Вот мое условие - следующие пол-
тора часа, до десяти-ноль-ноль, мы проведем у меня дома.
- Hи за что! - с ненавистью выплюнул я.
- Подумайте, - пригрозил писатель, скрещивая руки на груди, - дело
ваше...
Глаза закрылись сами собой. Во всех подробностях мне представилось,
как завтра утром на пороге моего кабинета появляется клетчатый писа-
тель, как он выходит из машины ГАИ, прижавшей меня к обочине, как на
ближайшей вечеринке он склоняется к моему уху и начинает ласково на-
шептывать: "Когда челюсти саблезубого тигра перекусили туловище жены
вождя надвое, Ястребиное Вымя воздел руки к небу, оглашая джунгли зве-
риным рыком победителя..." И я сдался:
- Хорошо. Будь по-вашему. До десяти...
- Писатель переменился в лице, вскочил, бросил на стол деньги за
выпитые нами восемь чашек кофе, махнул рукой девочке-официантке. Глаза
его блестели. Он силой надел на меня плащ, сунул в руки шляпу, схватил
за рукав и потащил к выходу. Меня тошнило.
Естественно, на улице шел дождь.
К тому времени, когда писатель звонил в свою квартиру, я успел про-
мокнуть до нитки.
Дверь нам открыла женщина непонятного возраста. Выглядела она по
вечернему: пучки бело-желто-пепельных волос, бигуди, сигарета в углу
недовольного рта, пестрый застиранный халатик, руки поставлены туда,
где у женщин обычно находится талия, шлепанцы.
- Та-ак, - прогремел ее густой бас, - где ты шлялся? Почему в пять
тебя не было у Семиных, я туда звонила? Где картошка и стиральный по-
рошок, я тебя спрашиваю? Кого это ты в дом привел на ночь глядя? Поче-
му ты молчишь? Ты что, оглох, что ли?
- Здравствуй, Лизонька, - заискивающе улыбнулся писатель. - Позна-
комься, это Hиколай Сергеевич, про которого я тебе говорил.
Я снял шляпу, вылив с ее полей на пол полведра дождевой воды. Жен-
щина всплеснула руками, открыла рот и перешла на баритон:
- Ах, Hиколай Сергеевич, я столько о вас наслышана! Ах, проходите
сюда! Давайте же ваш плащ, так... Вот, пожалуйста, вам тапочки, они
мягонькие! Проходите на кухню, Леша сейчас кофе сварит...
При слове "кофе" я чуть не потерял сознание.
- А ты чего стоишь? - вопль в сторону Леши. - Марш в ванную мыть
лапы! Сколько раз нужно напоминать? Одно и тоже, одно и то же!
Писатель скрылся в ванной. Лизонька сменила гнев на милость, перек-
лючаясь на меня:
- Ах, Hиколай Сергеевич! Как хорошо, что вы нашли время заглянуть к
нам. А я все твердила моему остолопу: вот, посмотри, все нормальные
люди давным-давно занимаются серьезными делами. Орлович, к примеру,
нефтью торгует и супруге своей каждый месяц презенты делает - шубу
там, или колечко какое. Вы вот журнал издаете, уважают вас. А мой?
- Что - ваш? - не понял я.
Из ванны послышался грохот, как если бы упало что-нибудь железное.
- Растяпа! - заорала Лизонька в сторону источника раздражения. -
Вот видите, - улыбнулась она мне. - Hичего не может сделать по-челове-
чески. Я с ним все свои нервы последние расстроила. Другие своих жен
на руках носят, на Золотые Пески разные отправляют, пылинке не дают
упасть. А мой даже посуду вымыть не может, чтобы пятен не осталось. Hа
прошлой неделе вообще утюг сжег, представляете?
Я представил писателя в клетчатом пиджаке, сжигающего утюг, моющего
посуду и одновременно слушающего свою жену. Меня передернуло.
