здесь молчать, когда спрашиваю, – значит грубительство, и за это от моего утверждения по закону вас будут наказывать. Смекните, что я говорю с вами не ради забавы и прибыли, а для пользы в великих делах государственных. Для чего же вы мне противляетесь? Не забудьте, что вы мне верноподданные и я могу повелеть, чтобы при мне вас поломя рассечь или привязать вас к конским хвостам, да и размыкать вас по полю.
Но смутился король, что если старичков казни предать, тогда ничего от них не доведаешь, а если сдать их честь-честью с рук на руки палачам-молодцам и велеть развести по застеночкам, да на дыбе потрясти, да расспрашивать, то они и одной встряски не выдержат – все рассыплются в прах и разлетятся пылью по потолкам да по стеночкам.
И опять созвал Доброхот на совет всех своих мудрых советчиков и спросил их: отчего перед ним справедливые старцы упрямятся и что ему с ними надо сделать – как их понудить, чтоб они по одному важному слову высловили?
Вельможи отвечают:
– Мы бы знали, что делать, да ты это дело сам испортил.
– А чем я испортил? – вопросил король.
– А испортил ты тем, что понизил высокий сан – стал с простыми людьми вровнях разговаривать: вот они через это теперь и зазналися. Тебе, кроме нас да стрельцов, ни с кем говорить непригоже, – потому что твоё дело средь всех людей особливое. Чтоб исправить теперь их как следует, дай их нам – мы от них всю их премудрость доведаем.
Король было совсем согласился отдать старцев боярам, но прослышала опять об этом мамка-полонянка доилица и пришла с клюкой к королю, чтоб его отговаривать.
– Не сердись, – говорит, – ты на бедных пустынников; ведь они одичали и молчат уже много лет. Не хотят они и тебе говорить не по грубости, потому будто дело твоё особливое, а они – не прогневайся – опростилися и тебя мнят не выше всех прочих в создании и в особину на тебя не надеются!
– Значит, глупы они, – отвечал король, – в сём вина тебе: ведь они сюда с твоего совета и позваны.
– Нет, не глупы они, а неопытны: лгать стыдятся, а прямить боятся. Подожди, они при твоём дворе поживут – сполируются и тогда ухитрятся, как сказать про все неразберихою, – скажут так, что ничего не будет тебе и другим неприятного и все будет то, что твоему могуществу надобно. А только ты потерпи и не давай их на допрос своим боярам-советчикам: видишь сам, чай, что старички они очень слабые, – а бояре твои против слабых усилие творить очень усердные: они их возьмут да с большого усердия запытают и замучают до смерти. Мой совет тебе: будь обходительней; призови ты сейчас лучше всего своего гусляра Разлюляя-гудошника – он измигул мужичонко, лядащенький, ни на мир, ни в семью ничего не работает, а одним своим пустобрёхом на свете жив; но зато знает он все разные хитрости и все ходы с подходами. Посмотри-ка, он чего занесёт пустолайкой и враз у старичков правды допросится, – обойдёт их если не лаской, так хитростью.
Доброхот позвал своего плясуна, гусляра Разлюляя-гудошника и сказал ему:
– Ты, лядащий мужик, измигул неработистый, только хари гнёшь да врёшь не знать что пустолайкой, – здесь от тебя до сей поры никакой пользы не было, а теперь я тебя хочу поставить совсем на другую стать. Полно тебе в дураках ходить да ерошиться: я теперь тебе своё государево великое дело приказываю, чтобы ты, как умеешь и ведаешь, допытался у старичков их откровения премудрости: отчего у нас в королевстве не спорится, не ладится.
И закончил король Разлюляю решением:
– Узнаешь премудрость – дам тебе сто рублей, а не узнаешь – велю дать сто плетей. Помни, что моё слово королевское твёрдо, как бог в небеси, – что я сказал, то и станется.
V
Разлюляй-измигул, гулевой мужичонко, шершавенький, повсегда он одет в зипунишечке в пёстреньком – один рукав кармазинный, а другой лазоревый, на голове у него суконный колпак с бубенчиком, штаны пестрядинные, а подпоясочка лыковая, – не жнёт он и не сеет, а живёт не знамо чем и питает ещё хозяйку красивую да шестёрку детей, – на которого ни глянь, сразу знать, что все – Разлюляевичи. Ходит он повсюду болтается, и никто разобрать не может: видит ли он добро в той темноте, что была до Гороха царя, или светится ему лучшее в тех смыслах, какие открылися людям после время Горохова. Никто его не чуждается, а все зовут его «пустолайкою»; но измигул Разлюляй ни на чьи слова не обижается и за лёгким тычком не гоняется, а людей потешает и как устанет врать пустолайкою, то соловьём свистит, то лопочет варакушкой, на руках идёт, боком катится и на всякий на разный манер притворяется.
