Однако Ясуэ куда-то пропала – должно быть, занималась подготовкой деревянной свадьбы. Когда рабочий день окончился и он пошел к себе, то обнаружил, что Ясуэ там: она стояла у шкафа в опустевшей гостиной и что-то торопливо доставала из ящика.
«Ах, вы здесь, – вырвалось у него. Он подошел поближе. А если он ошибается? Ладно, будь что будет. – Вы сказали, что завтра на состязании отец выйдет победителем. Я все понял. Вы решили схитрить».
Ясуэ удивленно взглянула на него и некоторое время молчала. Потом вдруг потянула его за руку, приглашая сесть на ковер.
«Совершенно верно. Мы сделали на чурках маленькие зарубки, не больше следа от ногтя, так чтобы их можно было пересчитать на ощупь. А ты молчи: об этом знаем только я, он и Нисина, который делал зарубки». Пораженный, он уставился на тещу. «Зачем вы это делаете? Ну пусть даже он проиграет – что из того?»
«Нет. Это очень важно – определять дерево по запаху, – возбужденно сказала Ясуэ, садясь на ковер коленями вплотную к нему. – Если человек так хорошо разбирается в дереве, значит, он может возглавлять фирму и первенствовать в деле. Конечно, скоро Нобутакэ все передаст тебе, но пока я хочу, чтобы он был на высоте положения. Завтра придут разные люди, с мнением которых приходится считаться. Это как раз удобный случай. Мы всех удивим».
Тут он заметил, что пальцы собеседницы, тянувшие его за рукав в знак приглашения присесть, все еще покоятся у него на руке. Пухловатая, влажная кисть. В тусклом, сумеречном свете руки и лицо тещи, смутно белевшие, словно от крема, показались ему обольстительными. Легкие морщинки и складка на подбородке только обостряли это чувство. Оно возникло в нем без малейшего сопротивления, с такой же естественностью, с какой приходит сон. Еще немного, и он был бы готов прижать ее к себе.
Но вдруг он вспомнил бледное, с нависающими густыми бровями мужское лицо. Нисина. Месяца два назад поздно вечером он вернулся со склада в контору. Выло темно, свет горел только в комнате правления. Он понял, что там кто-то есть, и направился к двери, но в этот момент дверь сама отворилась, и из комнаты вышла Ясуэ, Что, уже домой? – улыбнулась она. Лицо ее раскраснелось, руками она пыталась привести в порядок волосы. Дверь поспешила закрыть, но он успел заметить, что в комнате на диване сидел Нисина. Он подумал тогда, что у тещи, несомненно, интрижка с этим человеком.
Впрочем, Нобутакэ как муж, скорее всего, уже никуда не годился, и не было ничего удивительного в том, что энергичная Ясуэ кого-то себе завела. Поэтому он тогда не придал своему открытию особого значения.
Но теперь, сам поддавшись ее чарам, он недоуменно спросил себя: неужели Ясуэ готова завлекать кого угодно? Ему припомнились рассказы об отце Нобутакэ, который в молодости многим ей помог; может быть, и с ним у нее что-то было? Ощущая, как Ясуэ опутывает его какой-то прозрачной нитью, мерзостной в своей почти кровосмесительной всеядности и в то же время сладкой, он резко встал и вышел из комнаты…
В полутьме гардеробной он еще раз осмотрел чурки. Пощупал пальцем те места на боковых сторонах, где полагалось быть зарубкам. Ни малейшего следа зарубок не было: ведь он сам только что в складском корпусе обстругал эти места рубанком. Чурки совершенно гладкие.
Окончательно удостоверившись в этом, он завернул их в белый шелк, каждую в отдельности. Еще немного – начнется состязание, и тогда Нобутакэ возьмет их, удивится и растеряется. Так ему и надо. Пускай сам убедится в собственном ничтожестве. Пускай устыдится, что Ясуэ своими нежными руками прикрывает, охраняет его от всего и от всех.
Он встал, поднял чурки. В это время в гостиной зазвучало фортепиано. Очевидно, это играла Кэйко. Потом раздались завораживающие звуки тенор-саксофона. Исполняли популярную композицию Монка. Вообще-то он не разбирался в современном джазе, но Кэйко еще в пору их совместной учебы на курсах английского языка занялась его музыкальным образованием, и постепенно эти вещи стали ему нравиться.
Должно быть, музыка всем подняла настроение: когда он вошел в гостиную, гости уже пили, ели и шумели вовсю, торжество было в разгаре. Не успел он положить свою ношу на стол с тортом, как кто-то из гостей подошел его поздравить.
