Мягко говоря, неуютно. Нам обязательно нужно иметь какие-то представления о своем будущем, в противном случае от тревоги никуда не деться. С другой стороны, если мы знаем все, что с нами произойдет, и знаем это определенно, без каких-либо сомнений, то состояние наше будет прямо противоположным: мы будем чувствовать себя спокойно и уверенно.
Вспомните, как вы первый раз пришли на работу – напряженно было, правда? Но вот вы идете туда уже тысячу первый раз, как самочувствие? Совсем другое ощущение, поскольку уже есть соответствующий стереотип поведения, а следовательно, все ясно и понятно, во всем уверенность и сноровка, многое, что раньше было серьезным испытанием, теперь делается автоматически.
Поговорим о смерти. С точки зрения возможности психологической защиты от этого страха. Конечно, защита эта невротическая, поскольку невозможно защищаться от неизбежного, да и бессмысленно, потому что все равно не знаешь как, ведь оно неизвестное. И все же необходима определенность в этом вопросе. Религия – это как раз тот случай, ведь если на чем она и спекулирует, так на этом нашем страхе – страхе неведомой смерти.
Любая ситуация страха исчезает, как только человек приходит в соприкосновение с настоящим, и вновь появляется, когда он озабочен будущим.
Фредерик Пёрлз
Религия уверяет, что никакой неизвестности тут нет, а будет так-то и так-то, нужно только очень сильно верить. Причем чем сильнее ты веришь, тем тебе известнее, чем меньше – тем неизвестнее, а потому страшнее. Вот она и мотивация: веришь – тебе хорошо, нет – мучаешься от страха. Возникает своего рода положительное или отрицательное подкрепление. Вера подкрепляется положительно, неверие – отрицательно (нашими же собственными отрицательными эмоциями), потому мы и верим.
Впрочем, тут есть «слабое звено». Представителям Церкви (в принципе, любой) важно не столько наше психологическое благополучие, сколько наша верность и готовность делать то, что было бы им выгодно. Выгода тут может быть как меркантильная, так и общественно значимая. К первой относится наша готовность жертвовать своими финансами, ко второй – наше «моральное соответствие» и «общее благо». Церковь традиционно выполняет общественно значимые функции «нравственного императива»: определяет, что хорошо, что плохо; говорит, что можно делать, а что нельзя. Но, как обычно, общественно значимое существует в ущерб лично значимому, ведь играют на страхе.
Страх перед смертью – лучший знак ложной, то есть плохой жизни.
Людвиг Витгенштейн
Да, пообещали жизнь после смерти, но «не всем уготовано Царствие Небесное», кому-то и «муки вечные» припасены. Вводится понятие греха: посмотрел на женщину с вожделением – значит, уже прелюбодействовал с ней в сердце своем. А как быть с биологической потребностью? Подкорке до «общественного блага», знаете ли, как до лампочки. Или еще говорят: ударили по одной щеке – подставь другую, последнюю рубашку отдай. Хорошенькие заявления, но позвольте, а как быть с рефлексом, с защитной реакцией, да и без рубашки холодновато?.. Инстинкт самосохранения всех этих инициатив принять не может, это против его правил! Тут-то и начинается спекуляция: смотришь с вожделением, рубашку не отдал – полезай в печку! Страшно?
Получается, что инстинкт самосохранения сам религию и создал (именно он обеспечивает нас страхом перед неизвестностью), а потом эта религия ну давай его притеснять. И не верить нельзя, и верить накладно: куда ни кинь – везде клин! Единственное спасение – верить до умопомрачения, поскольку если ум помрачился, то все, что иерархи Церкви говорят, принять можно, а там, глядишь, и пообвыкнешься в новой роли. На все ответы появятся, все ясно станет (главное – не сомневаться): кто хороший, а кто плохой, что правильно, а что неправильно, кому – «Царствие», а кому – «муки тяжкие». Вера делает новый виток и становится по-настоящему невротическим поведением. Жизнь – штука сложная, в простые формулы не укладывается, а если мы все-таки пытаемся ее уложить, то оказываемся ей неадекватными, лишаемся живой связи с жизнью, и за это придется платить, причем плата будет подороже свечей и хаджей. Качеством своей жизни заплатим.
Посещая службу в готическом соборе, мы ощущаем погружение в сложную вселенную и замкнутость в ней, растворение неуютного чувства собственного «Я» в общности верующих.
