Лопатами мы собирали в мешки муку, крупу из разбитых вагонов. Эту крупу и муку, с битым кирпичом и песком пополам, отправляли на нашу кухню, и мы ели баланду с песком. Хлеб выдавали проплесневевший до чёрной плесени.
В июле пленных отправили на машинах на Запад, в Белоруссию, в район деревни Дубравино. Из этого лагеря небольшими группами по 8-10 человек конвоировали копать окопы на правом берегу Днепра. Окопы копали на картофельных полях с неубранной картошкой. Тайком картошку приносили в лагерь, варили на кострах, в котелках. Особенно вкусным получался печёный на костре картофель, если его пекли в коробках от немецких противогазов. Эти металлические коробки имели двойные стенки, и картофель в них не пригорал.
Линия фронта была где-то в 100-150 километров восточнее. Шёл ноябрь месяц 1943 года, а в бане мы мылись последний раз в июне. Пять месяцев работали без бани. Развилось несметное количество вшей, гнидами были усеяны все швы одежды. В начале декабря я заболел, температура поднялась под 40 градусов. Меня и ещё двоих больных машиной, прямо на голом полу кузова, отправили в госпиталь для военнопленных в город Оршу. Госпиталь находился на окраине города, в большом многоэтажном здании из красного кирпича, за колючей проволокой с вышками. Там меня отправили в баню, где наголо остригли волосы везде, даже подмышками и дали мыло. После бани дали новую одежду и нижнее бельё. Отвели в палату человек на двадцать, указали кровать. Я сразу уснул и проспал более суток. Проснулся, почувствовал, что у меня нет температуры и я здоров, только большая слабость.
Дня через четыре меня перевели в другое отделение больницы и зачислили в похоронную команду при госпитале. В госпитале было много раненых, попавших в плен. Их здесь оперировали наши врачи, тоже военнопленные. Очень многие умирали. Их число доходило до 50-60 человек в день. Хоронили рядом с госпиталем на пустыре. Экскаватором выкапывались траншеи длиной метров 20-30, шириной метра 2. Мертвых из госпиталя привозили на телеге, сбрасывали в траншею и укладывали в один ряд. Посыпали хлорной известью, немного присыпали землёй. На этот ряд укладывали следующий ряд. И так - несколько рядов. Когда до верха оставалось около метра, траншею закрывали и сверху насыпали земляной бугорок около метра. Переходили заполнять следующую траншею. Я был изрядным доходягой, и конвойный немец как-то объяснил мне жестами, что я не отличаюсь от тех, кого закапываю, и, мол, скоро и я там буду закопан!
В конце декабря 1943 года, нас погрузили в товарные вагоны, больных и раненых отдельно, и, через города: Борисов, Минск, Барановичи, привезли в город Хелм в Польшу. До Хелма довезли только здоровых. Раненых и больных по дороге отцепили и направили куда-то в другое место, может быть, в госпиталь для пленных.
В Хелме я впервые увидел громадный концентрационный лагерь на двадцать или тридцать тысяч человек. Весь он был для военнопленных, или там были подразделения и с гражданскими заключёнными, я не знаю. Лагерь был разделён на отдельные, изолированные друг от друга секции. В каждой секции находились два-три длинных барака. В бараке по центру был проход, а по обеим сторонам прохода располагались сплошные дощатые нары в два этажа, без какой-либо подкладки. Через весь лагерь проходила дорога, изолированная от каждой секции бараков двумя рядами колючей проволоки. По этой дороге привозили баланду и хлеб к воротам секций, а также привозили или увозили пленных. На работу из нашей секции не водили, из других, вроде, тоже. Говорили, что это пересыльный лагерь. В лагере этом я находился с 25 декабря 1943 года по 16 февраля 1944 года.
16 февраля 1944 года нас, 400 человек из нашей секции, машинами перевезли в другой лагерь возле городка Седлец, северо-западнее Кракова. Лагерь также состоял из нескольких секций. В нашей секции было человек 400. Все мы жили в громадной кирпичной конюшне с центральным проходом и несколькими воротами. Спали все на полу, в соломе. На работу почти не гоняли. Тех же, кого отправляли на работу, использовали в сельском хозяйстве.