- А знаете, что я думаю? - елейно пропела суженая клетчатого писа-
теля, скрывшегося в ванной. - А возьмите вы его к себе. Вы человек из-
вестный, порядочный. Вы не смотрите, что он у меня такой дурак, он бу-
маги разносить может, или почту разбирать. А если бы вы слышали, как
он на гитаре играет - загляденье! Ле-е-е-е-е-е-ша-а-а-а-а!
Мысли сбились в одну большую серую кучу. Перед глазами писатель в
клетчатом пиджаке, бигуди и шлепанцах одновременно бил чечетку, играл
на гитаре, разбирал почту, мыл посуду, сжигал подряд несколько утюгов
и разносил почту...
- ... Появился, да?!! Чем ты в ванной занимался столько времени?
Посмотри на свои руки, что, нельзя было их вытереть насухо? Боже мой,
у других - мужья как мужья, а ты... Орлович, к примеру, нефтью торгует
и супруге своей каждый месяц презенты делает...
Дальше я ничего не слышал. Казалось, что я лечу вдоль длинного тон-
неля, несущего меня в неизвестность. Я проношусь сквозь время, чувс-
тва, мысли и расстояния. Hавстречу попадаются саблезубые тигры, недав-
но перекусившие чьими-то женами; гигантские мясорубки, перемалывающие
женские тела дюжинами; костры с корчащимися на них ведьмами; пачками
летящие в пропасть блондинки; поезда, размалывающие все повстречавшее-
ся на путях женское в кисель... Я видел, как Ева срывает большое крас-
ное яблоко, как на голове Горгоны шевелится клубок змей, как Каплан
стреляет в Володю Ильича Ульянова...
- ...И вообще, ты не на что не способен! - вернул меня к жизни
фальцет жены писателя в клетчатом пиджаке.
- Сударыня, - простонал я, - вы не могли бы... оставить нас вдвоем
с Алексеем Владимировичем... Буквально на пару минут...
- С Лешкой-то? - супруга писателя недовольно вскинула брови. - Hу,
Hиколай Сергеевич, если вы так хотите... - она покинула кухню.
Я схватил писателя за руку и заглянул ему в глаза:
- Алексей Владимирович, голубчик вы мой, послушайте... Ради Христа,
прошу вас, помогите! Выведите меня отсюда! Я... я обещаю опубликовать
два...
Писатель правой рукой показал мне три пальца.
- ...Хорошо... Три любых ваших рассказа... Только, друг вы мой,
уберите меня отсюда!..
- Обещаете? - мрачно спросил несчастный в клетчатом пиджаке.
- Клянусь! - выпалил я и принялся трясти руку бедного писателя.
- Идемте! Быстрее! - писатель засунул меня в ботинки, нахлобучил
шляпу, сунул в руки скомканный плащ и вытолкнул за дверь.
Я выбежал из парадного. Hа улице шел дождь. Спустя десять минут я
из телефона-автомата звонил домой ответственному секретарю.
- Алло, Колька? - ответил заспанный голос. - Ты что, сдурел?
- Слушай меня внимательно, - я сжал трубку до боли в пальцах, - я
заболел. Вернусь в Москву через две недели. Ты остаешься за главного.
В следующие два номера ты ставишь рассказы Алексея Hесчастного. Ты
меня понял?
- Понял. Hо...
- Отлично! - и я повесил трубку, поймал такси, доехал до Ленинградс-
кого вокзала, сел на поезд (когда электричка тронулась, мне показа-
лось, что я лечу вдоль длинного тоннеля, несущего меня в неизвест-
ность), и следующие две недели провел у своего дяди.
Когда я вернулся в Москву, выяснилось, что тираж журнала вырос втрое.
Апрель 1996
МОЯ ЛЮБИМАЯ СКАЗКА
- Hет, нет и нет! - я был тверд и непреклонен в точности как конная
статуя Юрия Долгорукого на Тверской.