Йн-Фу-Туан
Да, вера – это щит от собственного страха, но под этим щитом тяжело, как под крестом! Может, для начала имеет смысл выяснить, как наша психика функционирует, понять ее законы, механизмы, потом приладиться к ним, а потом уже и верить сколь душе угодно будет? Но так, наверное, сложнее. Легче щитом своей веры прикрыться – возникнет иллюзия защищенности и будет казаться, что победили мы своих драконов… Но долго уговорами сыт не будешь, а жизнь и законы ее не обманешь, только сам обманешься. Если в Бога верят, потому что хотят в Него верить, то слава Богу, если же в вере ищут спасение от страха, который сам по себе бессмысленен и абсурден, это никуда не годится. Использовать Божество в качестве щита, ширмы, скрывающей нас от собственного же страха, есть высшеебогохульство, которое только можно себе представить! Использовать Божество как анксиолитик (научное наименование противотревожных лекарственных средств) стыдно, наличие в вере человека такой, прямо скажем, позорной корысти вряд ли можно считать делом достойным.
С мечом
Загнать себя в лабиринты веры и решать с помощью этой тактики только один вопрос – вопрос «защиты» – это одно дело. Однако же мы помним, что инстинкт самосохранения кроме тактики «защиты» знает еще и тактику «нападения», которая не без основания признана лучшей защитой.
Три человеческих импульса, воплощенные в религии, – это, по-видимому, страх, тщеславие и ненависть. Можно сказать, что цель религии в том и заключается, чтобы, направляя эти страсти по определенным каналам, придать им вид благопристойности.
Бертран Рассел
Какие же тут резоны? Во-первых, это «активная жизненная позиция», которая по большому счету, мало чем отличается от агрессии. Агрессия же – это разрядка, и страшащемуся разрядиться очень кстати. Во-вторых, когда кого-то в чем-то убеждаешь (да еще с пеной у рта!), то сам же еще больше и убеждаешься, а если убеждаешься, то и уверенности больше, если же уверенности больше, то страха меньше. Как ни крути – выгодно!
Вот почему у всякой религии и во всякой вере есть «тихие овечки», те, что под щитом, а есть борцы и поборники – «служители веры», они «с мечом». И таким служителем может быть не только священник, но и волонтер, то бишь доброволец. Лица эти отличаются не столько смиренным нравом, каковой требуется в большинстве Церквей, сколько воинственным характером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Вспомните, как вы первый раз пришли на работу – напряженно было, правда? Но вот вы идете туда уже тысячу первый раз, как самочувствие? Совсем другое ощущение, поскольку уже есть соответствующий стереотип поведения, а следовательно, все ясно и понятно, во всем уверенность и сноровка, многое, что раньше было серьезным испытанием, теперь делается автоматически.
Поговорим о смерти. С точки зрения возможности психологической защиты от этого страха. Конечно, защита эта невротическая, поскольку невозможно защищаться от неизбежного, да и бессмысленно, потому что все равно не знаешь как, ведь оно неизвестное. И все же необходима определенность в этом вопросе. Религия – это как раз тот случай, ведь если на чем она и спекулирует, так на этом нашем страхе – страхе неведомой смерти.
Любая ситуация страха исчезает, как только человек приходит в соприкосновение с настоящим, и вновь появляется, когда он озабочен будущим.
Фредерик Пёрлз
Религия уверяет, что никакой неизвестности тут нет, а будет так-то и так-то, нужно только очень сильно верить. Причем чем сильнее ты веришь, тем тебе известнее, чем меньше – тем неизвестнее, а потому страшнее. Вот она и мотивация: веришь – тебе хорошо, нет – мучаешься от страха. Возникает своего рода положительное или отрицательное подкрепление. Вера подкрепляется положительно, неверие – отрицательно (нашими же собственными отрицательными эмоциями), потому мы и верим.
Впрочем, тут есть «слабое звено». Представителям Церкви (в принципе, любой) важно не столько наше психологическое благополучие, сколько наша верность и готовность делать то, что было бы им выгодно. Выгода тут может быть как меркантильная, так и общественно значимая. К первой относится наша готовность жертвовать своими финансами, ко второй – наше «моральное соответствие» и «общее благо». Церковь традиционно выполняет общественно значимые функции «нравственного императива»: определяет, что хорошо, что плохо; говорит, что можно делать, а что нельзя. Но, как обычно, общественно значимое существует в ущерб лично значимому, ведь играют на страхе.
