Бабаев Эдуард
В двух шагах от дома
Эдуард Григорьевич БАБАЕВ
В Д В У Х Ш А Г А Х О Т Д О М А
I
Как я болел, этого не помню.
А выздоравливать начал, кажется, в тот самый день, когда старший брат подарил мне три испанские марки - зелёную, красную и фиолетовую.
Целую серию!
Эти три марки было первое, что я увидел. И вдруг понял, что болезнь прошла, что я выздоравливаю.
Так бывает, когда долго сидишь под водой, а потом вдруг почувствуешь, что поднимаешься наверх, что сумрак тебя выталкивает к свету...
Вынырнешь и сначала плохо различаешь, где волна, где берег, где корма, - всё в какой-то радужной, сверкающей мгле.
Так и я сначала видел просто разноцветные марки - зелёную, красную и фиолетовую. А потом стал различать изображённые на них корабли.
Это были каравеллы Колумба.
Я уже отчётливо видел мачты, паруса, палубу, кипящие волны за кормой. И корабли казались мне огромными в огромном океане.
И я стал думать о путешествиях и путешественниках.
В соседней комнате моя сестра играла на рояле польку Рахманинова.
А в окно с постели мне были видны лишь крыша нашей террасы и яблоня во дворе.
II
Я знал одного настоящего путешественника.
Даже двух!
Первый - это, конечно, профессор Курихин из университета, а второй его сын Лёнька, мой школьный приятель.
Лёнька первый из всей нашей школы видел пустыню Каракумы, купался в Амударье.
Но он всюду ездил со своим отцом. И снимал новеньким фотоаппаратом "Лейка" пустынные пейзажи.
Колючий саксауловый лес в песках, полузатонувшая лодка на необитаемом острове, стальная стела, поставленная альпинистами в горах на скалах... А дома в столовой у Курихиных висел портрет Пржевальского.
И отец, и сын мечтали побывать там, где остановился великий путешественник.
Они говорили:
- Там, где остановился Пржевальский...
И мне казалось, что это где-то очень далеко, куда нельзя ни доехать, ни доплыть, ни дойти пешком.
Там, где остановился Пржевальский!
Меня только удивляло, что профессор Курихин, человек в гольфах, крагах и черепаховых очках, вечно занятый разбором своих минералогических и прочих коллекций, называл Пржевальского пионером.
- Пржевальский был пионером Средней Азии, - говорил Курихин.
Этим он хотел сказать, что Пржевальский первым побывал там, где до него никто и никогда не бывал...
Я с удивлением смотрел на портрет генерала с широкими армейскими усами. Что, казалось бы, у нас с ним общего?
А общее было то, что и он, и мы с Лёнькой были пионерами.
Хотя, конечно, далеко ещё было мне до тех мест, где остановился Пржевальский.
III
Вечером пришёл отец в летней военной форме.
Положил фуражку в прихожей на полку и, войдя в комнату, где мы все собирались к обеду, сказал:
- Собирайся, завтра поедешь в пионерский лагерь!
Он был весёлый, какой-то лёгкий, как будто что-то решил про себя, но держит в секрете.
Но мама сразу поняла, что тут что-то новое.
- В какой пионерский лагерь? - спросила она, расставляя тарелки на столе.
- Как в какой? - ответил отец, как будто это само собою всем было понятно, - в Каракол...
- Я так и знал, - сказал старший брат и хлопнул меня по спине, идёшь по моим следам, держись!
У этого слова "держись" было много значений: и не падай, и не плачь, и терпи...
Однажды он усадил меня на багажник своего велосипеда "Оппель" и помчался с такой скоростью, что дух захватило, и я не успел ему сказать, что у меня шапку ветром унесло...
Шапку потеряли!
- А с кем он поедет? - осторожно спросила мама, разливая в тарелки картофельный суп.
Отец нарезал хлеб на тонкой доске. Он взглянул на маму и как-то очень просто сказал:
- Поедет один, что за вопрос!
Тут моя сестра, которая была чуть младше моего старшего брата, но значительно старше меня, сказала:
- А я дам ему на дорогу почтовых конвертов! У меня как раз есть целая пачка, и все с марками...
Мама ничего не говорила. Она просто не могла поверить, что я уже выздоровел, и вырос, и могу один поехать в пионерский лагерь.
- Это же всего в двух шагах от дома, - сказал отец про Каракол.
Отец считал, что самостоятельность полезна для здоровья.
И я потом всю жизнь был ему благодарен за то, что он тогда придумал это путешествие.
IV
Утром отец уехал в свою часть, мать ушла на работу, брат умчался на соревнования, сестра отправилась на какой-то экзамен в музыкальное училище.
Провожал меня до остановки трамвая сосед Евгеша.
Был он не молодой, не старый, но все звали его Евгеша. Он тут всю жизнь прожил со своей маман.
В детстве у него была бонна, и он учился французскому языку.
Любил вспоминать, как ему купили серого ослика с медным колокольчиком на шее. Ослик возил его по саду, а маман, оставаясь на высокой застеклённой террасе, всегда слышала, где её Евгеша.
"Или, лучше сказать, где ослик", - думал я, слушая его рассказ.
Евгеша служил секретарём общества филателистов и сам собирал марки с детских лет.
У него были большие альбомы, каталоги, справочники; все мальчишки знали его, гордились, если он соглашался с кем-нибудь из них поменяться марками.
Евгеша никогда никуда не уезжал из своего крошечного домика, в котором он жил вместе со своей маман, но многое знал обо всём на свете.
- Правда ли, - спросил он меня, - что ты едешь в Каракол?
- Правда, - ответил я, вскидывая рюкзак на спину.
- Ты пойдёшь дальше Пржевальского! - воскликнул Евгеша, поправляя на моём плече ремни.
Он был взволнован. Как будто речь шла о новой марке.
- Счастливый путь! - сказал Евгеша и пожал мне руку.
Подошёл трамвай.
И я уехал.
И долго ещё видел, стоя на площадке трамвая, одинокого Евгешу, бредущего по жаркой и пустынной улице.
V
На вокзале я обегал все пути и все платформы, но нигде не мог найти своего поезда.
Оказалось, что я приехал рано и состава ещё не подавали.
Бородатый носильщик в сером фартуке, с металлическим номером у плеча сказал:
- Ничего. Обожди немного, пока все соберутся.
Я хотел ему сказать, что еду один.
Но бородатый носильщик ушёл, а к перрону тихо подкатил состав из зеленых вагонов с закрытыми окнами.
Потянуло дымом от паровоза, послышался скрип тормозов, открылись двери, появились в дверях кондукторы со свёрнутыми разноцветными флажками.
Началась посадка.
У меня был билет в седьмой вагон.
Но пассажиров довольно много, и, главное, много детей.
Когда я подошёл к двери, кондуктор спросил меня:
- Ты с кем едешь?
- Я один еду, - сказал я, протягивая ему билет.
- Отойди в сторонку, - сказал он мне, - и не мешай обществу!
Билет мой он положил отдельно в нагрудный карман своего железнодорожного кителя.
В это время я услышал, как кто-то уверенно сказал:
- Этот парнишка едет с нами!
И на моё плечо легла рука моего неожиданного защитника.
Это был Константин Адамов, гримёр из окружного драматического театра.
1 2 3 4 5