Жила она, как птица небесная, при какой части придется, везде была желанной гостьей. И несмотря на свою молодость и окружающую обстановку, Вавочка сумела так себя поставить, что в ее присутствии никто не позволял себе брани, нескромной шутки или пошлого ухаживания. Ее нравственная чистота, веселость и сердечная доброта вызывала общие симпатии, как к милому шаловливому ребенку.
Часто заглядывала она и в мой штаб, всегда с веселой шуткой или какой-нибудь безобидной выходкой, иногда жила по несколько дней. Нередко являлась в мужской одежде, так как юбку и косынку успевала уже порвать на бинты. Тогда офицеры дарили ей юбку, купленную тут же у хозяйки; и для нее это был очень приятный подарок.
Однако наш пулеметчик, видимо, уже очень обозлил "товарищей". Гранаты стали падать у кургана все чаще и чаще. Одна из них взрыла огромный черный фонтан земли перед самым пулеметом, засыпав ее комьями всех нас. Вавочка встряхнулась, как утка, и продолжала весело болтать, набивая ленту.
Пора было уходить. Красный пушкарь, видимо, уже пристрелялся, и следующая очередь будет "в точку"...
Забрав Вавочку и лишних офицеров, я ушел с холма. И вовремя. Вскоре град снарядов снова осыпал курган, и один из них упал на то место, где мы только что лежали. Пулеметчик остался невредим, но должен был переменить позицию. Вавочке я запретил появляться в боевой линии. Но она меня не послушалась. Через день ее принесли мертвой с боевого участка партизан.
Ее нашли вместе с убитой подругой в поле за цепями с несколькими шрапнельными пулями в груди и маленькой куколкой, зажатой в застывших руках, - шутливым подарком одного из офицеров. Я видел ее лежащей на телеге у штаба Корнилова перед отправлением в станицу Елизаветинскую, где ее похоронили вместе с подругой у церкви. Скорбно были сжаты красивые губки, умевшие так весело смеяться в минуты смертельной опасности. Суров был облик милого лица.
К Богу отлетела чистая душа, никому в своей коротенькой жизни не сделавшая зла...
В Добровольческой армии было около двух десятков женщин и девушек. Некоторые из них несли службу в строю, как рядовые, остальные - как сестры милосердия. И те и другие оставили у нас прекрасную по себе память. Многие из них погибли во время похода, живые разбрелись по свету. В своем рассказе мне еще придется говорить о некоторых из них.

Глава XI.
Решение Корнилова атаковать Екатеринодар. Бои 29, 30 марта. Смерть полковника Неженцева. Последний военный совет в жизни Корнилова. Его смерть утром 31 марта

Сравнительная легкость, с какой моей бригаде удалось разбить и отбросить большевиков, наступавших 27 марта от Екатеринодара, дала Корнилову уверенность в том, что нужно использовать момент, когда красные еще не успели опомниться и подвезти подкреплений. Доходили также до нас слухи о том, что они в панике уже эвакуируют Екатеринодар. Ночью я получил приказ: вместе с конницей генерала Эрдели атаковать и взять кубанскую столицу. Утром 28 марта я перешел в наступление. Генерал Казанович с Партизанским полком получил приказание атаковать город с западной стороны, полковник Неженцев с корниловцами - Черноморский вокзал. Генерал Эрдели должен был обойти город со стороны предместья - Сады - и атаковать его с севера.
Окрестности Екатеринодара представляют собой открытые, слегка всхолмленные поля, с массой разбросанных по ним маленьких хуторков, в эту пору года необитаемых. С началом полевых работ многие хозяева участков переезжают на них, как на дачу, и живут там все лето.
Сельскохозяйственная ферма и ближайшие к ней хутора были прочно заняты красными... Генерал Казанович повел на них решительную атаку и к полудню выбил их, заняв ферму и продвинувшись вперед к окраине Екатеринодара.
После полудня я со штабом въехал на ферму. Она представляла собой узкий и длинный участок земли вдоль обрывистого берега реки Кубани, покрытый в западной и северной части небольшой хвойной рощей, а на остальном пространстве редкими старыми деревьями и кустами. Ближе к восточному краю стоял одноэтажный дом заведующего фермой и рядом небольшой сарай.
Едва мы успели слезть с коней и подойти к дому, как в группе наших лошадей, стоявших под деревьями, что-то щелкнуло, точно пуля в дерево. Я оглянулся назад и с ужасом увидел, как мой прекрасный вороной конь, удивительно милое, ласковое животное, вдруг покрылся густыми клочьями пены и, низко опустив голову, стал дрожать, как осиновый лист. Не успели его осмотреть, расседлать, как он упал и стал биться в предсмертных судорогах. Пуля попала ему в пах. Револьверный выстрел кончил мучения моего бедного боевого друга...
Вскоре приехал Корнилов со своим штабом и разместился в доме, в котором было шесть небольших комнат, разделенных широким коридором; одну из них - угловую, ближе к фронту - занял Корнилов, в другой, рядом, устроена перевязочная; в третьей помещался телефон. Остальные комнаты были заняты чинами штаба.
Я со своими офицерами поместился около рощи биваком.
С утра 29 марта большевики стали осыпать ферму градом снарядов. Штабные команды, конвой, какие-то обозные повозки - все это разбрелось по всей ферме, и не проходило двух-трех часов, чтобы кого-нибудь, человека или лошадь, не убило или ранило. Три дня продолжался этот ад с раннего утра до поздней ночи. Мой бивак несколько раз переменил свое место. Генерал Романовский несколько раз говорил Корнилову о неудобствах жизни и управления Добровольческой армией при таких условиях, но командующий армией его не послушал, не желал уходить далеко от войск, а помещения ближе не было.
Больше всего снарядов падало около самого дома.
Год спустя после смерти Корнилова и нашего "сидения" тут я как-то поехал на ферму помолиться за душу героя на месте его смерти. По пути я нарочно остановился там, где были тогда красные батареи, и был поражен безумием нашего расположения в то время на ферме. Дом со своими белыми стенами да и вся ферма была превосходной мишенью на отличной дистанции, и нужно только удивляться счастью или плохой стрельбе красных, что дом не был разбит артиллерийским огнем в первый же день.
Но для Корнилова опасности не существовало. Таков же был и Романовский.
Во время боя 28 марта за ферму было убито и ранено много добровольцев. Среди раненых были генерал Казанович, полковник Улагай, есаул Лазарев и другие.
Генерал Казанович, "несравненный таран для лобовых ударов", как его называл генерал Деникин, был ранен в плечо, но, несмотря на сильную боль, не ушел из строя и продолжал командовать полком. Удивительный храбрец, не знавший чувства страха, бестрепетно не один раз водивший полк в атаку, он не был счастлив в боях: его победы давались ему ценою тяжких потерь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33