— Не сейчас, но очень скоро, сынок.
— Хорошо, скоро.
— И ещё, Люк, — голос доктора стал ещё тише, казалось, он говорит издалека, прилагая ещё больше усилий, — мне бы хотелось, чтобы ты научился у дяди Генри, как нужно жить. Слушай и запоминай то, что он скажет. Хорошо, сынок?
— Хорошо, папа. Я буду учиться у дяди Генри.
— Чтобы никому не быть в тягость, — прошептал доктор и попытался повернуть голову. Он посмотрел на жену своего брата, и она быстро-быстро закивала головой. — Генри умеет жить, он всегда умел, правда, Элен?
— Конечно, конечно, — поспешила согласиться она.
После долгого молчания доктор Болдуин прошептал:
— Люк, ты ещё здесь?
— Здесь, папа.
— Я всегда буду рядом с тобой, сынок. Здесь и там… Недалеко.
Он вздохнул, и дыхание его стало прерывистым. Молодой врач сделал знак тёте Элен увести Люка.
Потом Люк стоял у дверей в гостиную, где тётя и миссис Джексон о чём-то тихо беседовали. Ему не понравилось, что у миссис Джексон как-то странно дёргается лицо, а глаза остекленели от слёз, хотя она старалась не плакать, пока они шептались, и потому у неё был чересчур суровый вид. Ему стало страшно.
Не понимая, что женщинам хотелось по-матерински обнять и утешить его, он смотрел на них с тревогой.
— Иди ко мне, Люк, — прерывающимся голосом позвала его миссис Джексон и, когда он медленно приблизился, не удержавшись, заплакала: — О Люк, милый ты мой мальчик, мальчик ты мой!
— Люк… сын… сыночек… — встав, зашептала вдруг тётя Элен с полными слёз глазами, и, хотя у неё никогда не было сына, да она и не жаждала иметь детей, ей хотелось обнять Люка, потому что он терял отца и оставался один на свете. Это чувство материнской нежности было столь неожиданным для неё, что в горле у неё встал ком, который мешал её говорить.
Больше всего Люк был поражён тем, как тётя судорожно глотнула и как затрясся её подбородок.
— Подойди ко мне, Люк, — позвала она.
— Зачем? — спросил он, настороженно держась поодаль.
— Ладно, Люк, не нужно. Да благословит тебя господь, — мягко сказала миссис Джексон. Она тоже встала и попыталась обнять Люка, но он чуть ли не со злостью оттолкнул её.
— Что с вами? — заволновался он. — Оставьте меня в покое.
Он стоял, как стоял часто, опустив руки, его большие голубые глаза смотрели внимательно и твёрдо, на лоб упала прядь волос. У него был такой вид, будто он приготовился драться или бежать наперегонки, а в действительности лишь отчаянно негодуя: неужто они намерены занять в его жизни место, принадлежащее его отцу?
— Мой бедный мальчик! Что с тобой? — недоумевала тётя Элен, которая не могла понять, чем он так рассержен.
— Ничего, — окончательно разозлился он. — Почему вы ведёте себя так, будто что-то случилось? — спросил он. Тётя обняла его и прижала к груди его голову, и он почувствовал запах её пудры. Отшатнувшись, он повторил: — Оставьте меня в покое. Со мной всё в порядке.
Он был рассержен и смущён, и обе женщины только беспомощно глядели друг на друга.
И снова Люку вспомнился Майк. Хорошо бы, сейчас Майк был с ним! Собака знает, как, не действуя тебе на нервы, разделить твоё замешательство и горе. Она умеет сидеть молча рядом и не напоминать о себе.
Он вышел и сел на крыльцо. По другой стороне темнеющей улицы проходило несколько больших мальчиков. «Привет!» — машинально поздоровался он. «Привет, Люк!» — ответили они таким тоном, что ему снова стало неспокойно. Мечущийся над домом козодой издал жалобный вопль, который привёл его в ещё большее замешательство. Весь день он был сбит с толку нереальностью всего происходящего. Он понимал, что ему суждено потерять отца, но не мог в это поверить.
Отец умер в четыре часа утра, и когда Люку об этом сказали, он не заплакал. Он так и не мог поверить в смерть отца, и сильнее других в нём было чувство удивления.
2. Старая собака и благоразумный дядя
Сойдя с поезда на станции в Коллингвуде, Люк с тревогой огляделся по сторонам, любопытствуя, в каком месте ему суждено жить. В праздничном сером костюме, с чемоданчиком в руке, он медленно шёл по платформе, глядя на широкую заводь голубого залива, уходящего за горизонт, где дым из трубы парохода превращался в тоненькую струйку, а белые облака, громоздясь друг на друга, принимали вид огромных соборов, высившихся на фоне синего неба. К северу от крохотной станции за рядами домов тянулись холмы с фермами, холмы, которые потом переходили в удивительно синие горы, каких он никогда прежде не видел. Горы эти так заворожили его, что он почти позабыл о своей тревоге. С другой стороны станции доносились грохот молотков и визг сверла, вонзающегося в металл. Это была судостроительная верфь. В небо вздымались огромные стальные бимсы. Обшивался сталью корпус судна, и подвешенные в люльках рабочие били молотками по стальным пластинам. А справа тянулся причал с белым зерновым элеватором, у которого стояло под погрузкой судно.
В те дни население Коллингвуда насчитывало семь тысяч человек, и судостроительным рабочим и докерам приходилось работать сверхурочно, потому что на элеватор за зерном приходили зерновозы с северных озёр, из Чикаго и даже из Кливленда. Город рос вокруг гавани и вдоль берега, а за ним шли холмы и уходящие до самых синих гор фермы.
— Люк! Люк! — услышал он голос тёти Элен. — Я здесь.
И вот она уже бежала по платформе в сером лёгком пальто и аккуратной голубой шляпке, быстро перебирая короткими толстыми ножками. На круглом лице сияла улыбка. Она тепло обняла его. И он поспешил поздороваться с ней, словно извиняясь за то, что у него нет своего дома. Взяв у него чемодан, она, весело болтая, подвела его к машине, и они двинулись от станции на юг по пыльной, засыпанной щебёнкой дороге, которая, извиваясь, тянулась по берегу залива.
— Ах, Люк, — болтала она, ибо была слишком здравомыслящей, чтобы почувствовать охватившее мальчика смущение, — тебе должно понравиться у нас на лесопильне. И твоему дяде Генри, по-моему, тоже повезло, что в нашем доме появился такой смышлёный мальчик, как ты, Люк.
— Я не очень хорошо помню дядю Генри, тётя Элен.
— Разумеется. Ты же давно его не видел. Он тебе понравится, не сомневаюсь, и, как бы ни был занят, всегда найдёт для тебя время.
— Дядя Генри много занят? — учтиво спросил Люк.
— О да, твой дядя из тех людей, что не сидят без дела. И сам не сидит, и другим не даёт… Куда ты смотришь, Люк?
— На озеро. Это облака или остров? — спросил он, показывая на нависшие над водой тяжёлые белые облака, которые казались такими же на удивление глубокими, как пещеры или горные расселины.
— Остров, — ответила она. — Крисчиэн-айленд, индейская резервация, место легендарное.
— А что такое «легендарное место», тётя Элен?
— Это такое место, где много лет назад произошли трагические события, — ответила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36