась совершенно спокойной и уверенной в себе.
– Так я продолжу. Мои люди быстро и выгодно для вас продадут ваш дом и положат деньги под проценты в банк, откуда вы сможете их в любой момент забрать. Вам же я предлагаю переселиться в мое поместье и стать горничной в моем доме. Ваш ребенок будет жить при вас. Вы будете получать приличное жалованье. Там вас никто не обидит ни словом, ни делом, вы будете совершенно оторваны от здешнего мира, сможете жить в спокойствии и благополучии.
– Но вам-то зачем все это надо? – только и могла вымолвить пораженная услышанным Кайса.
– Совершенно справедливый вопрос. Разумеется, я все это предлагаю вам не из христианской любви к ближнему. От покойного мужа вам известно о несчастье нашей семьи, о нездоровье моего сына. Об этом мало кто знает, и я не хочу, чтобы весть о болезни Генриха расползлась по округе. Мы не боимся шантажа с вашей стороны, ибо подобное недоказуемо при сложившихся обстоятельствах. Но мне нужны преданные люди, которые бы помогали мне и Генриху в трудные моменты. Поэтому, я полагаю, что вы, избежав моего преследования и мести, наоборот, получив то, что я вам обещала, будете благодарны и станете служить нам верой и правдой.
Кайса аж задохнулась от возмущения и унижения. Ей предлагают быть служанкой? Горничной?
Видя, какое впечатление произвели ее слова, баронесса постучала по столу пальчиками, обтянутыми перчаткой.
– Подумайте, крепко подумайте. Если вы откажетесь, мы более не увидимся, и я никогда не повторю своего предложения. Даю вам сроку два дня. Через два дня придет мой человек, который займется продажей вашего дома, если вы, конечно, согласитесь. Вспомните, что речь идет не только о вас! – И она выразительно посмотрела на живот Кайсы. – И поймите, я думаю не о мести, не о ваших отношениях с Теодором, для меня это не важно, действительно не важно. Я думаю только о своем сыне и о его благополучии.
После ухода баронессы Кайса долго не могла прийти в себя. Наверное, это все-таки сон! Гадкий сон! Но явь за окошком еще гаже!
Кайса припомнила, как полгода назад она наведалась к гадалке. Та долго колдовала над картами, а потом глубокомысленно заявила, что Кайса будет жить в роскошном поместье. Права оказалась гадалка. Ведь она не уточнила, что Кайса будет там жить не хозяйкой, а прислугой!
Глава двадцать третья
Прошло три недели после поездки в Петербург. Маша пребывала в глубоком раздумье и бесконечных разговорах сама с собой, ибо побеседовать о сокровенном ей было не с кем. Один Лайен готов слушать часами; лежа у ног, он пожирал молодую хозяйку преданным взором. Она и не заметила, как пес из огромной враждебной зверюги превратился в преданного товарища, с которым она делила одинокие прогулки. Муж определил собаку в провожатые для Маши, боясь, что она заплутает, гуляя по поместью. Маша поначалу опасалась его белых острых клыков, сердитого ворчания, которым Лайен предупреждал, мол, не ходи дальше, иди обратно. Она брала с собой хлеб из буфета, остатки холодного мяса и вскоре была вознаграждена за свою заботу. Проглотив в одно мгновение предложенное угощение, пес с жаром лизал ее руку и слегка повизгивал, что на его языке означало проявление самых добрых чувств. Теперь, куда бы она не держала свой путь, Лайен был рядом или поодаль, в зависимости от настроения молодой женщины. Если ей хотелось общения – пес тут же оказывался под рукой. Она беседовала с собой и с ним, гладила жесткую шерсть, а пес, слегка ворча, пытался понять, почему эти прекрасные глаза теперь постоянно печальны?
Да и как не печалиться, если мир вокруг оказался совсем иным, враждебным, неискренним. Кому теперь верить, на кого опереться? Больно, нестерпимо больно думать о маме. Невозможно представить себе злой умысел с ее стороны, но думать, что мать оказалась просто недалекой и тщеславной, тоже невыносимо. Она так верила каждому ее слову! Мать была идеалом, образцом, нравственным мерилом. Нет, Маша не перестала ее любить, но теперь эта любовь смешалась с жалостью к ним обеим. Маша мучилась, представляя, как переживает Елизавета Дмитриевна, зная, что дочери стала известна ее непростительная ложь.
