Босс находился в обществе двух годовалых псов. Лежа в углу, он лишь приподнял голову и посмотрел на нас грустными глазами.
И не тогда, а позже, уже в вагоне поезда, увозившего нас из Марселя, я узнал Босса и понял, что это был Апалуток из Якобсхавна, лучшая собака моего друга эскимоса Габа.
Экспресс «Мистраль» катился в Париж: Марре и Прево возвращались домой после полутора лет отлучки. У их ног лежали Босс и щенок, принадлежавший Прево. Время от времени собаки поглядывали на них из-под скамеек преданными глазами. Иногда Босс прижимал свою львиную голову к коленям Марре, и тот машинально гладил ее. Как бы для того чтобы Прево не ревновал, Босс клал свою крупную лапу ездовой собаки и на его колени, и Прево молча ее пожимал. Три друга смотрели на мелькавшие в окне деревья и зеленеющие поля сельской Франции.
В следующее воскресенье Босс добрался до конечного пункта своих странствий, освоился с новыми владениями, познакомился с новой хозяйкой, заранее его полюбившей.
Пса окружили заботой, лаской, уходом, как человека. Конец баталиям, пуржистым ночам, борьбе за выживание… Он познал мирную жизнь, и многие люди могли ему позавидовать.
Габа в Якобсхавне удивился и обрадовался, когда я рассказал ему о судьбе Апалутока…
Тимертсит и Экриди
Я уже упоминал, что в Арктике, этой безжалостной стране, царит закон сурового отбора, естественного или искусственного.
Люди здесь ежеминутно борются за свою жизнь и за ее продолжение. Всякое нарушение повседневной жизни грозит цепной реакцией явлений, конечный результат которой может быть драматичным или катастрофическим. Собаки должны помогать людям в этой борьбе, а не мешать им.
Если за один раз рождается четверо щенят, из которых три сучки (а для упряжки нужна лишь одна), или если требуется только две собаки, эскимос уничтожает лишних щенят. Мы тоже поступаем так, но необходимость этого куда менее очевидна и, конечно, менее настоятельна. Эскимосы топят новорожденных щенят в море или в полынье. Я никогда не мог привыкнуть к этому, но был вынужден признать, что в условиях столь своеобразной среды — несомненно, самых суровых условиях на земле — такой поступок является нормальным. Более того, если вы предпочитаете другое выражение, он в порядке вещей. Во всяком случае, он более нормален и менее жесток, чем гнусное поведение многих обывателей, которые, отправляясь в отпуск, выбрасывают собаку или кошку за дверцу машины, лишь только выедут на автостраду.
Эта борьба за продолжение рода свойственна в Арктике не только людям. Она является неотъемлемой, диктуемой инстинктом особенностью жизни тамошних животных. Это в равной степени относится и к собаке, хотя уже много тысячелетий, как она одомашнена, живет с человеком, помогая ему и пользуясь его помощью сама.
Из щенят, появившихся на свет в день нашего «возвращения в страну людей», две собачки стали моими повседневными спутницами, чуть ли не моими детьми. Их матерью была Сингарнак. Серо-рыжие, они были похожи, как всякие близнецы. Но чтобы отличить одну от другой, мне не требовалось привязывать к их хвостикам ленточки разного цвета: я быстро научился узнавать каждую по еле заметным отличиям, какие всегда бывают у близнецов: у одной мордочка была чуть-чуть темнее. И характеры их различались в степени достаточной, чтобы я мог распознать любую по некоторым особенностям поведения.
Я назвал их Тимертсит и Экриди по именам воображаемых жителей, которыми гренландские эскимосы населили великую ледяную пустыню.
(Тимертситы — вечно голодные гиганты. Чтобы наедаться вволю, когда захочется, они носят с собой, привязав к нижней челюсти, всю кухонную утварь, масляную лампу и котел, в котором варят медведей, тюленей, нарвалов, а иногда — всю нарту с людьми и собаками. Экриди — существа не столь огромного роста, но они тоже думают лишь о еде. Они более разборчивы и предпочитают человечину. Похожи на голых людей, ходящих на четвереньках.)
Обе собачки очень много ели, как только такая возможность представлялась. С самого рождения их толкал к этому инстинкт полярных животных, создавая «рефлекс пищи». Инстинктивно подстраховывая себя на завтрашний день, когда пищи, возможно, не будет, они обжирались до того, что не могли ходить. У меня с тех пор побывало немало собак (и кошек тоже), но ни у кого я не замечал такой прожорливости; те, явно более одомашненные, утратили инстинкт борьбы за жизнь, целиком доверясь в этом отношении человеку. У ездовых собак ничего подобного нет. Правда, человек всегда с ними, он их кормит, но все-таки они рассчитывают только на самих себя.
Наевшись, Тимертсит и Экриди ложились на мои колени брюшком вверх, совершенно круглым, до того оно было набито. Они моргали то одним, то другим глазом, зевали, высовывая язычки, и лизали мне руки. Хватали мой палец меленькими острыми зубками и покусывали; если я не реагировал — кусали сильнее. Палец солоноват, и лизать его так приятно!
Желая сесть на задние лапки, они были вынуждены расставлять их как можно шире, чтобы поместить между ними раздувшееся брюшко.
По мере того как они росли, я кормил их разваренной акульей печенью, мелко нарезанным акульим мясом или овсянкой на воде, но с тюленьим жиром, чтобы было вкуснее. Однако мои друзья-эскимосы советовали не класть много жира, ибо от него «щенячьи кишки дырявятся». А порой после удачной охоты я давал им большие куски мяса, сочащиеся кровью.
Иногда в их животиках что-то бурчало. Щенята посматривали на свое пузо, прислушивались, наклонив головы и насторожив ушки, потом кидали взгляд на меня, словно для успокоения.
Когда они спали лежа на боку, их лапки, неподвижные, как щепки, торчали над набитыми брюшками.
Из-за обильного питания они частенько позволяли себе кое-что лишнее на моем спальном мешке, облюбованном ими под местожительство. Я поспешно сбрасывал их наземь, но они спали так крепко, что ничего не замечали и продолжали дрыхнуть, периодически всхрапывая как нельзя более комично.
В сущности щенята эти были довольно чистоплотны. Не проявлялся ли и в этом атавистический инстинкт волка, одного из немногих животных, умеющих сохранять нору опрятной и постоянно ее чистящих?
Время от времени собачки вставали, ковыляли в конец коридора, ведущего в палатку, искали привычное место, облегчались там и возвращались, чтобы снова улечься возле меня… Но никто не учил их этим хорошим манерам…
Мне никогда не надоедало наблюдать за ними, вести запись их поступков, отмечать быстроту реакции, даже если эти два чертенка утомляли меня, что порой случалось.
Они находили любой повод проявить любопытство или удовлетворить прожорливость, которая, как я уже сказал, объяснялась инстинктом сохранения рода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47