Наконец убедился, что с виду все в порядке, и включил, чтобы проверить звук.
— Аминь, — ясно, нараспев прозвучал в кабинете мелодичный голос.
Директор выключил транзистор и хмыкнул.
— Так, с этим покончено, — коротко сказал он. — Благодари свою счастливую звезду, что не должен будешь платить за починку…
Терри кивнул и проглотил слюну. Что это он такое говорит? А если б транзистор оказался испорченным? Разве ж это его вина? Ведь Маршалл знает, его заставили взять эту машинку, значит, должен понимать, не его вина, если бы с ней что и случилось.
— Ну, а как насчет второго транзистора? Того, который унес твой друг? Как ты собираешься его вернуть?
Тон директора изменился. В голосе уже не слышалось лицемерной слащавости, как двадцать минут назад, когда за недостатком улик он словно бы поверил Терри Хармеру. Теперь в голосе прорвалось гортанное рычание человека глубоко оскорбленного.
Терри в замешательстве помотал головой:
— Понимаете, сэр, я не знаю, где транзистор. И не знаю, где живет этот парень. И он совсем не мой друг, я ведь вам говорил… — На глаза опять навертываются слезы, и в горле ком, голос, того гляди, прервется: его не поняли. Что же это такое? Что стряслось за эти двадцать минут?
— Ты мне много чего наговорил, Хармер, и я… я имел неосторожность тебе поверить! — Маршалл приподнялся на носках и возвысил голос в приливе неподдельного гнева. — Я выслушал тебя, Хармер, и поверил тебе на слово. И ты, видно, считаешь меня круглым дураком, если я проглотил эту басню насчет ножа и угроз и как тебя заставили унести транзистор домой…
Терри едва ли расслышал последние слова. Голова закружилась, все поплыло перед глазами, и он вдруг услышал, что кричит на директора, словно дома, на Трейси:
— Это правда! У него правда был нож, и он меня заставил! Заставил! Клянусь жизнью моей мамы!
То был невольный, неудержимый крик, внезапный, как взрыв.
— Не смей на меня кричать! И не кощунствуй! Больше ты меня не проведешь своим враньем!
Терри уже не видел лица директора, только разинутый рот, очки да вздувшуюся, в багровых пятнах шею.
Терри тоже хотел было опять закричать сквозь слезы, но где уж ему было прорваться сквозь более громкий, быстрый, властный крик директора:
— Этот парень — твой друг-приятель, мне это известно. И напрасно ты отпираешься, только себе же делаешь хуже. Я не маленький. Умею отличить правду от вранья, меня и сотня таких лгунишек не проведет.
Отчаяние охватило Терри, он зарыдал. Он уже не мог выговорить ни слова, у него вырывались долгие, громкие, невнятные завывания, он изо всех сил прижимал кулаки к глазам, тщетно пытался преградить постыдный поток слез. Но директор все кричал, не давая ему возможности оправдаться, стращал, словно Лес, и голос его был как нож.
— Думаешь, ты всех перехитрил, да? И ты и твои дружки? Неплохо придумано! Стакнулся с компанией отпетых хулиганов и решил нажиться на школьном имуществе. А если поймают, можно соврать, что тебя заставили! Так вот что я тебе скажу. Не верю ни единому слову. Ни единому. — Директор снова посмотрел на карточку, на которой было написано «Теренс Джон Хармер». — Хулиганы не называют свою невинную жертву уменьшительными именами, мой милый. Так называют только дружков. Дружков! Приятелей! И не разыгрывай невинного, меня не обманешь! — Он отступил на шаг, тяжело перевел дух, поправил галстук, посмотрел через стол на жалкого мальчишку — лицо чумазое, натертые кулаками глаза опухли, плечи трясутся, словно пытаясь сбросить непосильный груз.
— Ч… Ч… Ч… — Всякий раз за этим звуком следовал всхлип, мешал выговорить слово.
— Ничего не понимаю!
— Ч… Ч… Чушка! — Наконец-то Терри сумел это выговорить между всхлипами.
— Что-что? — У директора даже вздрогнули уши, казалось, он прижал их, точно разъяренный тигр.
— Он почти все время звал меня «Чушка».
Но мистер Маршалл уже самодовольно покачивал головой, больше похожий теперь на игрушечного пса в заднем стекле автомобиля.
— Нет, Хармер, мне известно другое. — И вдруг перестал покачивать головой, бросил ему через стол резкий, прямой вопрос: — Называл он тебя уменьшительным именем? Да или нет?
— Да, сэр, — бесконечно горестно и понимающе признался Терри.
Теперь все проясняется, вот отчего директор заговорил по-иному, вдруг стал ему врагом. Должно быть, Джарвиз сообразил насчет этого проклятого «Терика» и рассказал ему. Но ведь он, Терри, и сам не понимает, почему Лес тогда так его назвал, что ж тут объяснишь кому-то другому?