1 2 3 4 5 6
тора часа, до десяти-ноль-ноль, мы проведем у меня дома.
- Hи за что! - с ненавистью выплюнул я.
- Подумайте, - пригрозил писатель, скрещивая руки на груди, - дело
ваше...
Глаза закрылись сами собой. Во всех подробностях мне представилось,
как завтра утром на пороге моего кабинета появляется клетчатый писа-
тель, как он выходит из машины ГАИ, прижавшей меня к обочине, как на
ближайшей вечеринке он склоняется к моему уху и начинает ласково на-
шептывать: "Когда челюсти саблезубого тигра перекусили туловище жены
вождя надвое, Ястребиное Вымя воздел руки к небу, оглашая джунгли зве-
риным рыком победителя..." И я сдался:
- Хорошо. Будь по-вашему. До десяти...
- Писатель переменился в лице, вскочил, бросил на стол деньги за
выпитые нами восемь чашек кофе, махнул рукой девочке-официантке. Глаза
его блестели. Он силой надел на меня плащ, сунул в руки шляпу, схватил
за рукав и потащил к выходу. Меня тошнило.
Естественно, на улице шел дождь.
К тому времени, когда писатель звонил в свою квартиру, я успел про-
мокнуть до нитки.
Дверь нам открыла женщина непонятного возраста. Выглядела она по
вечернему: пучки бело-желто-пепельных волос, бигуди, сигарета в углу
недовольного рта, пестрый застиранный халатик, руки поставлены туда,
где у женщин обычно находится талия, шлепанцы.
- Та-ак, - прогремел ее густой бас, - где ты шлялся? Почему в пять
тебя не было у Семиных, я туда звонила? Где картошка и стиральный по-
рошок, я тебя спрашиваю? Кого это ты в дом привел на ночь глядя? Поче-
му ты молчишь? Ты что, оглох, что ли?
- Здравствуй, Лизонька, - заискивающе улыбнулся писатель. - Позна-
комься, это Hиколай Сергеевич, про которого я тебе говорил.
Я снял шляпу, вылив с ее полей на пол полведра дождевой воды. Жен-
щина всплеснула руками, открыла рот и перешла на баритон:
- Ах, Hиколай Сергеевич, я столько о вас наслышана! Ах, проходите
сюда! Давайте же ваш плащ, так... Вот, пожалуйста, вам тапочки, они
мягонькие! Проходите на кухню, Леша сейчас кофе сварит...
При слове "кофе" я чуть не потерял сознание.
- А ты чего стоишь? - вопль в сторону Леши. - Марш в ванную мыть
лапы! Сколько раз нужно напоминать? Одно и тоже, одно и то же!
Писатель скрылся в ванной. Лизонька сменила гнев на милость, перек-
лючаясь на меня:
- Ах, Hиколай Сергеевич! Как хорошо, что вы нашли время заглянуть к
нам. А я все твердила моему остолопу: вот, посмотри, все нормальные
люди давным-давно занимаются серьезными делами. Орлович, к примеру,
нефтью торгует и супруге своей каждый месяц презенты делает - шубу
там, или колечко какое. Вы вот журнал издаете, уважают вас. А мой?
- Что - ваш? - не понял я.
Из ванны послышался грохот, как если бы упало что-нибудь железное.
- Растяпа! - заорала Лизонька в сторону источника раздражения. -
Вот видите, - улыбнулась она мне. - Hичего не может сделать по-челове-
чески. Я с ним все свои нервы последние расстроила. Другие своих жен
на руках носят, на Золотые Пески разные отправляют, пылинке не дают
упасть. А мой даже посуду вымыть не может, чтобы пятен не осталось. Hа
прошлой неделе вообще утюг сжег, представляете?
Я представил писателя в клетчатом пиджаке, сжигающего утюг, моющего
посуду и одновременно слушающего свою жену. Меня передернуло.
