Наконец он перевел взгляд на Эбнера и принялся внимательно
разглядывать его, всматриваться в каждую деталь одежды, которая, в отличие
от его собственной, была сшита отнюдь не вручную.
- Зачем ты приехал, Эбнер? - спросил он уже несколько более окрепшим
голосом.
Эбнер объяснил ему все, стараясь говорить как можно проще и короче.
Зэбулон покачал головой. - Похоже на то, что ты знаешь не больше, чем
другие, а может, и того меньше. Что за человек был Лютер, одному Богу
известно. Но Лютера уже нет, и теперь тебе предстоит сделать это за него.
Скажу тебе только одно, Эбнер, и могу поклясться при этом Господом Богом,
что и сам не знаю, почему он так повел себя и зачем запер и себя самого, и
Сари, после того как она вернулась из Иннсмаута. Знаю только одно - то, что
это было что-то ужасное, страшное и дикое, а то, что произошло потом, и
вовсе походило на кошмар. Никого теперь не осталось, кто мог бы
подтвердить, что во всем виноват был именно Лютер, а совсем не бедная Сари.
Но только теперь и ты берегись, берегись, Эбнер.
- Я намерен последовать указаниям своего деда, - спокойно сказал
Эбнер.
Старик кивнул, однако по-прежнему встревоженно смотрел на молодого
человека, причем было заметно, что он не особенно доверял его словам.
- А откуда вы узнали, дядя Зэбулон, что я приехал? - спросил тот.
- Люди сказали. И я посчитал своим долгом поговорить с тобой. На всех
Уотелеях лежит печать проклятия. Те, кто сейчас уже лежат в земле, когда-то
вели дела с самим дьяволом. Много тогда слухов ходило обо всяких ужасных
вещах - о чем-то вроде тех, что были и не людьми, и не рыбами, а так,
середина на половину. Жили вроде на суше, но надолго уплывали далеко-далеко
в море, и что-то там в них росло, изменялось, отчего они совсем странными и
чудными становились; или еще о том, что случилось тогда на Сторожевом холме
с Лавинией Уилбэр, и о том, что нашли тогда рядом со Сторожевым камнем...
Боже мой, меня всего трясет, когда вспоминаю об этом...
- Дедушка, ну что ты так расстраиваешься, - укоризненным тоном
произнес мальчик.
- Не буду, не буду, - с дрожью в голосе проговорил старик. - Да,
сейчас уже все в прошлом, все забыто. Помню только я один, да еще те, кто
унесли свои знаки вниз - знаки, которые указывали на Данвич. Поговаривали,
что это слишком страшное место, чтобы о нем кто-то узнал...
Он покачал головой и замолчал.
- Дядя Зэбулон, - робко вмешался Эбнер, пытаясь хоть что-то уяснить в
невнятном бормотании старика, - понимаете, я ведь сам-то никогда не видел
тетю Сари.
- Нет-нет, мой мальчик, тогда ее уже держали взаперти. Кажется, это
было еще до твоего рождения.
- Но почему?
- Об этом знал только Лютер - и Господь Бог. Но Лютера уже нет, а
Господь, похоже, не очень-то хочет вспоминать про то, что есть еще такое
место как Данвич.
- А что делала тетя Сари в Иннсмауте?
- Родню навещала.
- Там что, тоже Уотелеи живут?
- Не Уотелеи. Марши. Старый Обед Марш, который был кузеном нашего
отца. Обед и его жена, которую он нашел себе, когда плавал за море - на
Понапе это было, если ты знаешь, что это такое.
- Слышал про такое место.
- Правда? А я и не знал. Говорят, Сари навещала кого-то из Маршей - то
ли сына Обеда, то ли внука, сейчас толком и не помню. Да в общем-то,
никогда особо этим и не интересовался - не очень меня все это и волновало.
Она была ничего собой, ладная такая, а когда вернулась, то, говорят, стала
совсем другой. Пугливая какая-то. Беспокойная. И вскоре твой дед запер ее в
той комнате, где она и просидела до самой своей смерти.
- А когда это - вскоре?
- Месяца через три-четыре. Но Лютер никогда не объяснял, почему он так
сделал. И никто ее с тех пор не видел, пока ее не вынесли из дома в
закрытом гробу. Два, а то и три года назад это было. А где-то примерно
через год после того, как она вернулась из Иннсмаута, у них в доме что-то
произошло - крики, вопли, драки. Многие тогда в Данвиче слышали это, да
только никто не решился пойти и посмотреть, в чем там дело. А на следующий
день Лютер объявил, что у Сари случился припадок. Может, именно так оно и
было, а может, и еще что-то...
- А что еще могло быть, дядя Зэбулон?
- Проделки дьявола, вот что, - поспешно проговорил старик. - Но я
совсем забыл - ты же у нас теперь образованный. В роду Уотелеев не так
много было образованных. Это все Лавиния - она читала страшные книжки, да
только плохо это на ней сказалось. И Сари - она тоже некоторые из них
читала. А вообще, по мне все это учение - сущая ерунда, от него только еще
труднее живется. Лучше, когда совсем необразованный, совсем.
Эбнер улыбнулся.
- А ты не смейся, парень!
- Я не смеюсь, дядя Зэбулон, и вполне с вами согласен.
- Ну ладно... Так вот, если тебе придется столкнуться с ними лицом к
лицу, я думаю ты знаешь, что надо делать. Не станешь стоять как столб и
думать-раздумывать, а просто станешь действовать.
- В отношении кого я буду действовать?
- Я и сам бы хотел это знать, Эбнер, да вот только не знаю. Один
Господь знает. Еще Лютер знал, но Лютер мертв. Сдается мне, что Сари тоже
знала, но ведь и она умерла. А потому сейчас никто не знает, что это был за
страх. Если бы я ходил в церковь, то молился бы за то, чтобы и ты ничего не
узнал. Но если тебе все же это удастся, то не медли и не рассчитывай на
свою образованность, а просто сделай то, что тебе надо сделать. Твой дед
вел какие-то записи - поищи их. Может, узнаешь, что за люди были эти Марши,
а они были совсем непохожи на нас - что-то ужасное с ними произошло, и как
знать, может, потом оно добралось и до Сари...
Эбнер слушал старика и все явственнее ощущал, что между ними словно
зависала какая-то пустота, вакуум определенного взаимного недопонимания -
нечто такое, что не высказывалось ими вслух, а возможно, даже толком и не
осознавалось. Но при одной лишь мысли об этом недоговоренном по спине
Эбнера поползли мурашки, хотя он и пытался всячески побороть столь
неприятное чувство.
- Я постараюсь выяснить все, что в моих силах, дядя Зэбулон, -
пообещал он.
Старик кивнул и сделал знак мальчику, что хотел бы вернуться в свой
фургон. Тот поспешил к лошади.
- Если я понадоблюсь тебе, скажи об этом Тобиасу, - проговорил он на
прощание. - Я приду - если смогу.
- Спасибо.
Эбнер с мальчиком помогли старику забраться в фургон; напоследок тот
слабо помахал ему рукой, мальчик ударил кнутом лошадь, и повозка стала
удаляться.
Эбнер еще несколько секунд смотрел им вслед, чувствуя в душе смесь
раздражения и одновременно беспокойства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15