Вы ко мне с своими "комбинациями" точно пришелица из другого света упали. Но я во всяком случае не ксендз, чтобы вас укорять, и не протестантский пастор, чтобы от ваших откровений прийти в ужас или в отчаяние, а как простой поп я только вас на бульвар ночевать не пущу. Вот у меня вся пустая квартира к вашим услугам, а на кухне есть баба-старуха смотрелка. Я ее сейчас к вам призову. Разуйте поскорее свои бедные ноженьки, напейтесь чаю да ложитесь на диван в гостиной спать. А впрочем, я старик, - со мною и с одним не опасно оставаться.
Она согласилась. И все это как-то тупо: и одно предполагает, и сейчас другое располагает, на все согласна - и все как не живая. Видно уже, что (весь человек в ней домертва в порошок растолчен.
Ужасно мне ее стало жалко. В голову впало: как такой горемыке на свете жить? Свои дети у меня хорошо устроены, благодаря бога и добрым людям, потому что заботился о них, да к тому же они дети иерейские - в свете могли ход иметь, а эта тля беспомощная: кем она покрыта? Может быть, с детства на произвол пущена. А все же вон в ней еще что-то доброе ерошится: и за наукою она стремилась, и мужа своего гражданского отдала на подержание, а теперь как кошка мечется и своих котят по сторожкам носит... И все это во имя чего-то возвышенного. Право, точно пришлецы из другого мира, а между тем страдают как люди. Оставил я ее и пошел на вечер к коллеге, у которого самовластная жена - она зимою ему не позволяет в карты играть, так он летом, приезжая с дачи на служение, и собирает кружочек.
Застал там близких и искренних и "венчального батюшку". Провинтил в винт рублей за сорок и, по склонности человеческой, сваливаю всю вину этого проигрыша на кого-нибудь другого.
- Это, - говорю, - ребята, я так провинтился от расстройства: одна девчонка меня нынче очень размазала. - И рассказал им о своей гостье.
Все выслушали и особенного внимания не обратили, но мой венчальник, идучи вместе со мною домой, верно нечто почувствовал, одобрялся и уронил мне "крылатое слово":
- Еще так ли это, как она сказывала. Может быть, им еще можно пособить. Вы у них свидетельство спросите.
- Да как им пособить, если они обвенчаны? Ведь у них грошей на развод нет.
- Да я, - отвечает, - о разводе и не думаю, а может быть это дело совсем не порчено - и развода никакого не надо.
- Все равно, если и свидетельства нет, а венчаны, так уже пропадай они совсем - второй раз перевенчивать зазорно.
- Я, - говорит, - думаю, что их не венчали. Небось пропели что-нибудь, да и конец.
- Ну может ли это быть?
- А отчего нет? Они ведь энгелисты - в церковь не ходят, службы не знают, не все ли км равно, что им споют: молебен или венчанье. Нет, вы спросите-ка свидетельство.
Думаю: и вправду, дай-ка спрошу! Он это даром на ветер не бросил.
Отслужил наутро обедню, напился с своей гостьей чаю и говорю:
- Я вам переводишко устроил, и вот вам пока из редакции три рубля вперед, а перед вечером пожалуйте - тогда и перевод получите. Да не можете ли пригласить ко мне вашего ветеринара, - я и ему кое-что хочу предоставить.
Так, разумеется, вздор врал, ко в случае, если бы она стала расспрашивать, сказал бы, что хочу его отрекомендовать в Москву бесного слона лечить. Но только она не спросила, а прямо его обещала привести.
А я тем временем спосылал за безголосым певцом и спрашиваю:
- Есть ли у них _для себя_ какие-нибудь памятки, кто у них легко венчан? Отвечает:
- Есть.
- Нельзя ли, - говорю, - мне справиться про такого-то студента?
Он это минутою сдействовал и воротился - говорит:
- Очень легко сделано.
- Так что можно ему еще раз жениться?
- Сколько угодно. Им просто молебен спет.
- Ишь, - говорю, - что вы, разбойники, строите.
- А что же, - отвечает, - да они, -безбожники, больше и не стоят. До каких лет доживут, в церковь гроша не подадут, и не слышали о, том, какая служба есть. Им и молебна-то жаль - не токма что Исайю для них беспокоить.
- Так, значит, они с акушеркой не венчаны?
- Не венчаны.
Я это принял к сведению, пообедал и только маленько соснул, как смотрелка меня будит.
- Утрешняя мадамка, - говорит, - вдвоем, пришла.
- С кем?
- Жених, - говорит, - ейный, что ли, не знаю.
Я велел подождать, обтерся со сна полотенцем и выхожу.
Они кланяются.
Не знаю, что она в нем и полюбила, - смотреть совсем не на что.
Я его туда-сюда повернул и в первых же расспросах вижу, что детина самая банальная: откровенно глуп и откровенно хитер. Так сказать - фрукт нашего урожайного года.
- Я, - говорит, - обманут низостью, какой не ожидал. Жена моя, говорит, - казалась развитою женщиною - уверяла, будто ей нужно выйти замуж только для того, чтобы от родительской власти освободиться, а потом стала требовать, чтобы я Анюту бросил, а с нею на одной квартире жил или чтобы я ей на содержание давал. А после к ней полицейские стали ходить, и она меня начала пугать.
- Чем?
Молчит.
- Донос какой-нибудь хотела сделать?
Пожимает плечами и отвечает:
- Вероятно.
- Да вы разве в чем-нибудь замешаны?
- Нет, - отвечает, - я не замешан, но мы еще со студенческого времени все без замешательства, так просто боимся, а она теперь и сама в полицию акушеркой поступила.
"Ах ты, - думаю, - дурачок горький". И спрашиваю:
- Она в полиции, а вы-то где служите и под чьим начальством?
Называет место и начальника - лицо мне, по старым памятям, весьма знакомое: еще с табелькой с ним игрывали.
- Да у тебя, голубчик, в формуляре-то записано ли, что ты женат?
- Нет, - отвечает, - не записано.
- А венчальное свидетельство есть?
- Тоже нет.
- Почему?
- Не дали.
- Хорошо, что не дали. А теперь отвечай мне: рад бы ты иметь женою, вместо твоей акушерки, Нюточку?
Молчит.
- Что же ты молчишь?
- Я, - говорит, - в убеждениях совсем против брака.
- Ага, мол: ишь ты какой: норовишь лизнуть да и сплюнуть. А по доброму порядку, - говорю, - когда человек с женщиною детей прижил, так ему уж эти рацеи надо в сторону. Женись-ка, брат, на ней, да и баста.
- Да ведь это невозможно.
- А если бы возможно было? Опять молчит.
- Ну, стало быть, - говорю, - ты, брат, лукавишь; отвечайте-ка вы, Нюточка: вы желали бы быть его женою?
Та, молодцом, сразу прямо ответила, что желала бы. Видно, уже игра-то сия ей принадокучила. - Но он молчит.
- Что же ты, - говорю, - пнем стал? Поверни тебя, батюшка Спиридон-поворот.
- Я, - говорит, - больше уже не попадусь,
- Кому это? - женщине, которая ваших детей таскает и вас любит?
- Все равно, - говорит, - я могу жить граждански.
"Нет, - думаю, - если ты по-граждански, так я же с тобой, с разбойником, сделаюсь по-военному".
Язычок-то себе прикусил и о роде его венчания с акушеркой ничего ему не сказал, чтобы он не считал себя свободным, а озаботился им иначе,
Как он ушел, я положил перед его супругой лист бумаги и говорю:
- Пишите-ка, какой я вам перевод продиктую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13