Беседуя с гостями, он краешком глаза взглянул на сидевшую за роялем жену. Кэйко, раскрасневшись, не глядя в ноты, попеременно с длинноволосым юным тенор-саксом импровизировала вариации на мечтательную тему Монка. Он вспомнил: Кэйко как-то говорила ему, что этого саксофониста в черной рубашке зовут Яцуги. Поначалу Кэйко играла скованно, но, чем больше она втягивалась в диалог с саксофоном, тем увереннее бегали ее пальцы. Яцуги не уставал извлекать звуки из своего саксофона, встряхивая шевелюрой и извиваясь худощавым телом; ему подыгрывали остальные мужчины: средних лет трубач, бородатый юноша-контрабасист, похожий на мальчишку ударник.
Увидев Кэйко такой воодушевленной, он почувствовал острую ревность. Конечно, увлечение музыкой не из тех увлечений, что заставляют ревновать. Но теперь он знал, какое неожиданно сильное женское начало таит в себе Ясуэ, а Кэйко ведь все-таки ее дочь.
Внезапно у микрофона рядом со столом появился седовласый Сэкигава. Он заговорил, музыка смолкла. Сэкигава предложил, чтобы председатель союза лесоторговцев Симамото, а также постоянный деловой партнер их фирмы Оосэ произнесли поздравительные речи.
Ну вот, начинается, подумал он. Скучно и противно. Противнее всего, что сейчас после поздравлений его и Кэйко позовут к столу, заставят резать торт, и все будут фотографировать это событие.
Когда эта церемония закончилась, Сэкигава снова подошел к микрофону и начал:
– Ну а сейчас, как я уже говорил, мы хотели бы предложить вашему вниманию негласно проводившееся в этой семье на протяжении многих поколений состязание в искусстве «чуять дерево».
Ага, значит, об этом уже объявляли, когда он сидел в гардеробной.
– Разумеется, это состязание не более чем игра. В ней может принять участие каждый из вас. Между прочим, приготовлено много призов.
Пока Сэкигава говорил, к столу подошел Нисина, которого ему все никак не удавалось отыскать. Нисина аккуратно разложил шесть завернутых чурок на белой скатерти, предварительно перемешав их.
– Можно я попробую? – К столу направился полуседой, коротко стриженный Сомия. Наверное, его подговорила Ясуэ.
Девочка, племянница Ясуэ, подошла к старику и завязала ему глаза платком. Сомия с комической миной протянул руку к чуркам, потом вдруг испуганно отдернул ее. Присутствующие разразились хохотом. В этот момент началось музыкальное сопровождение: Кэйко заиграла на рояле что-то легкое, успокаивающее. Должно быть, Ясуэ подсказала, подумал он.
1 2 3 4 5
«Ах, вы здесь, – вырвалось у него. Он подошел поближе. А если он ошибается? Ладно, будь что будет. – Вы сказали, что завтра на состязании отец выйдет победителем. Я все понял. Вы решили схитрить».
Ясуэ удивленно взглянула на него и некоторое время молчала. Потом вдруг потянула его за руку, приглашая сесть на ковер.
«Совершенно верно. Мы сделали на чурках маленькие зарубки, не больше следа от ногтя, так чтобы их можно было пересчитать на ощупь. А ты молчи: об этом знаем только я, он и Нисина, который делал зарубки». Пораженный, он уставился на тещу. «Зачем вы это делаете? Ну пусть даже он проиграет – что из того?»
«Нет. Это очень важно – определять дерево по запаху, – возбужденно сказала Ясуэ, садясь на ковер коленями вплотную к нему. – Если человек так хорошо разбирается в дереве, значит, он может возглавлять фирму и первенствовать в деле. Конечно, скоро Нобутакэ все передаст тебе, но пока я хочу, чтобы он был на высоте положения. Завтра придут разные люди, с мнением которых приходится считаться. Это как раз удобный случай. Мы всех удивим».
Тут он заметил, что пальцы собеседницы, тянувшие его за рукав в знак приглашения присесть, все еще покоятся у него на руке. Пухловатая, влажная кисть. В тусклом, сумеречном свете руки и лицо тещи, смутно белевшие, словно от крема, показались ему обольстительными. Легкие морщинки и складка на подбородке только обостряли это чувство. Оно возникло в нем без малейшего сопротивления, с такой же естественностью, с какой приходит сон. Еще немного, и он был бы готов прижать ее к себе.
Но вдруг он вспомнил бледное, с нависающими густыми бровями мужское лицо. Нисина. Месяца два назад поздно вечером он вернулся со склада в контору. Выло темно, свет горел только в комнате правления. Он понял, что там кто-то есть, и направился к двери, но в этот момент дверь сама отворилась, и из комнаты вышла Ясуэ, Что, уже домой? – улыбнулась она. Лицо ее раскраснелось, руками она пыталась привести в порядок волосы. Дверь поспешила закрыть, но он успел заметить, что в комнате на диване сидел Нисина. Он подумал тогда, что у тещи, несомненно, интрижка с этим человеком.
