Вася!", было решено, что мы вышли за ворота. Кинулись туда. Но и на набережной нас не оказалось. Какая же мысль в этих обстоятельствах могла первой прийти в голову? Конечно: упали в Фонтанку.
Отец побежал наверх и, лихорадочно листая телефонную книгу, стал разыскивать номер телефона Нарвско-Петергофской полицейской части, а мама тем временем, рыдая и хватаясь за голову, кинулась в соседнюю часовню, упала на колени перед распятием и, обливаясь слезами, стала молиться. Она так громко рыдала, что старичок в сером подряснике вышел из-за своей конторки и спросил:
- О чем, милая барыня, слезы льешь?
Мама рассказала, что у нее пропали дети, мальчики, младенцы Алексей и Василий.
- Мальчики? Стриженые?
- Стриженые, - сказала мама.
- В серых польтах?
- Да. В серых.
- Не плачь, дочка, - сказал старичок. - Живы твои младенцы.
И он рассказал ей о том, как два мальчика заходили в часовню и молились.
Появилась надежда.
На наши поиски были отряжены горничная Варя, кухарка, имени которой я уже не помню, дворник, приказчик Балдин и какой-то работник из лаковой мастерской. Победителем в этом соревновании вышел, как известно, Балдин.
Нет, никакого распекая, конечно, не было. Помню себя в крепких объятиях мамы, помню милый запах ее духов и запах валерьяновых капель, помню теплые слезы ее на своих щеках. И помню нервические шаги отца и насмешливый его голос:
- Хороши огурчики! Путешественники кругосветные!
Если бы этот рассказ я сочинял, выдумывал, на этом, вероятно, нужно было бы поставить точку. Но жизнь, как известно, ставит точки не всегда там, где хочется. У истории, о которой я вспоминаю, имеется продолжение.
Нам приказали умыться, почиститься и снова послали во двор - ждать родителей. Да, как это ни удивительно, поездка не отменялась. Предстояло, как видно, и в самом деле что-то из ряда вон выходящее. Может быть, мы ехали на свадьбу?
На этот раз никаких лопаток или совков я, конечно, с собой не взял. Пока наша мама приводила в порядок нервы и припудривала заплаканное лицо, мы степенно прогуливались по садику и по двору. Гулять просто так было не только неинтересно, но совершенно нестерпимо. Глаза мои искали, чем бы заняться.
Прислоненная к стене, у ворот стояла длинная каменная тумба. Она была раза в полтора-два длиннее тех тумб, какие и до сих пор то тут, то там красуются у ворот городских домов. Отец мне как-то объяснил, что в старину к этим тумбам привязывали лошадей. Тумба, которая стояла в нашей подворотне, была зачем-то вырыта. Верхняя, короткая часть ее была серой, а нижняя рыжая, вся в земле и в песке.
Не успел я заметить тумбу, как фантазия моя лихорадочно заработала. Тумба была уже не тумба, из нее валил дым.
- Играть будешь? - сказал я Васе.
- А как? - опасливо спросил он.
- В пароход... в буксир. Я буду капитан, ты - матрос. А тумба будет труба.
- Ну и что?
- Ну и ничего. Когда я скомандую, ты ее нагибай.
Игра наша продолжалась очень недолго.
- Поехали. Отчаливай, - скомандовал я. И басом загудел:
- Ду-у-у-у-у!
Пароход закачался. Дым из трубы повалил еще гуще.
- Пыхти! - сказал я Васе.
- Пых-пых, пых-пых, пых-пых, - запыхтел Вася.
- Чу-чу, чу-чу, чу-чу, - подхватил я. - Матрос! Внимание! Впереди пешеходный мостик. Нагибай трубу!
Вася двумя руками обхватил каменную тумбу, навалился на нее, и я с радостью увидел, что тумба и в самом деле пришла в движение, наклоняется.
Счастье, что я успел отшатнуться, отвести в сторону голову. Правда, голову немного все-таки задело, тумба маковкой своей проехалась по щеке, несильно оцарапав ее, но вся ее огромная, многопудовая туша рухнула, зацепив мою левую ногу. Я услышал, как дико заорал Вася, почувствовал боль, хотел закричать тоже, но закричал или не успел - не знаю, потому что потерял сознание.
Очнулся я в спальне, на маминой постели. Щека у меня горит, ее невыносимо щиплет, к ноге моей прикладывают что-то холодное, мокрое. Чувствую рядом маму, опять слышу запах ее духов, ее пудры, потом к этому нежному запаху примешивается мужественный запах табака.
- Ну что там, как? - слышу я голос отца. - Перелома нет?
- Слава богу, кажется, перелома нет. Но ты посмотри - какой огромный синячище!
- Н-да. Ничего себе фонарик!
Отец посмеивается, хмыкает, но в голосе его я слышу тревогу и любовь. Его крепкая рука ложится на мой лоб. Приоткрыв чуть-чуть глаза, я вижу другую его руку. В этой отставленной далеко в сторону смуглой руке синевато дымится в маленьком янтарном мундштуке длинная желтоватая папироса.