Страх перед смертью – лучший знак ложной, то есть плохой жизни.
Людвиг Витгенштейн
Да, пообещали жизнь после смерти, но «не всем уготовано Царствие Небесное», кому-то и «муки вечные» припасены. Вводится понятие греха: посмотрел на женщину с вожделением – значит, уже прелюбодействовал с ней в сердце своем. А как быть с биологической потребностью? Подкорке до «общественного блага», знаете ли, как до лампочки. Или еще говорят: ударили по одной щеке – подставь другую, последнюю рубашку отдай. Хорошенькие заявления, но позвольте, а как быть с рефлексом, с защитной реакцией, да и без рубашки холодновато?.. Инстинкт самосохранения всех этих инициатив принять не может, это против его правил! Тут-то и начинается спекуляция: смотришь с вожделением, рубашку не отдал – полезай в печку! Страшно?
Получается, что инстинкт самосохранения сам религию и создал (именно он обеспечивает нас страхом перед неизвестностью), а потом эта религия ну давай его притеснять. И не верить нельзя, и верить накладно: куда ни кинь – везде клин! Единственное спасение – верить до умопомрачения, поскольку если ум помрачился, то все, что иерархи Церкви говорят, принять можно, а там, глядишь, и пообвыкнешься в новой роли. На все ответы появятся, все ясно станет (главное – не сомневаться): кто хороший, а кто плохой, что правильно, а что неправильно, кому – «Царствие», а кому – «муки тяжкие». Вера делает новый виток и становится по-настоящему невротическим поведением. Жизнь – штука сложная, в простые формулы не укладывается, а если мы все-таки пытаемся ее уложить, то оказываемся ей неадекватными, лишаемся живой связи с жизнью, и за это придется платить, причем плата будет подороже свечей и хаджей. Качеством своей жизни заплатим.
Посещая службу в готическом соборе, мы ощущаем погружение в сложную вселенную и замкнутость в ней, растворение неуютного чувства собственного «Я» в общности верующих.
Йн-Фу-Туан
Да, вера – это щит от собственного страха, но под этим щитом тяжело, как под крестом! Может, для начала имеет смысл выяснить, как наша психика функционирует, понять ее законы, механизмы, потом приладиться к ним, а потом уже и верить сколь душе угодно будет? Но так, наверное, сложнее. Легче щитом своей веры прикрыться – возникнет иллюзия защищенности и будет казаться, что победили мы своих драконов… Но долго уговорами сыт не будешь, а жизнь и законы ее не обманешь, только сам обманешься. Если в Бога верят, потому что хотят в Него верить, то слава Богу, если же в вере ищут спасение от страха, который сам по себе бессмысленен и абсурден, это никуда не годится. Использовать Божество в качестве щита, ширмы, скрывающей нас от собственного же страха, есть высшеебогохульство, которое только можно себе представить! Использовать Божество как анксиолитик (научное наименование противотревожных лекарственных средств) стыдно, наличие в вере человека такой, прямо скажем, позорной корысти вряд ли можно считать делом достойным.
С мечом
Загнать себя в лабиринты веры и решать с помощью этой тактики только один вопрос – вопрос «защиты» – это одно дело. Однако же мы помним, что инстинкт самосохранения кроме тактики «защиты» знает еще и тактику «нападения», которая не без основания признана лучшей защитой.
Три человеческих импульса, воплощенные в религии, – это, по-видимому, страх, тщеславие и ненависть. Можно сказать, что цель религии в том и заключается, чтобы, направляя эти страсти по определенным каналам, придать им вид благопристойности.
Бертран Рассел
Какие же тут резоны? Во-первых, это «активная жизненная позиция», которая по большому счету, мало чем отличается от агрессии. Агрессия же – это разрядка, и страшащемуся разрядиться очень кстати. Во-вторых, когда кого-то в чем-то убеждаешь (да еще с пеной у рта!), то сам же еще больше и убеждаешься, а если убеждаешься, то и уверенности больше, если же уверенности больше, то страха меньше. Как ни крути – выгодно!
Вот почему у всякой религии и во всякой вере есть «тихие овечки», те, что под щитом, а есть борцы и поборники – «служители веры», они «с мечом». И таким служителем может быть не только священник, но и волонтер, то бишь доброволец. Лица эти отличаются не столько смиренным нравом, каковой требуется в большинстве Церквей, сколько воинственным характером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70