В числе сих последних по усиленной просьбе Корибанта поехала одна моя старинная знакомая, величественная по своим объемам персона, которую еще в бытность ее в институте девочки прозвали «Питулиною». – Это не было ее имя, но кличка, с каковою она и осталась на всю жизнь «Питулиною».
Питулина терпеть не могла ничего; что как-нибудь прикасается к литературе, но в угоду Цибеле поехала и прихватила с собою своих дочерей, – двух молоденьких и очень миловидных девушек, которых она, во внимание к обстоятельствам, согласилась слегка приспособить к «серьезному кругу».
Питулину считали неумною, но это было напрасно: она была женщина неглупая, но отличалась странностями, – нескоро схватывала понятия и при значительной робости характера склонна была видеть во всем опасность скандала. Такая опасная привычка теряться у нее еще более усиливалась в тех случаях, если около нее или с нею начинали говорить по-русски. Сама она на русском языке умела говорить только на исповеди и с прислугою. На вечере же в редакции, где все должны были представлять из себя людей сильно занятых славянскими интересами, – все, кроме италианских певцов и французских актрис, считали обязанностью говорить по-русски. И сам хозяин встретил Питулину и ее дочерей приветствиями на русском языке и по-русски же сказал ей, что здесь есть болгары, «которые высечены».
Питулину это сразу же афраппировало, и она спросила:
– Как это… именно здесь?.. высечены…
– Да, да… они здесь… здесь… Вон видите, этот высокий большой господин… monsieur…
– Ax – monsieur!.. вижу… вижу… именно такой высокий monsieur!
– Да, да: именно он: черный большой – его секли!..
– Ай! Зачем его так!..
– Вот, вот так его… так! Это видите liberte, «свобода»… Это Паница…
– Паница!.. Ах да… panique!
Она что-то не поняла или поняла не так, как следовало, и хотела уяснить это себе, но потом вдруг чего-то испугалась и заговорила:
– Да, я теперь именно поняла… И это… – Она покачала головою и добавила: неприятно!..
– Это возмутительно!
– Да… и… я не понимаю… зачем он сюда пришел…
– Отчего же?
– Да ведь ему… после этого должно быть неловкость…
– О нет! Они ведь очень простодушны. «Их так нельзя судить»… они как дети…
– Именно, именно как дети! – лепетала она, рассматривая в лорнет большого болгарина.
– Да; именно как дети, которые могут войти в царствие Божие… И притом, если бы он такой был один, а то ведь он здесь не один…
– Не один!
– Нет, – не один.
– Скажите!.. отчего же он не один?..
– Оттого, что их много, очень много… почти даже которых здесь видите… Это почти все… Вон тот, что стоит с генералом… его секли; и этот, что рассказывает там у стола… он рассказывает всем, как это было, и вон тот, который танцует с этой красивой молодою графиней в платье с голубой отделкой…
Питулина вдруг вся вскипела и вскрикнула:
– Как! и этот… который танцует!
– Да, да… да они все танцуют… А вы, может быть, думали, что они под турецким игом сделались совсем дикими…
– Нет, я совсем не это именно думала… а как здесь мои дочери… Я не вижу, где именно теперь, в сей час мои дочери?..
– Успокойтесь, они там танцуют… Я вам их сейчас отыщу и позову, если вам угодно их видеть.
– Да… Ах… они уже танцуют… Ах, пожалуйста, позовите… мне их теперь именно очень скоро угодно…
И, послав хозяина за своими дочерьми, Питулина встала с своего места в страшном волнении, и. как только девушки подошли к ней с оживленными от танцев лицами, – она в рассеянности спросила их по-русски:
– Что вы делаете! зачем вы танцуете!.. Вы погибли!
Те не понимали, что они сделали худого, и сослались на то, что здесь очень много кавалеров.
– Ну вот это и очень дурно, – отвечала Питулина, – я вас должна предупредить: здесь есть кавалеры, которые болгары, – и, если с ними протанцевать – вы погибли.
– Отчего же, maman?
– Это нельзя здесь сказать, но я знаю, что они высечены, с высеченными не танцуют.
Но тут, – о демоны! – младшая из дочерей вспыхнула до ушей и в ужасе сказала, <что> она уже с одним болгарином оттанцевала и дала слово другому, но ничего в нем особого не заметила, а старшая более спокойно сказала, что здесь нельзя и различить среди других гостей, кто болгарин и кто не болгарин.
– А если это так, то в таком случае, – мы сейчас же именно отсюда уедем, – решила Питулина и, забыв в перепуге весь хороший тон и приличия, пошла, подталкивая перед собою дочерей, к выходу.