— Понимаете, сэр, он толкал меня все время, называл Чушкой. — К Терри пришло второе дыхание. Он теперь не всхлипывал и говорил спокойно, вразумительно, как настоящий лгун. — Но раза два он назвал меня «Терри» и только один раз, когда я перелезал через ворота, назвал «Терик». А почему, я не знаю. Он все время звал меня «Чушка». Правда, сэр! — Спокойствие вдруг опять ему изменило.
Теперь все зависит от того, поверит ли ему директор. Но нет, его не переубедишь, и опять Терри судорожно всхлипнул, глаза наполнились слезами. Ему не доверяют, не верят — эта боль была ему внове. По сравнению с ней домашние размолвки — сущая безделица.
Недоверие сокрушило его. Все вдруг стало безразлично — как же тогда жить дальше, по каким законам, если ему не будут верить? Видно, Маршалл совсем его не знает, раз мог подумать, будто он такое устроил по своей воле. Ну и ладно, теперь уже все равно. Будь он поближе к двери, он запустил бы проклятым транзистором в окно или в тупую башку Маршалла. И наплевать! Пропади они все пропадом! Мама с папой знают, никакой он не вор!
— Так вот, слушай, Хармер, что я тебе скажу, — проговорил директор, глядя в горящие глаза мальчика, — а потом можешь вернуться в класс. Если ты хочешь, чтобы я тебе поверил, что ты в самом деле не друг того парня, тогда скажи, кто он. — Директор опять приподнялся на носки, словно по грудь был погружен в неспокойные воды. — Не верю я, будто ты ничего про него не знаешь, кроме того, что мне рассказал. — Теперь он заговорил тише, ровным голосом: — Но если ты боишься его больше, чем меня, если ты и правда оказался в таком трудном положении, как сказал, — а я нисколько этому не верю, — тогда не выдавай его, а просто пойди и скажи ему от моего имени: если транзистор не будет возвращен, мы весь город перевернем вверх дном и все равно узнаем, кто он. И вот что еще ему скажи. У меня в шкафу есть так называемая инвентарная опись. Это список школьного имущества. И за каждый предмет, который числится в этом списке, положено отчитаться. Отчитываться должен я. А там числится один транзистор, за который я отчитаться не могу! Так вот, скажи это своему дружку. Все проще простого, Хармер: на карту поставлено доброе имя школы, и если я ошибся и твои россказни правда, тогда либо верни второй транзистор, либо назови того парня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
— Аминь, — ясно, нараспев прозвучал в кабинете мелодичный голос.
Директор выключил транзистор и хмыкнул.
— Так, с этим покончено, — коротко сказал он. — Благодари свою счастливую звезду, что не должен будешь платить за починку…
Терри кивнул и проглотил слюну. Что это он такое говорит? А если б транзистор оказался испорченным? Разве ж это его вина? Ведь Маршалл знает, его заставили взять эту машинку, значит, должен понимать, не его вина, если бы с ней что и случилось.
— Ну, а как насчет второго транзистора? Того, который унес твой друг? Как ты собираешься его вернуть?
Тон директора изменился. В голосе уже не слышалось лицемерной слащавости, как двадцать минут назад, когда за недостатком улик он словно бы поверил Терри Хармеру. Теперь в голосе прорвалось гортанное рычание человека глубоко оскорбленного.
Терри в замешательстве помотал головой:
— Понимаете, сэр, я не знаю, где транзистор. И не знаю, где живет этот парень. И он совсем не мой друг, я ведь вам говорил… — На глаза опять навертываются слезы, и в горле ком, голос, того гляди, прервется: его не поняли. Что же это такое? Что стряслось за эти двадцать минут?
— Ты мне много чего наговорил, Хармер, и я… я имел неосторожность тебе поверить! — Маршалл приподнялся на носках и возвысил голос в приливе неподдельного гнева. — Я выслушал тебя, Хармер, и поверил тебе на слово. И ты, видно, считаешь меня круглым дураком, если я проглотил эту басню насчет ножа и угроз и как тебя заставили унести транзистор домой…
Терри едва ли расслышал последние слова. Голова закружилась, все поплыло перед глазами, и он вдруг услышал, что кричит на директора, словно дома, на Трейси:
— Это правда! У него правда был нож, и он меня заставил! Заставил! Клянусь жизнью моей мамы!
То был невольный, неудержимый крик, внезапный, как взрыв.
— Не смей на меня кричать! И не кощунствуй! Больше ты меня не проведешь своим враньем!
Терри уже не видел лица директора, только разинутый рот, очки да вздувшуюся, в багровых пятнах шею.
Терри тоже хотел было опять закричать сквозь слезы, но где уж ему было прорваться сквозь более громкий, быстрый, властный крик директора:
— Этот парень — твой друг-приятель, мне это известно. И напрасно ты отпираешься, только себе же делаешь хуже. Я не маленький. Умею отличить правду от вранья, меня и сотня таких лгунишек не проведет.