- Жара будто бы нет, - говорит папа.
- Слава Создателю! Кажется, нет, - говорит мама.
Мне делается вдруг очень хорошо оттого, что они так славно, мирно, даже ласково друг с другом разговаривают. Еще раз приоткрыв глаза, я вижу маленький огненно-красный камушек на папином мундштуке: рубинчик, или гранатик, или просто красное стеклышко. Этот алый огонек продолжает гореть и мерцать и тогда, когда я, уже с закрытыми глазами, проваливаюсь куда-то глубоко, в сон или в обморок.
Поездка вчетвером так и не состоялась в этот день. Самое интересное, что я до сих пор не знаю и никогда уж теперь, конечно, не узнаю, куда же именно мы тогда не поехали.
1973
ПРИМЕЧАНИЯ
ДОМ У ЕГИПЕТСКОГО МОСТА
Рассказы цикла "Дом у Египетского моста" знакомят нас с более ранним этапом биографии героя, с которым читатель уже встречался в повести "Ленька Пантелеев".
Рассказы эти автобиографичны. Здесь подлинные эпизоды детства писателя, реальные люди, окружавшие его в те далекие годы. В предисловии к книге "Приоткрытая дверь" (Л., "Советский писатель", 1980) Л.Пантелеев писал: "Уже не первый год я работаю над книгой рассказов о своем самом раннем детстве. Там нет ни на копейку вымысла, и вместе с тем это - не мемуары, все рассказы цикла подчинены законам жанра...".
Рассказ "Лопатка" был напечатан в журнале "Нева", 1973, № 12, "Маленький офицер" - в "Новом мире", 1978, № 4. Весь цикл включен в однотомник Л.Пантелеева "Избранное", 1978.
Писатель не случайно обращается к ранним детским годам, когда закладываются основы характера, личности ребенка. Возвращаясь к светлой поре детства, Л.Пантелеев с предельной откровенностью раскрывает своеобразный характер Леньки - взрывной, азартный и вместе с тем в чем-то восторженный, показывает его впечатления от окружающего мира.
Мальчик живет в мире наивной мечты, сменяющих друг друга иллюзий, пока сама жизнь с ее неприкрашенной и суровой правдой не разбивает этих иллюзий (вспомните жонглера-китайчонка или маленького офицера, собирающего милостыню).
Сохраняя удивительную память о прошлом, Л.Пантелеев воспроизводит каждый штрих, каждую деталь, которые подобно огненно-красному камешку на мундштуке отца освещают поэтический мир детства.
Рассказы "Дом у Египетского моста", созданные в 1970-е годы, принадлежат к лучшим страницам творчества писателя.
1 2 3 4 5
Отец побежал наверх и, лихорадочно листая телефонную книгу, стал разыскивать номер телефона Нарвско-Петергофской полицейской части, а мама тем временем, рыдая и хватаясь за голову, кинулась в соседнюю часовню, упала на колени перед распятием и, обливаясь слезами, стала молиться. Она так громко рыдала, что старичок в сером подряснике вышел из-за своей конторки и спросил:
- О чем, милая барыня, слезы льешь?
Мама рассказала, что у нее пропали дети, мальчики, младенцы Алексей и Василий.
- Мальчики? Стриженые?
- Стриженые, - сказала мама.
- В серых польтах?
- Да. В серых.
- Не плачь, дочка, - сказал старичок. - Живы твои младенцы.
И он рассказал ей о том, как два мальчика заходили в часовню и молились.
Появилась надежда.
На наши поиски были отряжены горничная Варя, кухарка, имени которой я уже не помню, дворник, приказчик Балдин и какой-то работник из лаковой мастерской. Победителем в этом соревновании вышел, как известно, Балдин.
Нет, никакого распекая, конечно, не было. Помню себя в крепких объятиях мамы, помню милый запах ее духов и запах валерьяновых капель, помню теплые слезы ее на своих щеках. И помню нервические шаги отца и насмешливый его голос:
- Хороши огурчики! Путешественники кругосветные!
Если бы этот рассказ я сочинял, выдумывал, на этом, вероятно, нужно было бы поставить точку. Но жизнь, как известно, ставит точки не всегда там, где хочется. У истории, о которой я вспоминаю, имеется продолжение.
Нам приказали умыться, почиститься и снова послали во двор - ждать родителей. Да, как это ни удивительно, поездка не отменялась. Предстояло, как видно, и в самом деле что-то из ряда вон выходящее. Может быть, мы ехали на свадьбу?
На этот раз никаких лопаток или совков я, конечно, с собой не взял. Пока наша мама приводила в порядок нервы и припудривала заплаканное лицо, мы степенно прогуливались по садику и по двору. Гулять просто так было не только неинтересно, но совершенно нестерпимо. Глаза мои искали, чем бы заняться.
Прислоненная к стене, у ворот стояла длинная каменная тумба. Она была раза в полтора-два длиннее тех тумб, какие и до сих пор то тут, то там красуются у ворот городских домов. Отец мне как-то объяснил, что в старину к этим тумбам привязывали лошадей. Тумба, которая стояла в нашей подворотне, была зачем-то вырыта. Верхняя, короткая часть ее была серой, а нижняя рыжая, вся в земле и в песке.