Но как выслушал Разлюляй королев приказ, позабыл он все свои забавы и шуточки и начал проситься от этого дела прочь, – что «не мне-де такое важное дело ведати»; но король топнул ножкой, и пошёл Разлюляй к старикам и начал вокруг них, по обычаю, измигульничать: митусить ногами и кланяться да притворно сквозь слезы приговаривать:
– Ох вы гой еси, старички справедливые, треблаженные, божьи молчальники, разомкните уста свои благовестные и скажите скорей, не потаите от короля от нашего, милосердного батюшки, отчего у него под державой все добро не спорится, не ладится?
А старички как молчали, так и теперь молчат, только знай себе в кошёлочках гнездятся.
Тогда Разлюляй стал на другой манер измигульничать и начал их пробовать жалостью:
– Мне нужда есть узнать это страшная: потому что если вы мне скажете, отчего не спорится добро, то король обещал мне дать сто рублей; а если не скажете, то он даст мне тогда сто плетей. Его слово королевское крепко и сбудется – не забудется. Да вам и самим, старичкам, для себя молчать не советую, потому что король вас тогда не отпустит назад ни в степь, ни в лес, ни в болото, а велит вас подвесить в кошёлочках под полати в большой избе, где он держит частый совет со своими вельможами. Что там по все дни наслышитесь – спаси только господи. Вот вы на этот счёт пораздумайте: каково-то вам там придётся слушать совсем непривычные речи до самого до веку! Выручайте и меня и себя, отцы, а то нагрешите вы с ними три короба и не годитеся после того ни к столу, ни к смотру, ни в рай, ни в ад, ни в царство небесное, а так и останетесь висеть под полатями.
Так напугал этим Разлюляй старичков, что они стали глазами водить во все стороны и изгоревшими устами своими начали пошевеливать, а измигул Разлюляй-пустобрёх как увидал, что успел им загнать во лбы загвоздку здоровую, – сейчас побежал к королю и говорит:
– Что мне от твоей милости сказано, я все это уже выполнил: старички уже теперь полируются – стали уже губами двигать и скоро шептать начнут, – одевайся скорей да иди-ка их слушать, что они высловят, какие премудрости.
Как пришёл король да нагнулся к первой плетушечке, так и стало слышно ему, что старик Дубовик и впрямь полируется – об ивовое плетение, как поросёнок, всеми боками трётся, а сам робко пыхтит и тихо покрехтывает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9
Но смутился король, что если старичков казни предать, тогда ничего от них не доведаешь, а если сдать их честь-честью с рук на руки палачам-молодцам и велеть развести по застеночкам, да на дыбе потрясти, да расспрашивать, то они и одной встряски не выдержат – все рассыплются в прах и разлетятся пылью по потолкам да по стеночкам.
И опять созвал Доброхот на совет всех своих мудрых советчиков и спросил их: отчего перед ним справедливые старцы упрямятся и что ему с ними надо сделать – как их понудить, чтоб они по одному важному слову высловили?
Вельможи отвечают:
– Мы бы знали, что делать, да ты это дело сам испортил.
– А чем я испортил? – вопросил король.
– А испортил ты тем, что понизил высокий сан – стал с простыми людьми вровнях разговаривать: вот они через это теперь и зазналися. Тебе, кроме нас да стрельцов, ни с кем говорить непригоже, – потому что твоё дело средь всех людей особливое. Чтоб исправить теперь их как следует, дай их нам – мы от них всю их премудрость доведаем.
Король было совсем согласился отдать старцев боярам, но прослышала опять об этом мамка-полонянка доилица и пришла с клюкой к королю, чтоб его отговаривать.
– Не сердись, – говорит, – ты на бедных пустынников; ведь они одичали и молчат уже много лет. Не хотят они и тебе говорить не по грубости, потому будто дело твоё особливое, а они – не прогневайся – опростилися и тебя мнят не выше всех прочих в создании и в особину на тебя не надеются!
– Значит, глупы они, – отвечал король, – в сём вина тебе: ведь они сюда с твоего совета и позваны.
– Нет, не глупы они, а неопытны: лгать стыдятся, а прямить боятся. Подожди, они при твоём дворе поживут – сполируются и тогда ухитрятся, как сказать про все неразберихою, – скажут так, что ничего не будет тебе и другим неприятного и все будет то, что твоему могуществу надобно. А только ты потерпи и не давай их на допрос своим боярам-советчикам: видишь сам, чай, что старички они очень слабые, – а бояре твои против слабых усилие творить очень усердные: они их возьмут да с большого усердия запытают и замучают до смерти. Мой совет тебе: будь обходительней; призови ты сейчас лучше всего своего гусляра Разлюляя-гудошника – он измигул мужичонко, лядащенький, ни на мир, ни в семью ничего не работает, а одним своим пустобрёхом на свете жив; но зато знает он все разные хитрости и все ходы с подходами. Посмотри-ка, он чего занесёт пустолайкой и враз у старичков правды допросится, – обойдёт их если не лаской, так хитростью.