В каждом из лагерей, в которых я находился, ежедневно обязательно делали четыре построения всего лагеря на плаце. После каждого построения обязательно докладывали коменданту о результате пересчёта людей. Первое построение - пересчёт и получение утренней баланды. После завтрака построение, пересчёт и развод на работу. В обед - третье построение, пересчёт и получение обеденной порции баланды. Вечером - четвёртое построение, пересчёт и получение ужина. Когда комендант лагеря не приходил во время, то приходилось стоять час-два на ветру и в снегу. Котёл или бидон с баландой устанавливали возле ворот. Из строя, шеренгой в 24 человека с котелками (с котелком никто ни на минуту не расставался) шли к воротам, получали баланду и шли в конюшню есть. Это была, как бы, постоянная группа, она делилась на три восьмёрки, и в каждой восьмёрке был старший. Он получал хлеб на восемь человек: булку утром, булку в обед и булку вечером. Старший приносил в конюшню хлеб. Булку клали на специальную тряпочку. Очень аккуратно разрезали на восемь кусочков. Все кусочки взвешивались. Почти каждая восьмёрка имела свои самодельные весы.
Весы делались так. В тонкую, деревянную пластинку, на равных расстояниях друг от друга, втыкались три обломка иголки. На иголки надевались, так называемые, "шинельные петли", то есть, такие "закорючки" из твёрдой проволоки, за которые, при застёгивании солдатской шинели, цепляются такие же твёрдые проволочные крючки. К петлям привязывались верёвочки. За среднюю верёвочку "весы" подвешивались или держались в руке. К крайним верёвочкам привязывались деревянные колышки, которые втыкались во взвешиваемые кусочки. В середине булки кусочки были, как правило, равновесны, а горбушки, зачастую, приходилось подрезать.
После того, как кусочки были уравновешены и разложены на тряпочке, предстояло ещё определить, кому какой кусочек отдать: кому горбушку, кому серединку. Существовало два метода! Упрощённый состоял в том, что каждому человеку присваивался номер - от 1 до 8. Одному надевали шапку на глаза, ставили спиной к хлебу. Другой, показывая пальцем на кусочек хлеба, спрашивал: "Кому?" Тот, что с шапкой на глазах, должен был назвать номер. К примеру, он говорил: "Четвёртому". Человек, с присвоенным ему номером 4, получал этот кусочек. Существовал и другой метод, он был в нашей восьмёрке. Из дощечки вырезались 16 абсолютно одинаковых квадратиков, примерно 2 на 2 сантиметра. Получалось два комплекта по 8 штук. На них писались цифры от 1 до 8. Один комплект клали на кусочки: на каждый кусочек по цифре. Другой комплект опускали в глубокую шапку, трясли и давали каждому тянуть свой номер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
В июле пленных отправили на машинах на Запад, в Белоруссию, в район деревни Дубравино. Из этого лагеря небольшими группами по 8-10 человек конвоировали копать окопы на правом берегу Днепра. Окопы копали на картофельных полях с неубранной картошкой. Тайком картошку приносили в лагерь, варили на кострах, в котелках. Особенно вкусным получался печёный на костре картофель, если его пекли в коробках от немецких противогазов. Эти металлические коробки имели двойные стенки, и картофель в них не пригорал.
Линия фронта была где-то в 100-150 километров восточнее. Шёл ноябрь месяц 1943 года, а в бане мы мылись последний раз в июне. Пять месяцев работали без бани. Развилось несметное количество вшей, гнидами были усеяны все швы одежды. В начале декабря я заболел, температура поднялась под 40 градусов. Меня и ещё двоих больных машиной, прямо на голом полу кузова, отправили в госпиталь для военнопленных в город Оршу. Госпиталь находился на окраине города, в большом многоэтажном здании из красного кирпича, за колючей проволокой с вышками. Там меня отправили в баню, где наголо остригли волосы везде, даже подмышками и дали мыло. После бани дали новую одежду и нижнее бельё. Отвели в палату человек на двадцать, указали кровать. Я сразу уснул и проспал более суток. Проснулся, почувствовал, что у меня нет температуры и я здоров, только большая слабость.
Дня через четыре меня перевели в другое отделение больницы и зачислили в похоронную команду при госпитале. В госпитале было много раненых, попавших в плен. Их здесь оперировали наши врачи, тоже военнопленные. Очень многие умирали. Их число доходило до 50-60 человек в день. Хоронили рядом с госпиталем на пустыре. Экскаватором выкапывались траншеи длиной метров 20-30, шириной метра 2. Мертвых из госпиталя привозили на телеге, сбрасывали в траншею и укладывали в один ряд. Посыпали хлорной известью, немного присыпали землёй. На этот ряд укладывали следующий ряд. И так - несколько рядов. Когда до верха оставалось около метра, траншею закрывали и сверху насыпали земляной бугорок около метра. Переходили заполнять следующую траншею. Я был изрядным доходягой, и конвойный немец как-то объяснил мне жестами, что я не отличаюсь от тех, кого закапываю, и, мол, скоро и я там буду закопан!