Впрочем, Нобутакэ как муж, скорее всего, уже никуда не годился, и не было ничего удивительного в том, что энергичная Ясуэ кого-то себе завела. Поэтому он тогда не придал своему открытию особого значения.
Но теперь, сам поддавшись ее чарам, он недоуменно спросил себя: неужели Ясуэ готова завлекать кого угодно? Ему припомнились рассказы об отце Нобутакэ, который в молодости многим ей помог; может быть, и с ним у нее что-то было? Ощущая, как Ясуэ опутывает его какой-то прозрачной нитью, мерзостной в своей почти кровосмесительной всеядности и в то же время сладкой, он резко встал и вышел из комнаты…
В полутьме гардеробной он еще раз осмотрел чурки. Пощупал пальцем те места на боковых сторонах, где полагалось быть зарубкам. Ни малейшего следа зарубок не было: ведь он сам только что в складском корпусе обстругал эти места рубанком. Чурки совершенно гладкие.
Окончательно удостоверившись в этом, он завернул их в белый шелк, каждую в отдельности. Еще немного – начнется состязание, и тогда Нобутакэ возьмет их, удивится и растеряется. Так ему и надо. Пускай сам убедится в собственном ничтожестве. Пускай устыдится, что Ясуэ своими нежными руками прикрывает, охраняет его от всего и от всех.
Он встал, поднял чурки. В это время в гостиной зазвучало фортепиано. Очевидно, это играла Кэйко. Потом раздались завораживающие звуки тенор-саксофона. Исполняли популярную композицию Монка. Вообще-то он не разбирался в современном джазе, но Кэйко еще в пору их совместной учебы на курсах английского языка занялась его музыкальным образованием, и постепенно эти вещи стали ему нравиться.
Должно быть, музыка всем подняла настроение: когда он вошел в гостиную, гости уже пили, ели и шумели вовсю, торжество было в разгаре. Не успел он положить свою ношу на стол с тортом, как кто-то из гостей подошел его поздравить.
Беседуя с гостями, он краешком глаза взглянул на сидевшую за роялем жену. Кэйко, раскрасневшись, не глядя в ноты, попеременно с длинноволосым юным тенор-саксом импровизировала вариации на мечтательную тему Монка. Он вспомнил: Кэйко как-то говорила ему, что этого саксофониста в черной рубашке зовут Яцуги. Поначалу Кэйко играла скованно, но, чем больше она втягивалась в диалог с саксофоном, тем увереннее бегали ее пальцы. Яцуги не уставал извлекать звуки из своего саксофона, встряхивая шевелюрой и извиваясь худощавым телом; ему подыгрывали остальные мужчины: средних лет трубач, бородатый юноша-контрабасист, похожий на мальчишку ударник.
Увидев Кэйко такой воодушевленной, он почувствовал острую ревность. Конечно, увлечение музыкой не из тех увлечений, что заставляют ревновать. Но теперь он знал, какое неожиданно сильное женское начало таит в себе Ясуэ, а Кэйко ведь все-таки ее дочь.
Внезапно у микрофона рядом со столом появился седовласый Сэкигава. Он заговорил, музыка смолкла. Сэкигава предложил, чтобы председатель союза лесоторговцев Симамото, а также постоянный деловой партнер их фирмы Оосэ произнесли поздравительные речи.
Ну вот, начинается, подумал он. Скучно и противно. Противнее всего, что сейчас после поздравлений его и Кэйко позовут к столу, заставят резать торт, и все будут фотографировать это событие.
Когда эта церемония закончилась, Сэкигава снова подошел к микрофону и начал:
– Ну а сейчас, как я уже говорил, мы хотели бы предложить вашему вниманию негласно проводившееся в этой семье на протяжении многих поколений состязание в искусстве «чуять дерево».
Ага, значит, об этом уже объявляли, когда он сидел в гардеробной.
– Разумеется, это состязание не более чем игра. В ней может принять участие каждый из вас. Между прочим, приготовлено много призов.
Пока Сэкигава говорил, к столу подошел Нисина, которого ему все никак не удавалось отыскать. Нисина аккуратно разложил шесть завернутых чурок на белой скатерти, предварительно перемешав их.
– Можно я попробую? – К столу направился полуседой, коротко стриженный Сомия. Наверное, его подговорила Ясуэ.
Девочка, племянница Ясуэ, подошла к старику и завязала ему глаза платком. Сомия с комической миной протянул руку к чуркам, потом вдруг испуганно отдернул ее. Присутствующие разразились хохотом. В этот момент началось музыкальное сопровождение: Кэйко заиграла на рояле что-то легкое, успокаивающее. Должно быть, Ясуэ подсказала, подумал он.
1 2 3 4 5