В Швейцарии. Завтра я буду говорить об этом с одним своим знакомым. Я действительно считаю: Джозефину нужно немедленно отослать из этого дома. Вся эта ужасная обстановка ей абсолютно не на пользу. Ребенок она болезненный и слишком впечатлительный. Ей необходимо общение со сверстниками. Веселая школьная жизнь. Я всегда так считала.
— Дедушка категорически запрещал отдавать ее в школу, — медленно проговорила София.
— Милый старый дорогуша любил держать всех нас под присмотром. Старые люди часто эгоистичны в этом смысле. Ребенок должен расти среди детей. К тому же в Швейцарии прекрасный, здоровый климат... И всякие зимние виды спорта... Чудесный воздух и гораздо, гораздо более хорошие продукты!
— Но сейчас ведь, наверное, трудно устроить ребенка в швейцарский пансионат? — спросил я.
— Чепуха, Чарлз! Существует специальная организация, занимающаяся этими вопросами. И потом в Лозанне живет Рудольф Альстир! Я позвоню ему завтра, и он все устроит. Джозефину можно будет отправить уже к концу недели.
Магда взбила диванную подушку, мило улыбнулась нам, подошла к двери и, обернувшись, одарила нас совершенно чарующим взглядом.
— Ах, дорогие мои! — восторженно произнесла она. — Подумайте лучше о цветах... О синих горечавках и белых нарциссах...
— Это в октябре-то? — спросила София, но Магда уже ушла.
София облегченно вздохнула.
— Да, — сказала она. — Мама, конечно, чрезвычайно утомительна. Вечно носится с какими-то внезапными идеями, посылает в разные концы света тысячи телеграмм с тем, чтобы все было улажено в мгновение ока. Зачем ей понадобилось так срочно отсылать Джозефину в Швейцарию?
— Но в ее рассуждениях есть здравый смысл. Полагаю, общение со сверстниками пойдет Джозефине на пользу.
— Дедушка так не считал, — упрямо сказала София.
Я почувствовал легкое раздражение.
— Но, милая София, неужели по-твоему девяностолетний старик мог лучше всех судить о том, что необходимо для благоденствия ребенка?
— Дедушка мог судить лучше всех о благоденствии любого члена семьи, — ответила София.
— И лучше тети Эдит?
— Нет, наверное, не лучше. Тетя Эдит оказывает предпочтение школьному воспитанию. Да, Джозефина — довольно трудный ребенок... Эта ужасная привычка подсматривать и подслушивать... Но я все-таки думаю, ее испортили эти дурацкие игры в сыщиков...
Только ли забота о благополучии Джозефины заставила Магду принять это неожиданное решение, подумалось мне. Девочка была невероятно хорошо информирована обо всех событиях, происходивших в доме накануне убийства и абсолютно никак ее не касающихся. Здоровая жизнь в пансионате с играми и занятиями спортом на свежем воздухе безусловно пойдет ей только на пользу. Но мне все-таки показалось странным внезапное настойчивое желание Магды отослать дочь в Швейцарию — ведь Швейцария находится очень далеко отсюда.
Глава 16
«Разговори их», — сказал мне мой старик.
Бреясь на следующее утро перед зеркалом в ванной комнате, я размышлял над тем, как далеко завела меня эта тактика.
Со мной разговаривали Эдит де Хэвилэнд — она специально искала возможности поговорить со мной. И Клеменси разговаривала со мной (или я с ней?). Со мной побеседовала Магда — в том смысле, что я составлял часть аудитории, присутствовавшей на одном из ее спектаклей. Естественно, со мной разговаривала София. И даже Нэнни. Извлек ли я что-нибудь важное из всех этих разговоров? Обратил ли внимание на какое-нибудь важное слово или фразу? Заметил ли в ком-нибудь признаки того противоестественного тщеславия, о котором упоминал мой отец? Нет, ничего подобного я не заметил.
Естественным, кто не выразил ни малейшего желания общаться со мной, был Филип. Разве это не противоестественно в некотором смысле? Он уже давно должен знать, что я собираюсь жениться на его дочери, и все же продолжает вести себя так, как если бы меня в доме вовсе не было. Вероятно, мое присутствие здесь ему неприятно. Эдит де Хэвилэнд извинилась за своего воспитанника, объяснив, что это просто такая манера поведения. Она как-будто обеспокоена состоянием Филипа. Почему?