В конце декабря 1943 года, нас погрузили в товарные вагоны, больных и раненых отдельно, и, через города: Борисов, Минск, Барановичи, привезли в город Хелм в Польшу. До Хелма довезли только здоровых. Раненых и больных по дороге отцепили и направили куда-то в другое место, может быть, в госпиталь для пленных.
В Хелме я впервые увидел громадный концентрационный лагерь на двадцать или тридцать тысяч человек. Весь он был для военнопленных, или там были подразделения и с гражданскими заключёнными, я не знаю. Лагерь был разделён на отдельные, изолированные друг от друга секции. В каждой секции находились два-три длинных барака. В бараке по центру был проход, а по обеим сторонам прохода располагались сплошные дощатые нары в два этажа, без какой-либо подкладки. Через весь лагерь проходила дорога, изолированная от каждой секции бараков двумя рядами колючей проволоки. По этой дороге привозили баланду и хлеб к воротам секций, а также привозили или увозили пленных. На работу из нашей секции не водили, из других, вроде, тоже. Говорили, что это пересыльный лагерь. В лагере этом я находился с 25 декабря 1943 года по 16 февраля 1944 года.
16 февраля 1944 года нас, 400 человек из нашей секции, машинами перевезли в другой лагерь возле городка Седлец, северо-западнее Кракова. Лагерь также состоял из нескольких секций. В нашей секции было человек 400. Все мы жили в громадной кирпичной конюшне с центральным проходом и несколькими воротами. Спали все на полу, в соломе. На работу почти не гоняли. Тех же, кого отправляли на работу, использовали в сельском хозяйстве.
В каждом из лагерей, в которых я находился, ежедневно обязательно делали четыре построения всего лагеря на плаце. После каждого построения обязательно докладывали коменданту о результате пересчёта людей. Первое построение - пересчёт и получение утренней баланды. После завтрака построение, пересчёт и развод на работу. В обед - третье построение, пересчёт и получение обеденной порции баланды. Вечером - четвёртое построение, пересчёт и получение ужина. Когда комендант лагеря не приходил во время, то приходилось стоять час-два на ветру и в снегу. Котёл или бидон с баландой устанавливали возле ворот. Из строя, шеренгой в 24 человека с котелками (с котелком никто ни на минуту не расставался) шли к воротам, получали баланду и шли в конюшню есть. Это была, как бы, постоянная группа, она делилась на три восьмёрки, и в каждой восьмёрке был старший. Он получал хлеб на восемь человек: булку утром, булку в обед и булку вечером. Старший приносил в конюшню хлеб. Булку клали на специальную тряпочку. Очень аккуратно разрезали на восемь кусочков. Все кусочки взвешивались. Почти каждая восьмёрка имела свои самодельные весы.
Весы делались так. В тонкую, деревянную пластинку, на равных расстояниях друг от друга, втыкались три обломка иголки. На иголки надевались, так называемые, "шинельные петли", то есть, такие "закорючки" из твёрдой проволоки, за которые, при застёгивании солдатской шинели, цепляются такие же твёрдые проволочные крючки. К петлям привязывались верёвочки. За среднюю верёвочку "весы" подвешивались или держались в руке. К крайним верёвочкам привязывались деревянные колышки, которые втыкались во взвешиваемые кусочки. В середине булки кусочки были, как правило, равновесны, а горбушки, зачастую, приходилось подрезать.
После того, как кусочки были уравновешены и разложены на тряпочке, предстояло ещё определить, кому какой кусочек отдать: кому горбушку, кому серединку. Существовало два метода! Упрощённый состоял в том, что каждому человеку присваивался номер - от 1 до 8. Одному надевали шапку на глаза, ставили спиной к хлебу. Другой, показывая пальцем на кусочек хлеба, спрашивал: "Кому?" Тот, что с шапкой на глазах, должен был назвать номер. К примеру, он говорил: "Четвёртому". Человек, с присвоенным ему номером 4, получал этот кусочек. Существовал и другой метод, он был в нашей восьмёрке. Из дощечки вырезались 16 абсолютно одинаковых квадратиков, примерно 2 на 2 сантиметра. Получалось два комплекта по 8 штук. На них писались цифры от 1 до 8. Один комплект клали на кусочки: на каждый кусочек по цифре. Другой комплект опускали в глубокую шапку, трясли и давали каждому тянуть свой номер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20