Я подумал: "Цыц! не смей этим шутить!" - и молча посмотрел на него с таковым выражением.
Он как бы смутился, но опять по-генеральски напе-тушился и задает:
- А где же у вас гордость?
- Я сейчас имел честь вам доложить, что у меня нет гордости.
- Вы дворянин?
- Я из дворян.
- И что же, этой... noblesse oblige [Благородное происхождение обязывает (франц.)]... дворянской гордости у вас тоже нет?
- Тоже нет.
- Дворянин без всякой гордости? Я молчал, а сам думал:
"Ну да, ну да: дворянин, и без всякой гордости, - ну что же ты со мной поделаешь?" А он не отстает - говорит:
- Что же вы молчите? Я вас спрашиваю об этой - о благородной гордости?
Я опять промолчал, но он еще повторяет:
- Я вас спрашиваю о благородной гордости, которая возвышает человека. Сирах велел "пещись об имени своем"...
Тогда я, чувствуя себя уже как бы отставным и потому человеком свободным, ответил, что я ни про какую благородную гордость ничего в евангелии не встречал, а читал про одну только гордость сатаны, которая противна богу.
Сакен вдруг отступил и говорит:
- Перекреститесь!.. Слышите: я вам приказываю, сейчас перекреститесь!
Я перекрестился.
- Еще раз!
Я опять перекрестился. - И еще... до трех раз! Я и в третий раз перекрестился.
Тогда он подошел ко мне и сам меня перекрестил и прошептал:
- Не надо про сатану! Вы ведь православный?
- Православный.
- За вас восприемники у купели отреклись от сатаны... и от гордыни и от всех дел его и на него плюнули. Он бунтовщик и отец лжи. Плюньте сейчас.
Я плюнул.
- И еще!
Я еще плюнул.
- Хорошенько!.. До трех раз на него плюньте!
Я плюнул, и Сакен сам плюнул и ногою растер. Всего сатану мы оплевали.
- Вот так!.. А теперь... скажите, того... Что же вы будете с собой делать в отставке?
- Не знаю еще.
- У вас есть состояние? ч
- Нет.
- Нехорошо! Родственники со связями есть?
- Тоже нет.
- Скверно! На кого же вы надеетесь?
- Не на князей и не на сынов человеческих: воробей не пропадает у бога, и я не пропаду.
- Ого-го, - как вы, однако, начитаны!.. Хотите в монахи?
- Никак нет - не хочу.
- Отчего? Я могу написать Иннокентию.
- Я не чувствую призвания в монахи.
- Чего же вы хотите?
- Я хочу только того, чтобы вы не думали, что я умолчал о полученном мною ударе из-за того, чтобы остаться на службе: я это сделал просто...
- Спасти свою душу! Понимаю вас, понимаю! я вам потому и говорю: идите в монахи.
- Нет, я в монахи не могу и спасать свою душу не думал, а просто я пожалел другого человека, чтобы его не били насмерть палками.
- Наказание бывает человеку в пользу. "Любяй на-казует". Вы не дочитали... А впрочем, мне вас все-таки жалко. Вы пострадали!.. Хотите в комиссариатскую комиссию?
- Нет, благодарю покорно.
- Это отчего?
- Я не знаю, право, как вам об этом правдивее доложить... я туда неспособен.
- Ну, в провианты?
- Тоже не гожусь.
- Ну, в цейхвартеры! - там, случается, бывают люди и честные.
Так он меня этим своим разговором отяготил, что я просто будто замагнитизировался и спать хочу до самой невозможности.
А Сакен стоит передо мною - и мерно, в такт головою покачивает и, загиная одною рукою пальцы другой руки, вычисляет:
- В писании начитан; благородной гордости не имеет; по лицу бит; в комиссариат не хочет; в провиантские не хочет и в монахи не хочет! Но я, кажется, понял вас, почему вы не хотите в монахи: вы влюблены?
А мне только спать хочется.