Это, конечно, не прошло незамеченным и вызвало изрядное смятение, и в самом деле, – это было скверно, потому что могло послужить очень опасным прецедентом к тому, что и другие дамы и девицы не пойдут танцевать с болгарами и начнут исчезать из залы.
Корибант это понял и ринулся вслед за Питулиною и сильно упрашивал ее остаться, но она была непреклонна и в ответ на скверное лопотание хозяина по-французски мужественно выгвазживала ему по-русски:
– Нет уж, я именно уеду и дочерей увезу, и вы себе это ничем извинить не должны, потому что все знают, что с теми кавалерами, которых секли розгами, после этого образованные девушки из общества не танцуют…
Питулина сдействовала экспромтом, но действие ее было ужасное… Ее короткое выражение «с высеченными не танцуют» – было услышано и полетело от одних ушей к другим. Хозяин назвал Питулину заочно «дурою», но очень благоразумно поторопился сократить танцы и усадить гостей за столы с жареными индейками и бутылками кахетинского вина, – благодаря действию которого вечер окончился сносно, но здесь моей сказке еще не конец пришел, а моя сказка отсюда еще начинается.
Корибант был не из тех людей, чтобы остановить глупость на половине, и на другой день встал с тем, чтобы перелицевать черное на белое.
Не знаю, как он провел у себя остаток ночи, но, по-видимому, его в этом позднем уединении посетил тот находчивый гений, который часто слетал к Каткову и его Boleslas'y, – гений, научавший этих людей всегда делать из мухи слона посредством придания всякой житейской случайности значения политического события, причем обыкновенно всякий малозначащий факт произвольно обобщался с целою вереницею других, насильно привлекаемых случайностей. И так вырастало оное в свое время очень многозначившее и «вредное общественное настроение».
VIII
Я не был, конечно, на описанном вечере и ничего не знал о комическом испуге Питулины от танцев русских дам с болгарскими «мужами», но меня интересовал приезд нашей политической Цибелы, и в визитное время следующего дня я поехал к ней, чтобы засвидетельствовать ей свое почтение, и тут встретил ее Корибанта. Он был в удивительном эмфазе: – он трепался как шаман, и в бубны бил и головою встряхивал и вообще громил и разражал нашу «национальную бестактность» в лице наших светских женщин, для которых не находил в своем словаре довольно беспощадного имени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
Питулина терпеть не могла ничего; что как-нибудь прикасается к литературе, но в угоду Цибеле поехала и прихватила с собою своих дочерей, – двух молоденьких и очень миловидных девушек, которых она, во внимание к обстоятельствам, согласилась слегка приспособить к «серьезному кругу».
Питулину считали неумною, но это было напрасно: она была женщина неглупая, но отличалась странностями, – нескоро схватывала понятия и при значительной робости характера склонна была видеть во всем опасность скандала. Такая опасная привычка теряться у нее еще более усиливалась в тех случаях, если около нее или с нею начинали говорить по-русски. Сама она на русском языке умела говорить только на исповеди и с прислугою. На вечере же в редакции, где все должны были представлять из себя людей сильно занятых славянскими интересами, – все, кроме италианских певцов и французских актрис, считали обязанностью говорить по-русски. И сам хозяин встретил Питулину и ее дочерей приветствиями на русском языке и по-русски же сказал ей, что здесь есть болгары, «которые высечены».
Питулину это сразу же афраппировало, и она спросила:
– Как это… именно здесь?.. высечены…
– Да, да… они здесь… здесь… Вон видите, этот высокий большой господин… monsieur…
– Ax – monsieur!.. вижу… вижу… именно такой высокий monsieur!
– Да, да: именно он: черный большой – его секли!..
– Ай! Зачем его так!..
– Вот, вот так его… так! Это видите liberte, «свобода»… Это Паница…
– Паница!.. Ах да… panique!
Она что-то не поняла или поняла не так, как следовало, и хотела уяснить это себе, но потом вдруг чего-то испугалась и заговорила:
– Да, я теперь именно поняла… И это… – Она покачала головою и добавила: неприятно!..
– Это возмутительно!
– Да… и… я не понимаю… зачем он сюда пришел…
– Отчего же?
– Да ведь ему… после этого должно быть неловкость…
– О нет! Они ведь очень простодушны. «Их так нельзя судить»… они как дети…
– Именно, именно как дети! – лепетала она, рассматривая в лорнет большого болгарина.