Я принялся размышлять об отце Софии. Во всех отношениях он представляет собой прекрасный пример подавленной индивидуальности. Несчастный, терзающий ревностью ребенок. Он замкнулся в себе, нашел прибежище в мире книг и отдаленного исторического прошлого. Под маской хладнокровия и самообладания могут бушевать сильные страсти. Мотив денежной выгоды от смерти отца казался неубедительным — Филип Леонидис не стал бы убивать старика из-за денег. Но желание смерти отца может иметь глубокие психологические причины. Филип возвращается в дом обожаемого родителя, но вслед за ним сюда же переезжает и Роджер, лишившийся жилища в результате бомбежки. И вот Филип изо дня в день вынужден видеть предпочтение, оказываемое отцом своему любимому первенцу... Можно ли предположить, что измученный ревностью мозг нашел единственный путь к покою — через убийство старика? К тому же в этом случае подозрения падали бы на Роджера, который находился на грани банкротства и отчаянно нуждался в деньгах. Ничего не зная о разговоре Роджера с отцом и о решении последнего помочь сыну, разве не мог Филип надеяться — мотив брата покажется полиции достаточно серьезным? Насколько серьезно нарушено душевное равновесие Филипа, что это привела его к убийству?
Я порезал подбородок и чертыхнулся.
Чем я, собственно, занимаюсь? Пытаюсь повесить убийство на отца невесты? Очень мило с моей стороны! София позвала меня сюда вовсе не за этим.
Или...
Все-таки за этим? За просьбой Софии о помощи явно скрывалось нечто большее. Пока у нее есть какие-то смутные подозрения, касающиеся отца, она никогда не согласится выйти за меня замуж. А поскольку это все-таки София — ясноглазая, смелая и бескомпромиссная, — она хочет знать правду, потому что любая неопределенность всегда будет стоять непреодолимой преградой между нами. По сути дела девушка говорила мне: «Докажи, что мои дикие подозрения несправедливы, — либо докажи, что они справедливы. Я хочу знать правду, сколь бы страшна она ни была!»
А может, Эдит де Хэвиленд знает — или предполагает, — что Филип виновен? Что она подразумевает под словами «это чувство граничит с идолопоклонством»?
И почему Клеменси посмотрела на меня так странно, когда я спросил ее, кого она подозревает? И ответила: «Самыми очевидными подозреваемыми являются Бренда и Лоуренс».
Все хотят, чтобы преступниками оказались Бренда и Лоуренс; все надеются на это, и никто по-настоящему не верит в виновность Бренды и Лоуренса...
Но конечно, все могут и ошибаться. И в конце концов, преступниками действительно могут оказаться Бренда и Лоуренс.
Или один Лоуренс — без Бренды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
— Дедушка категорически запрещал отдавать ее в школу, — медленно проговорила София.
— Милый старый дорогуша любил держать всех нас под присмотром. Старые люди часто эгоистичны в этом смысле. Ребенок должен расти среди детей. К тому же в Швейцарии прекрасный, здоровый климат... И всякие зимние виды спорта... Чудесный воздух и гораздо, гораздо более хорошие продукты!
— Но сейчас ведь, наверное, трудно устроить ребенка в швейцарский пансионат? — спросил я.
— Чепуха, Чарлз! Существует специальная организация, занимающаяся этими вопросами. И потом в Лозанне живет Рудольф Альстир! Я позвоню ему завтра, и он все устроит. Джозефину можно будет отправить уже к концу недели.
Магда взбила диванную подушку, мило улыбнулась нам, подошла к двери и, обернувшись, одарила нас совершенно чарующим взглядом.
— Ах, дорогие мои! — восторженно произнесла она. — Подумайте лучше о цветах... О синих горечавках и белых нарциссах...
— Это в октябре-то? — спросила София, но Магда уже ушла.
София облегченно вздохнула.
— Да, — сказала она. — Мама, конечно, чрезвычайно утомительна. Вечно носится с какими-то внезапными идеями, посылает в разные концы света тысячи телеграмм с тем, чтобы все было улажено в мгновение ока. Зачем ей понадобилось так срочно отсылать Джозефину в Швейцарию?
— Но в ее рассуждениях есть здравый смысл. Полагаю, общение со сверстниками пойдет Джозефине на пользу.
— Дедушка так не считал, — упрямо сказала София.
Я почувствовал легкое раздражение.
— Но, милая София, неужели по-твоему девяностолетний старик мог лучше всех судить о том, что необходимо для благоденствия ребенка?
— Дедушка мог судить лучше всех о благоденствии любого члена семьи, — ответила София.
— И лучше тети Эдит?
— Нет, наверное, не лучше. Тетя Эдит оказывает предпочтение школьному воспитанию. Да, Джозефина — довольно трудный ребенок... Эта ужасная привычка подсматривать и подслушивать... Но я все-таки думаю, ее испортили эти дурацкие игры в сыщиков...