- Никак нет, - говорю, - я ни в кого не влюблен. - Жениться не намерены?
- Нет.
- Отчего?
- У меня слабый характер.
- Это видно! Это сразу видно! Но что же вы застенчивы, - вы боитесь женщин... да?
- Некоторых боюсь.
- И хорошо делаете! Женщины суетны и... есть очень злые, но ведь не все женщины злы и не все обманывают.
- Я сам боюсь быть обманщиком.
- То есть... Как?.. Для чего?
- Я не надеюсь сделать женщину счастливой.
- Почему? Боитесь несходства характеров?
- Да, - говорю, - женщина может не одобрять то, что я считаю за хорошее, и наоборот.
- А вы ей докажите.
- Доказать все можно, но от этого выходят только споры и человек делается хуже, а не лучше.
- А вы и споров не любите?
- Терпеть не могу.
- Так ступайте же, мой милый, в монахи! Что же вам такое?! Ведь вам в монахах отлично будет с вашим настроением.
- Не думаю.
- Почему? Почему не думаете-то? Почему?
- Призвания нет.
- А вот вы и ошибаетесь - прощать обиды, безбрачная жизнь... это и есть монастырское призвание. А дальше что же еще остается трудное? - мяса не есть. Этого, что ли, вы боитесь? Но ведь это не так строго...
- Я мяса совсем никогда не ем.
- А зато у них прекрасные рыбы.
- Я и рыбы не ем.
- Как, и рыб не едите? Отчего?
- Мне неприятно.
- Отчего же это может быть неприятно - рыб есть?
- Должно быть, врожденное - моя мать не ела тел убитых животных и рыб тоже не ела.
- Как странно! Значит, вы так и едите одно грибное да зелень?
- Да, и молоко и яйца. Мало ли еще что можно есть!
- Ну так вы и сами себя не знаете: вы природный монах, вам даже схиму дадут. Очень рад! очень рад! Я вам сейчас дам письмо к Иннокентию!
- Да я, ваше сиятельство, не пойду в монахи!
- Нет, пойдете, - таких, которые и рыб не едят, очень мало! Вы схимник! Я сейчас напишу.
- Не извольте писать: я в монастырь жить не пойду. - Я желаю есть свой трудовой хлеб в поте своего лица.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Сакен наморщился..
- Это, - говорит, - вы библии начитались, - а вы библии-то не читайте. Это англичанам идет: они недоверки и кривотолки. Библия опасна это мирская книга. Человек с аскетическим основанием должен ее избегать.
"Фу ты господи! - думаю. - Что же это за мучитель такой!"
И говорю ему:
- Ваше сиятельство! я уже вам доложил: во мне нет никаких аскетических оснований.
- Ничего, идите и без оснований! Основания после придут; всего дороже, что у вас это врожденное: не только мяса, а и рыбы не едите. Чего вам еще!
Умолкаю! Решительно умолкаю и думаю только о том: когда же он меня от себя выпустит, чтобы я мог спать.
А он возлагает мне руки на плечи, смотрит долго в глаза и говорит:
- Милый друг! вы уже призваны, но только вам это еще непонятно!..
- Да, - отвечаю, - непонятно!
Чувствую, что мне теперь все равно, - что я вот-вот сейчас тут же, стоя, усну, - и потому инстинктивно ответил:
- Непонятно.
- Ну так помолимся, - говорит, - вместе поусерднее вот перед этим ликом. Этот образ был со мною во Франции, в Персии и на Дунае... Много раз я перед ним упадал в недоумении и когда вставал - мне было все ясно. Становитесь на ковре на колени и земной поклон... Я начинаю.
Я стал на колени и поклонился, а он зачитал умиленным голосом: "Совет превечный открывая тебе"...
А дальше я уже ничего не слыхал, а только почудилось мне, что я как дошел лбом до ковра, - так и пошел свайкой спускаться вниз, куда-то все глубже, к самому центру земли.
Чувствую что-то не то, что нужно:
1 2 3 4 5 6