А Михаил? Как она радовалась, глупая, узнав, что он жив! И чем обернулась эта радость? Унижением, болью, страданием от того, что любимый человек уверен в низкой сущности ее натуры. Он не простил ее и не простит, теперь ей придется жить с этой мыслью до гроба. Она по-прежнему любит его. Но он не пожелал этой любви, ему не нужна любовь подлой, лживой, лицемерной женщины, променявшей чувство на деньги и титул. И ничто, ничто не разуверит его в этом. Колов отринул ее навсегда, вычеркнул из своей жизни. Когда Маша думала, что он мертв, она примирилась с тем, что ее любовь бесплотна. Теперь же, когда она снова увидела его глаза, услышала его голос, почувствовала до боли знакомый запах одеколона, она не могла смириться с тем, что они не вместе. Что ей не придется обнимать его, ловить губами его поцелуи. И что не он, а совсем иной будет владеть ею, станет отцом ее детей.
Генрих. Он по-прежнему совершенно непонятен ей, его внутренний мир ей недоступен. А то, что она видит, никак не приближает ее к пониманию, за кого же она все-таки вышла замуж? В первые дни по возвращении Генрих не отходил от жены ни на шаг. Сам подносил ей питье, вытирал пот со лба, помогал менять влажные сорочки. Когда же она окончательно поправилась, то потребовала для себя чуть-чуть свободы, самую малость.
– Я же никуда от вас не убегу. Куда же мне теперь бежать, да и зачем? К тому же вокруг лес да море, – сказала Маша с грустной улыбкой.
Генрих, великодушно разрешил ей гулять, где она захочет, приставив в виде сторожа собаку. Маша постоянно думала о муже, внимательно смотрела в его лицо, пытаясь проникнуть в его мысли, уловить изменения в выражении глаз. Да все без толку. Настроение Генриха менялось, как погода осенью, – то проглянет солнце, то подует холодный ветер и затянет небо тучами. Маша никак не могла приноровиться, угадать, с каким настроением проснется муж, какой взять тон беседы за столом, чтобы он не пришел в необъяснимое раздражение из-за пустяка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Аглая Францевна откинула вуаль, и Кайса с жадностью вперилась в ее лицо. Баронесса, несмотря на возраст, еще не утратила былой красоты. Ее лицо не выражало ни горя, ни досады, ни унижения от присутствия в таком непотребном месте. Она казалась совершенно спокойной и уверенной в себе.
– Так я продолжу. Мои люди быстро и выгодно для вас продадут ваш дом и положат деньги под проценты в банк, откуда вы сможете их в любой момент забрать. Вам же я предлагаю переселиться в мое поместье и стать горничной в моем доме. Ваш ребенок будет жить при вас. Вы будете получать приличное жалованье. Там вас никто не обидит ни словом, ни делом, вы будете совершенно оторваны от здешнего мира, сможете жить в спокойствии и благополучии.
– Но вам-то зачем все это надо? – только и могла вымолвить пораженная услышанным Кайса.
– Совершенно справедливый вопрос. Разумеется, я все это предлагаю вам не из христианской любви к ближнему. От покойного мужа вам известно о несчастье нашей семьи, о нездоровье моего сына. Об этом мало кто знает, и я не хочу, чтобы весть о болезни Генриха расползлась по округе. Мы не боимся шантажа с вашей стороны, ибо подобное недоказуемо при сложившихся обстоятельствах. Но мне нужны преданные люди, которые бы помогали мне и Генриху в трудные моменты. Поэтому, я полагаю, что вы, избежав моего преследования и мести, наоборот, получив то, что я вам обещала, будете благодарны и станете служить нам верой и правдой.
Кайса аж задохнулась от возмущения и унижения. Ей предлагают быть служанкой? Горничной?
Видя, какое впечатление произвели ее слова, баронесса постучала по столу пальчиками, обтянутыми перчаткой.
– Подумайте, крепко подумайте. Если вы откажетесь, мы более не увидимся, и я никогда не повторю своего предложения. Даю вам сроку два дня. Через два дня придет мой человек, который займется продажей вашего дома, если вы, конечно, согласитесь. Вспомните, что речь идет не только о вас! – И она выразительно посмотрела на живот Кайсы. – И поймите, я думаю не о мести, не о ваших отношениях с Теодором, для меня это не важно, действительно не важно. Я думаю только о своем сыне и о его благополучии.
