И тут происходит непредвиденное. Серго наполовину пролез, вдруг хватают за ноги, тащат назад.
Сторож. Водохранилище охраняется.
- Куда тебя леший несет? Зачем?
У сторожа свирепый вид, как у всех сторожей, когда застигают на месте преступления хулиганов-мальчишек.
"Как выкрутиться, как?" - мечется в растерянной голове Серго, и... о, простофиля! Ведь ему сказали пароль. Ведь строго-настрого велели затвердить ответный пароль. Затвердил. От растерянности вылетело из ума.
В конце концов обошлось. Вспомнил свой и ответный услышал пароль.
Сторож вмиг подобрел, и Серго вновь, уже при его помощи, втиснулся в лаз. Пробирался ползком на животе, на четвереньках. Дальше лаз шире и выше, можно стать на ноги, нормально шагать. Дальше скала, в ней выбита ниша. Это подпольная типография. Здесь хранится все, что требуется: кассы со шрифтом, запас бумаги, потаенные ящики для документов. В один из них Серго опускает бумажку с текстом листовки против фабричных незаконных штрафов, которыми хозяева душат рабочих. Вечером печатники-революционеры так же тайно проберутся сюда в типографию, напечатают по этой бумажке листовки, и Серго будет их разносить по секретным адресам. Оттуда листовки полетят на заводы и фабрики: "Товарищи рабочие, боритесь с эксплуатацией!"
Статья в уме написана. Серго поднял руку, рассказать учительнице и товарищам приключившуюся с ним в школьные годы историю.
- Закончил? Молодец! - похвалила Надежда Константиновна. - Но подождем слушать, пока окончат все.
И вдруг: "Что я! Разве такое можно напечатать в легальной и даже в нелегальной газете! Раскрыть жандармам тайное место и как мы действуем? Эх я! Увлекся воспоминаниями юности".
"Пригорюнился добрый молодец, - заметила Надежда Константиновна. Видно, что-то не ладится".
А Серго порылся в памяти и припомнил случай беспощадной эксплуатации рабочих.
Ох, как много повстречалось ему таких случаев, когда юношей вел пропаганду в железнодорожных мастерских.
Старшие хвалили: "Справляется с делом. Растет".
...Сегодня урок Надежды Константиновны затянулся. Велено сочинить заметку? Сочинили. Никто не желал отмолчаться. Едва ли не по каждому ответу дискуссия.
"Умная публика, - слушая устные газетные выступления и споры, думала Надежда Константиновна. - Действительно, передовой отряд рабочего класса. Не зря Ильич верит в вас и надеется".
Пока до самого обеда в классе на Гран-рю длились занятия, привычные болельщики школы Андрэ и Жюстен на этот раз отсутствовали. У них действовала своя школа, в которой Андрэ ответственно исполнял роль учителя.
Упрямый малец Жюстен! Твердо вознамерился научиться говорить по-русски: "Писать погодим, после когда-нибудь выучусь, а сейчас давай разговаривать".
- Итак, повторяй, - размеренно, как подобает учителю, произносит Андрэ: - Мой отец - рабочий.
Не так-то легко произнести фразу на чужом языке. Жюстен коверкает слова, путает ударения, произношение ужасно, будто рот набит кашей.
Наконец осилено.
- Правильно. Пять. Что еще хочешь сказать?
- Я тоже буду рабочим, - говорит по-французски Жюстен.
Андрэ переводит.
- Повторяй.
Туговато движется дело. Тем более что урок ведется не в классе. Ученик не сидит за партой. Ученик прибирает комнатенку, подметает пол, варит макаронный суп, моет посуду. Андрэ помогает товарищу, тем временем оба твердят: "Мой отец - рабочий. Я тоже буду рабочим".
- Выучено. Пять. Следуем дальше. Что хочешь сказать?
- Франция очень хороша.