Доброхот позвал своего плясуна, гусляра Разлюляя-гудошника и сказал ему:
– Ты, лядащий мужик, измигул неработистый, только хари гнёшь да врёшь не знать что пустолайкой, – здесь от тебя до сей поры никакой пользы не было, а теперь я тебя хочу поставить совсем на другую стать. Полно тебе в дураках ходить да ерошиться: я теперь тебе своё государево великое дело приказываю, чтобы ты, как умеешь и ведаешь, допытался у старичков их откровения премудрости: отчего у нас в королевстве не спорится, не ладится.
И закончил король Разлюляю решением:
– Узнаешь премудрость – дам тебе сто рублей, а не узнаешь – велю дать сто плетей. Помни, что моё слово королевское твёрдо, как бог в небеси, – что я сказал, то и станется.
V
Разлюляй-измигул, гулевой мужичонко, шершавенький, повсегда он одет в зипунишечке в пёстреньком – один рукав кармазинный, а другой лазоревый, на голове у него суконный колпак с бубенчиком, штаны пестрядинные, а подпоясочка лыковая, – не жнёт он и не сеет, а живёт не знамо чем и питает ещё хозяйку красивую да шестёрку детей, – на которого ни глянь, сразу знать, что все – Разлюляевичи. Ходит он повсюду болтается, и никто разобрать не может: видит ли он добро в той темноте, что была до Гороха царя, или светится ему лучшее в тех смыслах, какие открылися людям после время Горохова. Никто его не чуждается, а все зовут его «пустолайкою»; но измигул Разлюляй ни на чьи слова не обижается и за лёгким тычком не гоняется, а людей потешает и как устанет врать пустолайкою, то соловьём свистит, то лопочет варакушкой, на руках идёт, боком катится и на всякий на разный манер притворяется.
Но как выслушал Разлюляй королев приказ, позабыл он все свои забавы и шуточки и начал проситься от этого дела прочь, – что «не мне-де такое важное дело ведати»; но король топнул ножкой, и пошёл Разлюляй к старикам и начал вокруг них, по обычаю, измигульничать: митусить ногами и кланяться да притворно сквозь слезы приговаривать:
– Ох вы гой еси, старички справедливые, треблаженные, божьи молчальники, разомкните уста свои благовестные и скажите скорей, не потаите от короля от нашего, милосердного батюшки, отчего у него под державой все добро не спорится, не ладится?
А старички как молчали, так и теперь молчат, только знай себе в кошёлочках гнездятся.
Тогда Разлюляй стал на другой манер измигульничать и начал их пробовать жалостью:
– Мне нужда есть узнать это страшная: потому что если вы мне скажете, отчего не спорится добро, то король обещал мне дать сто рублей; а если не скажете, то он даст мне тогда сто плетей. Его слово королевское крепко и сбудется – не забудется. Да вам и самим, старичкам, для себя молчать не советую, потому что король вас тогда не отпустит назад ни в степь, ни в лес, ни в болото, а велит вас подвесить в кошёлочках под полати в большой избе, где он держит частый совет со своими вельможами. Что там по все дни наслышитесь – спаси только господи. Вот вы на этот счёт пораздумайте: каково-то вам там придётся слушать совсем непривычные речи до самого до веку! Выручайте и меня и себя, отцы, а то нагрешите вы с ними три короба и не годитеся после того ни к столу, ни к смотру, ни в рай, ни в ад, ни в царство небесное, а так и останетесь висеть под полатями.
Так напугал этим Разлюляй старичков, что они стали глазами водить во все стороны и изгоревшими устами своими начали пошевеливать, а измигул Разлюляй-пустобрёх как увидал, что успел им загнать во лбы загвоздку здоровую, – сейчас побежал к королю и говорит:
– Что мне от твоей милости сказано, я все это уже выполнил: старички уже теперь полируются – стали уже губами двигать и скоро шептать начнут, – одевайся скорей да иди-ка их слушать, что они высловят, какие премудрости.
Как пришёл король да нагнулся к первой плетушечке, так и стало слышно ему, что старик Дубовик и впрямь полируется – об ивовое плетение, как поросёнок, всеми боками трётся, а сам робко пыхтит и тихо покрехтывает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9