Отчаяние охватило Терри, он зарыдал. Он уже не мог выговорить ни слова, у него вырывались долгие, громкие, невнятные завывания, он изо всех сил прижимал кулаки к глазам, тщетно пытался преградить постыдный поток слез. Но директор все кричал, не давая ему возможности оправдаться, стращал, словно Лес, и голос его был как нож.
— Думаешь, ты всех перехитрил, да? И ты и твои дружки? Неплохо придумано! Стакнулся с компанией отпетых хулиганов и решил нажиться на школьном имуществе. А если поймают, можно соврать, что тебя заставили! Так вот что я тебе скажу. Не верю ни единому слову. Ни единому. — Директор снова посмотрел на карточку, на которой было написано «Теренс Джон Хармер». — Хулиганы не называют свою невинную жертву уменьшительными именами, мой милый. Так называют только дружков. Дружков! Приятелей! И не разыгрывай невинного, меня не обманешь! — Он отступил на шаг, тяжело перевел дух, поправил галстук, посмотрел через стол на жалкого мальчишку — лицо чумазое, натертые кулаками глаза опухли, плечи трясутся, словно пытаясь сбросить непосильный груз.
— Ч… Ч… Ч… — Всякий раз за этим звуком следовал всхлип, мешал выговорить слово.
— Ничего не понимаю!
— Ч… Ч… Чушка! — Наконец-то Терри сумел это выговорить между всхлипами.
— Что-что? — У директора даже вздрогнули уши, казалось, он прижал их, точно разъяренный тигр.
— Он почти все время звал меня «Чушка».
Но мистер Маршалл уже самодовольно покачивал головой, больше похожий теперь на игрушечного пса в заднем стекле автомобиля.
— Нет, Хармер, мне известно другое. — И вдруг перестал покачивать головой, бросил ему через стол резкий, прямой вопрос: — Называл он тебя уменьшительным именем? Да или нет?
— Да, сэр, — бесконечно горестно и понимающе признался Терри.
Теперь все проясняется, вот отчего директор заговорил по-иному, вдруг стал ему врагом. Должно быть, Джарвиз сообразил насчет этого проклятого «Терика» и рассказал ему. Но ведь он, Терри, и сам не понимает, почему Лес тогда так его назвал, что ж тут объяснишь кому-то другому?
— Понимаете, сэр, он толкал меня все время, называл Чушкой. — К Терри пришло второе дыхание. Он теперь не всхлипывал и говорил спокойно, вразумительно, как настоящий лгун. — Но раза два он назвал меня «Терри» и только один раз, когда я перелезал через ворота, назвал «Терик». А почему, я не знаю. Он все время звал меня «Чушка». Правда, сэр! — Спокойствие вдруг опять ему изменило.
Теперь все зависит от того, поверит ли ему директор. Но нет, его не переубедишь, и опять Терри судорожно всхлипнул, глаза наполнились слезами. Ему не доверяют, не верят — эта боль была ему внове. По сравнению с ней домашние размолвки — сущая безделица.
Недоверие сокрушило его. Все вдруг стало безразлично — как же тогда жить дальше, по каким законам, если ему не будут верить? Видно, Маршалл совсем его не знает, раз мог подумать, будто он такое устроил по своей воле. Ну и ладно, теперь уже все равно. Будь он поближе к двери, он запустил бы проклятым транзистором в окно или в тупую башку Маршалла. И наплевать! Пропади они все пропадом! Мама с папой знают, никакой он не вор!
— Так вот, слушай, Хармер, что я тебе скажу, — проговорил директор, глядя в горящие глаза мальчика, — а потом можешь вернуться в класс. Если ты хочешь, чтобы я тебе поверил, что ты в самом деле не друг того парня, тогда скажи, кто он. — Директор опять приподнялся на носки, словно по грудь был погружен в неспокойные воды. — Не верю я, будто ты ничего про него не знаешь, кроме того, что мне рассказал. — Теперь он заговорил тише, ровным голосом: — Но если ты боишься его больше, чем меня, если ты и правда оказался в таком трудном положении, как сказал, — а я нисколько этому не верю, — тогда не выдавай его, а просто пойди и скажи ему от моего имени: если транзистор не будет возвращен, мы весь город перевернем вверх дном и все равно узнаем, кто он. И вот что еще ему скажи. У меня в шкафу есть так называемая инвентарная опись. Это список школьного имущества. И за каждый предмет, который числится в этом списке, положено отчитаться. Отчитываться должен я. А там числится один транзистор, за который я отчитаться не могу! Так вот, скажи это своему дружку. Все проще простого, Хармер: на карту поставлено доброе имя школы, и если я ошибся и твои россказни правда, тогда либо верни второй транзистор, либо назови того парня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59