– Да; именно как дети, которые могут войти в царствие Божие… И притом, если бы он такой был один, а то ведь он здесь не один…
– Не один!
– Нет, – не один.
– Скажите!.. отчего же он не один?..
– Оттого, что их много, очень много… почти даже которых здесь видите… Это почти все… Вон тот, что стоит с генералом… его секли; и этот, что рассказывает там у стола… он рассказывает всем, как это было, и вон тот, который танцует с этой красивой молодою графиней в платье с голубой отделкой…
Питулина вдруг вся вскипела и вскрикнула:
– Как! и этот… который танцует!
– Да, да… да они все танцуют… А вы, может быть, думали, что они под турецким игом сделались совсем дикими…
– Нет, я совсем не это именно думала… а как здесь мои дочери… Я не вижу, где именно теперь, в сей час мои дочери?..
– Успокойтесь, они там танцуют… Я вам их сейчас отыщу и позову, если вам угодно их видеть.
– Да… Ах… они уже танцуют… Ах, пожалуйста, позовите… мне их теперь именно очень скоро угодно…
И, послав хозяина за своими дочерьми, Питулина встала с своего места в страшном волнении, и. как только девушки подошли к ней с оживленными от танцев лицами, – она в рассеянности спросила их по-русски:
– Что вы делаете! зачем вы танцуете!.. Вы погибли!
Те не понимали, что они сделали худого, и сослались на то, что здесь очень много кавалеров.
– Ну вот это и очень дурно, – отвечала Питулина, – я вас должна предупредить: здесь есть кавалеры, которые болгары, – и, если с ними протанцевать – вы погибли.
– Отчего же, maman?
– Это нельзя здесь сказать, но я знаю, что они высечены, с высеченными не танцуют.
Но тут, – о демоны! – младшая из дочерей вспыхнула до ушей и в ужасе сказала, <что> она уже с одним болгарином оттанцевала и дала слово другому, но ничего в нем особого не заметила, а старшая более спокойно сказала, что здесь нельзя и различить среди других гостей, кто болгарин и кто не болгарин.
– А если это так, то в таком случае, – мы сейчас же именно отсюда уедем, – решила Питулина и, забыв в перепуге весь хороший тон и приличия, пошла, подталкивая перед собою дочерей, к выходу.
Это, конечно, не прошло незамеченным и вызвало изрядное смятение, и в самом деле, – это было скверно, потому что могло послужить очень опасным прецедентом к тому, что и другие дамы и девицы не пойдут танцевать с болгарами и начнут исчезать из залы.
Корибант это понял и ринулся вслед за Питулиною и сильно упрашивал ее остаться, но она была непреклонна и в ответ на скверное лопотание хозяина по-французски мужественно выгвазживала ему по-русски:
– Нет уж, я именно уеду и дочерей увезу, и вы себе это ничем извинить не должны, потому что все знают, что с теми кавалерами, которых секли розгами, после этого образованные девушки из общества не танцуют…
Питулина сдействовала экспромтом, но действие ее было ужасное… Ее короткое выражение «с высеченными не танцуют» – было услышано и полетело от одних ушей к другим. Хозяин назвал Питулину заочно «дурою», но очень благоразумно поторопился сократить танцы и усадить гостей за столы с жареными индейками и бутылками кахетинского вина, – благодаря действию которого вечер окончился сносно, но здесь моей сказке еще не конец пришел, а моя сказка отсюда еще начинается.
Корибант был не из тех людей, чтобы остановить глупость на половине, и на другой день встал с тем, чтобы перелицевать черное на белое.
Не знаю, как он провел у себя остаток ночи, но, по-видимому, его в этом позднем уединении посетил тот находчивый гений, который часто слетал к Каткову и его Boleslas'y, – гений, научавший этих людей всегда делать из мухи слона посредством придания всякой житейской случайности значения политического события, причем обыкновенно всякий малозначащий факт произвольно обобщался с целою вереницею других, насильно привлекаемых случайностей. И так вырастало оное в свое время очень многозначившее и «вредное общественное настроение».
VIII
Я не был, конечно, на описанном вечере и ничего не знал о комическом испуге Питулины от танцев русских дам с болгарскими «мужами», но меня интересовал приезд нашей политической Цибелы, и в визитное время следующего дня я поехал к ней, чтобы засвидетельствовать ей свое почтение, и тут встретил ее Корибанта. Он был в удивительном эмфазе: – он трепался как шаман, и в бубны бил и головою встряхивал и вообще громил и разражал нашу «национальную бестактность» в лице наших светских женщин, для которых не находил в своем словаре довольно беспощадного имени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13