- Правду-матку служивый режет! - подал кто-то голос от двери.
Сапунов помолчал, внимательно поглядывая кругом.
- Так что же? - выпрямившись, возвысил он голос. - Вот Андреич насчет безвластия Совета рабочих депутатов жаловался. А ведь неправильно это, дорогие! Потому что как раз Московский Совет и вызволил нас из бутырской каталажки. Перед городским головой Рудневым и перед начальником военного округа Рябцевым, не теряя минуты, за нас боролись. В камеру к нам комиссия от Совета с товарищем Смидовичем являлась, и наши депутаты в Совете побывали. Комендант Бутырок Галкин, на что, рассказывают, лютый мужик, а и тот слезно упрашивал: "Прекратите, будьте добренькие, голодовку!" Ну, а мы на своем. И ежели бы не ваш Совет рабочих депутатов, Андреич, многим из нас пришлось бы помереть в Бутырках, не видя света и воли. Так что о бессилии вы зря, отец. Сила наша - в сознании правоты нашей, вот что скажу.
Слушали Сапунова, словно завороженные и словами его, и звонким и в то же время суровым голосом. С торжеством оглядев собравшихся, Сапунов расстегнул кармашек унтерской гимнастерки, достал оттуда бумажный листок.
- Если желательно послушать, я прочту, что мы из Бутырок писали, когда решили на голодовку встать. Как вы?..
- Читай, читай, служивый!
- Ну вот... Написали мы так: "Требуем немедленного освобождения. Если в течение двух дней не последует освобождение, то мы решили умереть, но виновными себя не признаем, так как сам наш арест есть не что иное, как контрреволюционный удар по демократии. Посему для нас свобода или смерть - один выход!" Вот, значит, москвичи-товарищи, какое было наше твердое решение. Поняли теперь? Если бы не Совет...
Не договорив, устало махнув рукой, Сапунов опустился на свое место рядом с Андреем. Пашка смотрел на бывшего унтер-офицера восторженными глазами. Вот, значит, какие они там собрались, все вроде Андрюхи!
Мамка протягивала Сапунову дымящуюся чашку чая.
- Испей, миленький! Сил-то у тебя после голода, видно, чуть-чуть осталось. Аж побелел весь. Пирожка моего откушай, с любовью пекла.
Сапунов принял чашку чая и, испытующе поглядывая кругом, закончил:
- Последнее мое слово к вам будет такое. Вот чуток оправятся ребята в госпиталях, и считайте, Андреич, что все, как один, придут на помощь Совету!
- С пустыми-то руками? - поинтересовался Дунаев. - У Рябцева... у него под началом, сказывают, до ста тысяч штыков да сабель. А у вас что? Иль, может, рогатки у Пашкиной ребятни взаймы попросите? Ась?
- Все с подковырками, дядя Гордей? - усмехнулся Андрей. - Ох и ехида ты! А ведь как загорится, первый вместе с нами в огонь бросишься! Угадал, а?! - Он чуть помолчал и уже серьезно продолжал: - Нет, с голыми руками нам никак их не одолеть. Но ведь в Кремлевском арсенале оружейного запаса-припаса не на одну - на две-три революции хватит. И стоит в Кремле полк, в котором много нашего брата, большевиков. Во главе полка тоже большевик Берзин. В Бутырках-то и из того полка сидят, от них знаем!
- У нас, на Михельсоне, ребята болтают, - вмешался в разговор Саша Киреев, - еще с февральской поры по разным закутам немало и винтовок и карабинов попрятано.
- Слышь, дядя Гордей? - засмеялся Андрей.
Вмешался в разговор и Егор Козликов:
- А если пошарить на вокзалах по запасным путям, там не один десяток груженных оружием вагонов сыщешь, зеленого семафора на фронт ждут.
- Вот оно и оружие, дядя Гордей! - подхватил Андрей.
Не думая об опасностях, которые принесут людям будущие сражения, Пашка с восторженной радостью поглядывал на всех. Взгляд его скользнул по лицу Люсик, и мальчишку поразило выражение застывшей на нем задумчивости и печали.
- Вы что невеселая, Шиповник? - шепотом спросил он. - Ведь как все здорово оборачивается!
Люсик наклонилась, шепнула Пашке в самое ухо:
- Так ведь кровь прольется, Павлик. И еще я все про Владимира Ильича да про Елену Дмитриевну думаю, как им сейчас в Питере тяжело. Временные хотят убить Ленина, целыми отрядами его разыскивают. Значит, и всем старым большевикам там трудно. Вот что беспокоит, милый...
- Да разве наши дадут таких людей в обиду?! - удивился Павлик.
- На это и надежда...
Разговор у Андреевых затянулся за полночь, и уж после того, как стрелки ходиков переползли за двенадцать, гости стали один за другим расходиться. Уходили незаметно, не прощаясь, чтобы не мешать беседе.
Еще в начале вечера Пашка по приказу отца распахнул дверь во двор дышать от табачного дыма нечем. Теперь, когда в полуподвале стало просторнее, со двора потянуло холодной дождевой сыростью, и Пашка прикрыл дверь. Выглянул на лохматое низкое небо, послушал лай волкодава - за гомоном голосов его раньше и слышно не было. Пожалел Пашка, что нет Лопуха: косточек бы ему сегодня набралось порядочно. А с волкодавом заводить дружбу он и не пытался, вышло бы вроде предательства.
Самыми последними уходили Люсик с Алешей, а за ними Сапунов. Перед прощаньем Люсик не вытерпела, похвалилась:
- Знаете, Андрюша, как здорово пошло у нас дело с заводским кружком. Ребята изо всех цехов тянутся. Только вот беда: михельсоновский управляющий после питерского расстрела снова себя в силе почувствовал. Пытается выжить кружок из завкома.
- Ну, вот вам моя рука, Люсенька! Прижмем этих гусей, поможем! Мы и на завод, и в завком своих парней подбросим. Мы им завернем гайки, кровососам!
- Вот и славно, - улыбнулась Люсик. - Заранее благодарю за ребятишек. Вы знаете, Андрюша, такие есть способные, не хуже вашего Павлика...
Сапунов посидел еще минут десять, разговорился с Пашкиной мамкой.
- Мы ведь вроде по родной земле соседи с вами, Николаич, - сказала она. - Что Брянщина, что Калуга рядышком.
- Да, соседи - вроде родня! - согласился Сапунов, всматриваясь в лицо матери. - Как-то мои там? Три года не видел. Как призвали в четырнадцатом, так и все. Отпуск по уставу полагался бы, да не в почете я у начальства. То на губу посадят, то по тюрьмам мытарили!
- Ну, теперь-то поедете, свидитесь, - попыталась утешить мать.
Худое лицо Сапунова напряглось, туже стиснулись под черными усиками тонкие губы.
- Навряд ли скоро. - Он озабоченно покачал головой. - Дел тут - гора высокая! Вот-вот революцию поднимать, как мне в такую пору фронтовых друзей-побратимов бросать, мамаша?
- Неужто не поедете? - воскликнула мать.
- Кто знает... - Сапунов пожал плечами. Он снова расстегнул кармашек гимнастерки, достал сложенный треугольником листок. Улыбнулся печально и смущенно. - Вот, - будто признаваясь в чем-то тайном, сказал он. - Еще в Двинской тюрьме написано. Если не суждено повидать родных... Всякое ведь может случиться...
Рука, державшая развернутый исписанный листок, чуть заметно дрогнула.
- Письмо им, что ли? - спросила мать.
- Ну да... Вдруг не доведется свидеться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66