- всплескивает руками Нюра. - Давай скорее песком, пока не застыло!
Она хватает Костю за руку и тащит к воде. Костя оттирает мокрым песком смоляные пятна, пока кожа не начинает нестерпимо гореть, но оттереть смолу до конца так и не удается.
- Ничего, - утешает его Нюра. - Я раз нечаянно в платье на смолу села и прилипла - и то отстиралось. А с кожи само сойдет.
После обеда они переворачивают лодку и сталкивают ее в воду, но покататься Ефим Кондратьевич не разрешает: ветер развел волну, и отпускать одних ребят он не решается. Видя их огорчение, он утешает:
- Вечером я поеду по своему хозяйству, и вы со мной.
До вечера еще далеко. Нюра убегает в дом и принимается чистить картошку для ужина. Послонявшись по берегу, Костя идет к ней и пробует помогать, но из огромной картофелины у него остается такой маленький орешек, что Нюра удивленно открывает глаза:
- Что это ты какой-то такой, что ничего не умеешь? Ты никогда не чистил, да? А кто у вас чистит - мама? А ты ей не помогаешь?
Костя обижается и уходит. Подумаешь, картошка! Он умеет делать вещи поважнее и потруднее.
Но все это осталось дома, в Киеве, а здесь ему некуда девать себя, и он идет к дяде. Ефим Кондратьевич сколачивает запасную крестовину для бакена. Несколько бакенов, белых и красных, выстроились рядком на берегу, а дальше, опираясь на перекладину между двумя столбами, стоят полосатые вешки.
- Ты что заскучал? Делать нечего? Вон займись, обтеши кол для вехи.
Вот это настоящее мужское дело! А то - картошка!
Костя с удовольствием принимается за работу. И топор какой удобный легкий и острый, топорище изогнуто, как лук, и гладкое, будто лакированное.
- А зачем же ты землю тешешь? - спрашивает дядя. - Ее сколько ни руби, не изрубишь, а топор затупишь. Ты вон уткни в колоду и действуй.
Топор, и правда, ударяя по лесине, все время чиркает по земле. Костя подкладывает под комель лесины чурбак. Однако теперь тонкий конец при каждом ударе подпрыгивает, лесина съезжает с чурбака, и ее то и дело приходится поправлять.
- А ты вот так, - говорит дядя и ставит лесину к перекладине стоймя, а под комель подкладывает чурбак. - Так-то оно сподручнее.
Конечно, сподручнее. Костя одной рукой придерживает веху, а другой тешет. Однако топор совсем не такой удобный, как казалось сначала. Он то скользит и, сняв тоненькую стружку, тяпает по чурбаку, то так увязает в лесине, что с трудом вытащишь. Да он и не такой уж легкий, а с каждым ударом становится все тяжелее и тяжелее. От этой тяжести у Кости начинает ломить локоть, но он все-таки обтесывает и заостряет комель. Острие получается кургузое, тупое и изгрызенное, словно его не топором тесали, а оббивали молотком.
- Ничего, научишься, - говорит дядя.
Он берет у Кости топор и несколькими ударами снимает длинную, толстую щепу. Острие сразу становится длинным, тонким и гладким.
- Здорово! - признается Костя.
- Это что! Я с топором не очень умею. Вот дед мой, твой прадедушка, вот это был артист! Он столько хат поставил, что и счет потерял. Топором такие узоры разделывал - впору вышивальщице! А в случае чего - топором и побриться мог...
Дядя рассказывает, как дед на спор при помощи одного топора построил комод, а Костя поглаживает ноющий локоть и думает.
- А все-таки это пережиток, - говорит он наконец.
- Что?
- Топор. Отсталая техника. При коммунизме он разве будет? При коммунизме надо же, чтобы не было противоположности между умственным и физическим? А тут что? Один физический.
- Не знаю, как будет при коммунизме. Кому как, а мне этот пережиток нравится. Полезная вещь! Конечно, ежели он в настоящих руках... При физическом труде голова-то - вещь тоже не вредная. Да. Как и во всяком.
Костя усматривает в этом намек на свое неуменье и умолкает, но остается при том же мнении.
Наконец приближается вечер. Нюра и Костя несут в лодку фонари, Ефим Кондратьевич берет весла, и они отчаливают.
- Давай так, - командует Нюра, - сначала я гребу, а ты смотришь! Потом мы вместе. Да? Ты и научишься. Ничего особенного. Вот смотри!
Прижав кончиком языка верхнюю губу, она берется за вальки и, далеко откидываясь назад, начинает грести. На висках и крыльях носа у Нюры скоро появляются капельки пота, но она не перестает тараторить:
- Вот видишь: очень просто. Я нагибаюсь. Да? И заношу весла. Потом опускаю весла и гребу. Правда, просто?
- Ладно, давай теперь я, - говорит Костя. - Нет, я сам, ты садись на мое место.
На лодке Косте кататься приходилось, но греб он только один раз и совсем недолго - первый опыт был не очень удачным: он забрызгал новое мамино платье, и у него отобрали весла. Но теперь, видя, как плавно взлетают весла в руках Нюры, как ходко идет лодка, он решает, что это действительно пустяковое дело.
Он берет весла, усаживается поудобнее, расставляет ноги. Р-раз! Весла по самые вальки уходят в воду, и Костя с трудом вытаскивает их. Не надо так глубоко. Два! Весла срывают макушки мелких волн и с размаху стукают по бортам лодки. Ага, понятно - не надо торопиться. Он далеко заносит весла, осторожно опускает их, но одно весло почему-то поворачивается и острым пером легко режет воду, а не гребет, а другое опускается глубоко, буравит воду, и лодка рыскает в сторону.
Костя краснеет от стыда и натуги и исподлобья взглядывает на Нюру и дядю. Ефим Кондратьевич невозмутимо дымит своей трубкой и даже не морщится, когда Костя с головы до ног обдает его брызгами, а Нюра напряженно следит за веслами, и на ее подвижном лице отражается каждое Костино усилие, словно гребет не Костя, а она сама. Очень ему нужно ее сочувствие! Он старается еще больше, но чем больше старается, тем выходит хуже. Легкие поначалу весла тяжелеют, словно наливаются свинцом, и то и дело норовят или повернуться в воде, или выскользнуть из рук. Вода становится густой, вязкой, словно вцепляется в весла, а лодка, которая казалась ему маленькой и легкой, представляется теперь огромной, тяжеленной баржей. Ее не веслами, а прямо машиной надо двигать... А тут еще над самой головой с насмешливым визгом проносятся стрижи...
- Стоп! - командует Ефим Кондратьевич. - Здесь одному не справиться: начинается быстряк. Садитесь вдвоем.
Костя потихоньку переводит дыхание - он уже совсем замучился. Нюра садится рядом, они двумя руками берутся каждый за свой валёк.
- Ну, по команде: раз - весла опускать, два - сушить, значит поднимать из воды. Готовы? Р-раз - два! Раз - два!
Конечно, вдвоем легче. Правда, и сейчас весло не очень слушается Костю - оно то глубоко зарывается в воду, то скользит по поверхности, и лодка виляет то вправо, то влево, но Ефим Кондратьевич время от времени подгребает кормовым веслом, и она ходко идет вперед. Теперь Костя понимает, что течение вовсе не стало быстрее, просто Ефим Кондратьевич видел, что Косте стало уже невмоготу, и сказал про течение, чтобы ему не было совсем стыдно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29