Только ли забота о благополучии Джозефины заставила Магду принять это неожиданное решение, подумалось мне. Девочка была невероятно хорошо информирована обо всех событиях, происходивших в доме накануне убийства и абсолютно никак ее не касающихся. Здоровая жизнь в пансионате с играми и занятиями спортом на свежем воздухе безусловно пойдет ей только на пользу. Но мне все-таки показалось странным внезапное настойчивое желание Магды отослать дочь в Швейцарию — ведь Швейцария находится очень далеко отсюда.
Глава 16
«Разговори их», — сказал мне мой старик.
Бреясь на следующее утро перед зеркалом в ванной комнате, я размышлял над тем, как далеко завела меня эта тактика.
Со мной разговаривали Эдит де Хэвилэнд — она специально искала возможности поговорить со мной. И Клеменси разговаривала со мной (или я с ней?). Со мной побеседовала Магда — в том смысле, что я составлял часть аудитории, присутствовавшей на одном из ее спектаклей. Естественно, со мной разговаривала София. И даже Нэнни. Извлек ли я что-нибудь важное из всех этих разговоров? Обратил ли внимание на какое-нибудь важное слово или фразу? Заметил ли в ком-нибудь признаки того противоестественного тщеславия, о котором упоминал мой отец? Нет, ничего подобного я не заметил.
Естественным, кто не выразил ни малейшего желания общаться со мной, был Филип. Разве это не противоестественно в некотором смысле? Он уже давно должен знать, что я собираюсь жениться на его дочери, и все же продолжает вести себя так, как если бы меня в доме вовсе не было. Вероятно, мое присутствие здесь ему неприятно. Эдит де Хэвилэнд извинилась за своего воспитанника, объяснив, что это просто такая манера поведения. Она как-будто обеспокоена состоянием Филипа. Почему?
Я принялся размышлять об отце Софии. Во всех отношениях он представляет собой прекрасный пример подавленной индивидуальности. Несчастный, терзающий ревностью ребенок. Он замкнулся в себе, нашел прибежище в мире книг и отдаленного исторического прошлого. Под маской хладнокровия и самообладания могут бушевать сильные страсти. Мотив денежной выгоды от смерти отца казался неубедительным — Филип Леонидис не стал бы убивать старика из-за денег. Но желание смерти отца может иметь глубокие психологические причины. Филип возвращается в дом обожаемого родителя, но вслед за ним сюда же переезжает и Роджер, лишившийся жилища в результате бомбежки. И вот Филип изо дня в день вынужден видеть предпочтение, оказываемое отцом своему любимому первенцу... Можно ли предположить, что измученный ревностью мозг нашел единственный путь к покою — через убийство старика? К тому же в этом случае подозрения падали бы на Роджера, который находился на грани банкротства и отчаянно нуждался в деньгах. Ничего не зная о разговоре Роджера с отцом и о решении последнего помочь сыну, разве не мог Филип надеяться — мотив брата покажется полиции достаточно серьезным? Насколько серьезно нарушено душевное равновесие Филипа, что это привела его к убийству?
Я порезал подбородок и чертыхнулся.
Чем я, собственно, занимаюсь? Пытаюсь повесить убийство на отца невесты? Очень мило с моей стороны! София позвала меня сюда вовсе не за этим.
Или...
Все-таки за этим? За просьбой Софии о помощи явно скрывалось нечто большее. Пока у нее есть какие-то смутные подозрения, касающиеся отца, она никогда не согласится выйти за меня замуж. А поскольку это все-таки София — ясноглазая, смелая и бескомпромиссная, — она хочет знать правду, потому что любая неопределенность всегда будет стоять непреодолимой преградой между нами. По сути дела девушка говорила мне: «Докажи, что мои дикие подозрения несправедливы, — либо докажи, что они справедливы. Я хочу знать правду, сколь бы страшна она ни была!»
А может, Эдит де Хэвиленд знает — или предполагает, — что Филип виновен? Что она подразумевает под словами «это чувство граничит с идолопоклонством»?
И почему Клеменси посмотрела на меня так странно, когда я спросил ее, кого она подозревает? И ответила: «Самыми очевидными подозреваемыми являются Бренда и Лоуренс».
Все хотят, чтобы преступниками оказались Бренда и Лоуренс; все надеются на это, и никто по-настоящему не верит в виновность Бренды и Лоуренса...
Но конечно, все могут и ошибаться. И в конце концов, преступниками действительно могут оказаться Бренда и Лоуренс.
Или один Лоуренс — без Бренды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48