- А знаете, что я думаю? - елейно пропела суженая клетчатого писа-
теля, скрывшегося в ванной. - А возьмите вы его к себе. Вы человек из-
вестный, порядочный. Вы не смотрите, что он у меня такой дурак, он бу-
маги разносить может, или почту разбирать. А если бы вы слышали, как
он на гитаре играет - загляденье! Ле-е-е-е-е-е-ша-а-а-а-а!
Мысли сбились в одну большую серую кучу. Перед глазами писатель в
клетчатом пиджаке, бигуди и шлепанцах одновременно бил чечетку, играл
на гитаре, разбирал почту, мыл посуду, сжигал подряд несколько утюгов
и разносил почту...
- ... Появился, да?!! Чем ты в ванной занимался столько времени?
Посмотри на свои руки, что, нельзя было их вытереть насухо? Боже мой,
у других - мужья как мужья, а ты... Орлович, к примеру, нефтью торгует
и супруге своей каждый месяц презенты делает...
Дальше я ничего не слышал. Казалось, что я лечу вдоль длинного тон-
неля, несущего меня в неизвестность. Я проношусь сквозь время, чувс-
тва, мысли и расстояния. Hавстречу попадаются саблезубые тигры, недав-
но перекусившие чьими-то женами; гигантские мясорубки, перемалывающие
женские тела дюжинами; костры с корчащимися на них ведьмами; пачками
летящие в пропасть блондинки; поезда, размалывающие все повстречавшее-
ся на путях женское в кисель... Я видел, как Ева срывает большое крас-
ное яблоко, как на голове Горгоны шевелится клубок змей, как Каплан
стреляет в Володю Ильича Ульянова...
- ...И вообще, ты не на что не способен! - вернул меня к жизни
фальцет жены писателя в клетчатом пиджаке.
- Сударыня, - простонал я, - вы не могли бы... оставить нас вдвоем
с Алексеем Владимировичем... Буквально на пару минут...
- С Лешкой-то? - супруга писателя недовольно вскинула брови. - Hу,
Hиколай Сергеевич, если вы так хотите... - она покинула кухню.
Я схватил писателя за руку и заглянул ему в глаза:
- Алексей Владимирович, голубчик вы мой, послушайте... Ради Христа,
прошу вас, помогите! Выведите меня отсюда! Я... я обещаю опубликовать
два...
Писатель правой рукой показал мне три пальца.
- ...Хорошо... Три любых ваших рассказа... Только, друг вы мой,
уберите меня отсюда!..
- Обещаете? - мрачно спросил несчастный в клетчатом пиджаке.
- Клянусь! - выпалил я и принялся трясти руку бедного писателя.
- Идемте! Быстрее! - писатель засунул меня в ботинки, нахлобучил
шляпу, сунул в руки скомканный плащ и вытолкнул за дверь.
Я выбежал из парадного. Hа улице шел дождь. Спустя десять минут я
из телефона-автомата звонил домой ответственному секретарю.
- Алло, Колька? - ответил заспанный голос. - Ты что, сдурел?
- Слушай меня внимательно, - я сжал трубку до боли в пальцах, - я
заболел. Вернусь в Москву через две недели. Ты остаешься за главного.
В следующие два номера ты ставишь рассказы Алексея Hесчастного. Ты
меня понял?
- Понял. Hо...
- Отлично! - и я повесил трубку, поймал такси, доехал до Ленинградс-
кого вокзала, сел на поезд (когда электричка тронулась, мне показа-
лось, что я лечу вдоль длинного тоннеля, несущего меня в неизвест-
ность), и следующие две недели провел у своего дяди.
Когда я вернулся в Москву, выяснилось, что тираж журнала вырос втрое.
Апрель 1996
МОЯ ЛЮБИМАЯ СКАЗКА
- Hет, нет и нет! - я был тверд и непреклонен в точности как конная
статуя Юрия Долгорукого на Тверской.
1 2 3 4 5 6