Не успел я заметить тумбу, как фантазия моя лихорадочно заработала. Тумба была уже не тумба, из нее валил дым.
- Играть будешь? - сказал я Васе.
- А как? - опасливо спросил он.
- В пароход... в буксир. Я буду капитан, ты - матрос. А тумба будет труба.
- Ну и что?
- Ну и ничего. Когда я скомандую, ты ее нагибай.
Игра наша продолжалась очень недолго.
- Поехали. Отчаливай, - скомандовал я. И басом загудел:
- Ду-у-у-у-у!
Пароход закачался. Дым из трубы повалил еще гуще.
- Пыхти! - сказал я Васе.
- Пых-пых, пых-пых, пых-пых, - запыхтел Вася.
- Чу-чу, чу-чу, чу-чу, - подхватил я. - Матрос! Внимание! Впереди пешеходный мостик. Нагибай трубу!
Вася двумя руками обхватил каменную тумбу, навалился на нее, и я с радостью увидел, что тумба и в самом деле пришла в движение, наклоняется.
Счастье, что я успел отшатнуться, отвести в сторону голову. Правда, голову немного все-таки задело, тумба маковкой своей проехалась по щеке, несильно оцарапав ее, но вся ее огромная, многопудовая туша рухнула, зацепив мою левую ногу. Я услышал, как дико заорал Вася, почувствовал боль, хотел закричать тоже, но закричал или не успел - не знаю, потому что потерял сознание.
Очнулся я в спальне, на маминой постели. Щека у меня горит, ее невыносимо щиплет, к ноге моей прикладывают что-то холодное, мокрое. Чувствую рядом маму, опять слышу запах ее духов, ее пудры, потом к этому нежному запаху примешивается мужественный запах табака.
- Ну что там, как? - слышу я голос отца. - Перелома нет?
- Слава богу, кажется, перелома нет. Но ты посмотри - какой огромный синячище!
- Н-да. Ничего себе фонарик!
Отец посмеивается, хмыкает, но в голосе его я слышу тревогу и любовь. Его крепкая рука ложится на мой лоб. Приоткрыв чуть-чуть глаза, я вижу другую его руку. В этой отставленной далеко в сторону смуглой руке синевато дымится в маленьком янтарном мундштуке длинная желтоватая папироса.
- Жара будто бы нет, - говорит папа.
- Слава Создателю! Кажется, нет, - говорит мама.
Мне делается вдруг очень хорошо оттого, что они так славно, мирно, даже ласково друг с другом разговаривают. Еще раз приоткрыв глаза, я вижу маленький огненно-красный камушек на папином мундштуке: рубинчик, или гранатик, или просто красное стеклышко. Этот алый огонек продолжает гореть и мерцать и тогда, когда я, уже с закрытыми глазами, проваливаюсь куда-то глубоко, в сон или в обморок.
Поездка вчетвером так и не состоялась в этот день. Самое интересное, что я до сих пор не знаю и никогда уж теперь, конечно, не узнаю, куда же именно мы тогда не поехали.
1973
ПРИМЕЧАНИЯ
ДОМ У ЕГИПЕТСКОГО МОСТА
Рассказы цикла "Дом у Египетского моста" знакомят нас с более ранним этапом биографии героя, с которым читатель уже встречался в повести "Ленька Пантелеев".
Рассказы эти автобиографичны. Здесь подлинные эпизоды детства писателя, реальные люди, окружавшие его в те далекие годы. В предисловии к книге "Приоткрытая дверь" (Л., "Советский писатель", 1980) Л.Пантелеев писал: "Уже не первый год я работаю над книгой рассказов о своем самом раннем детстве. Там нет ни на копейку вымысла, и вместе с тем это - не мемуары, все рассказы цикла подчинены законам жанра...".
Рассказ "Лопатка" был напечатан в журнале "Нева", 1973, № 12, "Маленький офицер" - в "Новом мире", 1978, № 4. Весь цикл включен в однотомник Л.Пантелеева "Избранное", 1978.
Писатель не случайно обращается к ранним детским годам, когда закладываются основы характера, личности ребенка. Возвращаясь к светлой поре детства, Л.Пантелеев с предельной откровенностью раскрывает своеобразный характер Леньки - взрывной, азартный и вместе с тем в чем-то восторженный, показывает его впечатления от окружающего мира.
Мальчик живет в мире наивной мечты, сменяющих друг друга иллюзий, пока сама жизнь с ее неприкрашенной и суровой правдой не разбивает этих иллюзий (вспомните жонглера-китайчонка или маленького офицера, собирающего милостыню).
Сохраняя удивительную память о прошлом, Л.Пантелеев воспроизводит каждый штрих, каждую деталь, которые подобно огненно-красному камешку на мундштуке отца освещают поэтический мир детства.
Рассказы "Дом у Египетского моста", созданные в 1970-е годы, принадлежат к лучшим страницам творчества писателя.
1 2 3 4 5