- Правильно, согласен. Пять. Теперь повтори: Россия тоже очень хороша! - диктует Андрей, а про себя: "Россия во сто раз лучше".
Андрюша не хочет обижать Жюстена, поэтому про Россию бормочет вполголоса. Тот еще не так хорошо освоил чужой язык, чтобы понять без перевода.
- Новая тема, - объявляет Андрей. - Я люблю книгу...
Многоточие, пауза. Во-первых, потому, что у Жюстена нет любимой книги, вообще в доме нет книг. Вообще во всем селении редко-редко у кого есть две-три книги. Мэр обещал приобрести для школы небольшую библиотечку, но пока что-то медлит.
Пауза наступила и по другой причине: со двора в дом впорхнула Зина Мазанова. Она не ходит, не бегает - порхает, как стрекоза. Ее и зовут Стрекозой - тоненькая, легкая, быстрая.
- Бонжур, - кивает Жюстену. - Ты не знаешь, где соседи? - спрашивает, имея в виду семью Владимира Ильича, главным образом бабушку Елизавету Васильевну, чтобы помочь по хозяйству, о чем-то потолковать.
- Здгастуй, - по-русски, картавя на французский манер, отвечает Жюстен.
Встречая Стрекозу, он испытывает новое, никогда раньше не испытанное чувство - стеснение, чуть не страх и какое-то непонятное, почти жутковатое замирание сердца. Ему не хочется задирать Зину Мазанову, как часто мальчишки Лонжюмо задирают девчонок, если какая-то кому-то понравится. Задирание - у них род любезности, нечто вроде ухаживания. Жюстену хочется смотреть на Стрекозу - и ничего больше. И все. Однако надо хоть что-то сказать, иначе прослывешь дураком, подумает: вот пень!
- Твоя мама тоже учительница, учится в русской школе? - спрашивает Жюстен Стрекозу.
- Нет.
- Значит, учит учителей? По-нашему, значит, профессор.
- Нет.
- Что нет? Что же она делает?
- Варит учителям завтраки, обеды...
- А-а, кухарка! - отчего-то радуется Жюстен. - У нас в замке есть кухарка и разные слуги, лакеи...
Тут неизвестно почему рассердился Андрэ:
- У нас в школе нет лакеев. Тетя Катя Мазанова, Зинина мама, друг моей мамы.
- Друг твоей мамы, мадам Инессы? - удивился Жюстен.
- Да! Да!
- Но ведь мадам Инесса преподает в школе, она из дру... другого общества.
- Дурак, дубина! - ругается Андрэ.
Если б Жюстен знал! Если бы знал, что отец Стрекозы и ее братишки Мишеля, токарь-изобретатель, с молодых лет революционер-большевик, схвачен был жандармами и сослан в жесточайший Туруханский край Сибири, а после бегства из ссылки стал бесстрашным воином революции 1905 года!
Революция побеждена. Расплата ждет большевика - виселица. Товарищи помогли бежать за границу. Помогли семье скрыться от сыщиков и полицейских. И вот Екатерина Ивановна Мазанова с детьми в Париже. Тут встреча с Инессой Арманд. Живут на одной квартире. Сдружились. С Надеждой Константиновной встретились и сдружились раньше, в России.
Тетя Катя Мазанова добра, умелица на все руки, певунья, любима русскими политическими и дома, и в Париже, и здесь, в Лонжюмо.
"Наша хозяюшка, кормилица!" - зовут ее слушатели и лекторы школы Лонжюмо, уплетая за обе щеки сваренные ею щи и гречневую кашу, всегдашние и любимые на Руси с давних времен кушанья.
- Ты-ы! Эх, ты! - продолжал кипеть Андрюша Арманд.
- Умолкни. Он ничего не смыслит в наших делах, - сказала Стрекоза. Бедняжка, - снисходительно промолвила она.
"Бедняжка"! Андрею показалось, слишком умиленно выговорила она это слово.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25