После ухода баронессы Кайса долго не могла прийти в себя. Наверное, это все-таки сон! Гадкий сон! Но явь за окошком еще гаже!
Кайса припомнила, как полгода назад она наведалась к гадалке. Та долго колдовала над картами, а потом глубокомысленно заявила, что Кайса будет жить в роскошном поместье. Права оказалась гадалка. Ведь она не уточнила, что Кайса будет там жить не хозяйкой, а прислугой!
Глава двадцать третья
Прошло три недели после поездки в Петербург. Маша пребывала в глубоком раздумье и бесконечных разговорах сама с собой, ибо побеседовать о сокровенном ей было не с кем. Один Лайен готов слушать часами; лежа у ног, он пожирал молодую хозяйку преданным взором. Она и не заметила, как пес из огромной враждебной зверюги превратился в преданного товарища, с которым она делила одинокие прогулки. Муж определил собаку в провожатые для Маши, боясь, что она заплутает, гуляя по поместью. Маша поначалу опасалась его белых острых клыков, сердитого ворчания, которым Лайен предупреждал, мол, не ходи дальше, иди обратно. Она брала с собой хлеб из буфета, остатки холодного мяса и вскоре была вознаграждена за свою заботу. Проглотив в одно мгновение предложенное угощение, пес с жаром лизал ее руку и слегка повизгивал, что на его языке означало проявление самых добрых чувств. Теперь, куда бы она не держала свой путь, Лайен был рядом или поодаль, в зависимости от настроения молодой женщины. Если ей хотелось общения – пес тут же оказывался под рукой. Она беседовала с собой и с ним, гладила жесткую шерсть, а пес, слегка ворча, пытался понять, почему эти прекрасные глаза теперь постоянно печальны?
Да и как не печалиться, если мир вокруг оказался совсем иным, враждебным, неискренним. Кому теперь верить, на кого опереться? Больно, нестерпимо больно думать о маме. Невозможно представить себе злой умысел с ее стороны, но думать, что мать оказалась просто недалекой и тщеславной, тоже невыносимо. Она так верила каждому ее слову! Мать была идеалом, образцом, нравственным мерилом. Нет, Маша не перестала ее любить, но теперь эта любовь смешалась с жалостью к ним обеим. Маша мучилась, представляя, как переживает Елизавета Дмитриевна, зная, что дочери стала известна ее непростительная ложь.
А Михаил? Как она радовалась, глупая, узнав, что он жив! И чем обернулась эта радость? Унижением, болью, страданием от того, что любимый человек уверен в низкой сущности ее натуры. Он не простил ее и не простит, теперь ей придется жить с этой мыслью до гроба. Она по-прежнему любит его. Но он не пожелал этой любви, ему не нужна любовь подлой, лживой, лицемерной женщины, променявшей чувство на деньги и титул. И ничто, ничто не разуверит его в этом. Колов отринул ее навсегда, вычеркнул из своей жизни. Когда Маша думала, что он мертв, она примирилась с тем, что ее любовь бесплотна. Теперь же, когда она снова увидела его глаза, услышала его голос, почувствовала до боли знакомый запах одеколона, она не могла смириться с тем, что они не вместе. Что ей не придется обнимать его, ловить губами его поцелуи. И что не он, а совсем иной будет владеть ею, станет отцом ее детей.
Генрих. Он по-прежнему совершенно непонятен ей, его внутренний мир ей недоступен. А то, что она видит, никак не приближает ее к пониманию, за кого же она все-таки вышла замуж? В первые дни по возвращении Генрих не отходил от жены ни на шаг. Сам подносил ей питье, вытирал пот со лба, помогал менять влажные сорочки. Когда же она окончательно поправилась, то потребовала для себя чуть-чуть свободы, самую малость.
– Я же никуда от вас не убегу. Куда же мне теперь бежать, да и зачем? К тому же вокруг лес да море, – сказала Маша с грустной улыбкой.
Генрих, великодушно разрешил ей гулять, где она захочет, приставив в виде сторожа собаку. Маша постоянно думала о муже, внимательно смотрела в его лицо, пытаясь проникнуть в его мысли, уловить изменения в выражении глаз. Да все без толку. Настроение Генриха менялось, как погода осенью, – то проглянет солнце, то подует холодный ветер и затянет небо тучами. Маша никак не могла приноровиться, угадать, с каким настроением проснется муж, какой взять тон беседы за столом, чтобы он не пришел в необъяснимое раздражение из-за пустяка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53