Не двигаясь – и без пиджака – он почувствовал холод в спине, в то время как рану жгло огнем. Он снял с себя кожаный ремень и перетянул им бицепс чуть ниже подмышки. Молнией блеснуло в голове воспоминание, как этот же самый ремень он накладывал в качестве жгута на нежную ногу Глории. Перед глазами плыло, будто он погружался во что-то густое и кисло-сладкое. Но Молина встряхнул головой, и инстинкт самосохранения снова одержал верх. Затем егерь сильно затянул ремень и обернул вокруг руки два раза, чтобы застегнуть пряжку. Кровотечение остановилось, и он мог получше разглядеть раны. В руке было пять маленьких дырочек: две на предплечье, одна на локте и еще две чуть выше. Если удастся выбраться отсюда, его залатают в два счета. Самой болезненной была рана на локте: дробинка попала в сустав, но кость не перебила, как он думал вначале. Все не так страшно: раз преследователь взял самую мелкую дробь, значит, не разбирается в оружии и не очень уверен в своей меткости. Человек более опытный выбрал бы пулю. Но неопытность не помешала ему кинуться в погоню. Молина знал, что человек в маске не остановится на полпути и надо оказаться проворнее. Скрытый в тени кустов, собирая силы и умирая от жажды, он вспомнил собственные охотничьи привычки. Будучи уверенным, что зверю не уйти, он никогда не бросал начатое дело и преследовал животное, не обращая внимания ни на усталость, ни на голод, ни на жажду, потому что понимал: нельзя упустить полученное преимущество. И еще им двигало подсознательное чувство непонятного свойства: то ли суеверие, то ли жалость к страдавшему животному, а может, он просто не мог позволить добыче скрыться в лесу, унеся в теле кусочек свинца. Молина снова прислушался, высматривая врага между стволами. Ничего – ни движения, ни звука. Он надел пиджак, стараясь не шевелить ветки, чтобы не выдать своего присутствия. Когда он вдевал руку в рукав, вернулась боль, но уже не такая острая, словно жгут мешал ее распространению так же, как препятствовал циркуляции крови. Теперь он мог бежать, не отмечая красной нитью свой путь. Глубоко вздохнув несколько раз, он почувствовал себя лучше, хотя все еще хотелось пить. Потом на четвереньках пополз между ветками дрока, ища выход. Надо снова бежать в ту сторону, откуда доносятся выстрелы охотников. Наконец он высунул голову из кустов и увидел перед собой широкую расчищенную поляну, засаженную молодыми соснами, с чьих веток уже свисали ядовитые гнезда походных шелкопрядов. Он уже выпрямился, словно бегун на старте, ожидающий выстрела судьи, когда услышал шаги справа от себя, совсем рядом. В ужасе он взглянул в ту сторону и увидел два параллельных ствола, а чуть выше – черную маску, закрывающую лицо. В ней он успел заметить две прорези для глаз; когда оба курка были спущены, стремительно низвергая его в темное ничто, эти глаза даже не моргнули.
15
Когда до него дошли подробности смерти Молины – первую весть он получил по телефону от лейтенанта, – которые ураганным ветром сплетен обежали Бреду в тот же самый вечер, Купидо пожалел, что бросил это дело. Ему пришлось подавить искушение еще раз поговорить с людьми, знавшими Глорию.
Хотя детали следствия не разглашались, уже очень скоро весь городок знал об этом убийстве, причем люди понимали, что оно не случайно и связано со смертью двух девушек. В то воскресенье Молина не сопровождал охотников, был один, и его машина осталась стоять незапертой посреди дороги. Пятна крови указывали, что он был ранен там же, а затем его преследовали и убили двумя выстрелами, снесшими ему полчерепа. Кровь на всем пути бегства Молины, обнаруженная охотниками, быстро помогла им найти тело. Детектив с неожиданной для себя грустью вспомнил слова егеря: «Эта девушка не должна была приходить сюда одна. Ни она, ни та, что погибла после, никакая другая женщина. Лес не создан для женщины, особенно если она одна. Лес принадлежит не тем, кто им любуется, а тем, кто в нем обитает. Думаете, мужчину бы на ее месте убили?» Но его убили. Молина не был любующейся лесом женщиной, но его убили. Все произошло недалеко от ограды, отделявшей заповедник от шоссе, совсем недалеко от того места, где в то самое утро Купидо проезжал на велосипеде. Он понял, что услышанные им выстрелы, которые он принял за охотничьи, были теми самыми, что покончили с жизнью егеря. Даже это временное совпадение показалось ему знаком – дело касается его лично, оно принадлежит ему, и только он может его разгадать. Кроме того, теперь сыщик был уверен: Молина умер, потому что видел и слышал что-то, потому что знал что-то, связанное с выстрелом, прозвучавшим в то утро, когда убили Глорию. Факт важный, о котором лейтенант Гальярдо не знает и о котором Купидо не мог ему рассказать, связанный обещанием, данным Алькалино. Все указывало именно на такой мотив убийства. Детектив не верил, что его совершил какой-нибудь браконьер: те не позволят застигнуть себя врасплох прямо на дороге у заведенной машины и не станут гнаться за егерем. Кто-то пришел туда убить именно Молину, ждал его в нужном месте, и все это придавало делу совершенно новую окраску.
Любопытно, что последнее преступление взволновало Бреду больше, чем два предыдущих, несмотря на невинность, молодость и пол первых жертв. Но, в конце концов, они были здесь чужими, а Молина в этих местах родился. Кроме того, его убийство было совершенно не похоже на предыдущие – охранника застрелили, а не зарезали. Многие испытывали страх, хотя мало кто осмелился бы в этом признаться. После смерти второй девушки уже никто не выходил один в поля, окружавшие Патерностер, никто не гулял по лесу и не разговаривал слишком громко.
Нашлись и такие, кто грозил сколотить вооруженные патрули и начать обходить заповедник – ради безопасности своих дочерей и невест, а также чтобы отомстить, – до тех пор, пока не поймают убийцу и не повесят без лишних формальностей на ветке дуба, как собаку. И возможно, представься случай, они бы это сделали, потому что прежнее безразличие к смертям двух молодых девушек, прекрасных и невинных, но чужих, уступило место негодованию из-за смерти одного из своих. И это было другое, грозное лицо старого поселка, показывавшееся, как только появлялся повод. Однако, хорошенько прислушавшись, ночами можно было услышать осторожный скрежет замков и засовов. После смерти егеря все были убеждены, что убийца – среди них.
– Оставь на столе. И налей мне портвейна.
– Да, сеньора.
Служанка, хорошенькая, с аккуратно причесанными черными волосами и в белом форменном платье без единого пятнышка, настолько опрятная, что у некоторых людей это могло бы вызвать мысли об отсутствии чистоты внутренней, поставила на низенький столик настой из ромашки, затем направилась к серванту и вернулась с бутылкой портвейна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79